Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Продолжение.
• Начало.

Поднимусь в небеса — там ты,

постелю тебе в преисподней — вот ты.

(Царь Давид, 139 псалом)

Гир непременно ждал Анж.

Поднимаясь к городку, предвещающему Мангейм, машина начала пробуксовывать.
Гир понимал — останавливаться нельзя. Не выжать из геля бензина
всё — означало полет в никуда мобильного сгустка человека и металла.

Упоительных целью достичь островка горизонтали, повисшей на волоске
крутизны.

За которой поднимали свои головы дома, слезились улочки, переговаривались
магазинчики, толпились закусочные. Высматривающие Гира иллюминацией
тоски по Мангейму. Втащившему, наконец, машину водителя на заснеженное
ложе горного подъема.

Выбрав автостоянку, Гир удобно откинулся от руля и, удовлетворенный,
закрыл глаза. Потянувшиеся ко сну.

Чуточку спокойствия! Всего — чуточку! Чтобы увидеть мать. Сидящую
у зеркала. Напряженного выбором овощной маски казаться моложе.

Так было всегда. Когда она встречала сына, готового к комплиментам
стареющей Клеопатре.

Так будет лучше, Жюльетт! Потому что однажды он упрекнул ее в
неискренности. Застав одну, вульгарно нравившуюся самой себе.

Гир от чего-то тогда устал. Надерзил Анж и уехал. Жюльетт была
пьяна. Она не слышала, как вошел сын. Размолвка с отцом! Он понял
это сразу. И — сорвался.

Причинив ей боль. Жюльетт моментально пришла в себя. Методично
удалила грим и пригласила его поужинать с ней. Ни о чем не спрашивая,
не пытаясь защититься.

Поведение матери еще больше раздразило Гира. Унизило его. И он
снова сорвался.

Ему казалось, что остального он не видел. Зарылся с головой в
постель и больше не вспоминал. Чтобы — увидеть сейчас, по дороге
в Мангейм, в состоянии победы над снегом.

Таким же холодным, каким было его постыдное пробуждение утром,
уже без Жюльетт и отца. С вездесущей Анж в петлистой росе из сада.
Болела голова. Белели окурки. Бледнел не выспавшийся рассвет.
И не было прошлого. Заштрихованного до чистоты завтраком с сестрой.

У которой вдруг вырос возраст, опомнившийся чертами Жюльетт. Ползающей
молча на коленях колдуньей над осколками стекла.

Что она делала той ночью? Вернулся ли отец? Почему их не стало?
Кто знает! И — молчит?

Теребя Гира. Не давая ему бредить ткнувшимся коньками в машину
мальчишкой.

Желание согреться, выпить на лету горячего кофе осилило дверцу
автомобиля. Он вышел и побрел к мерцающей столиками рекламе.

Прижавшийся к стойке бара стул давно облюбовал Гира. Но силы его
пробирались дальше. Во внутреннюю комнатку, издававшую смог и
щелчки.

Настырный стул ухватился за ботинок Гира, и тот чуть было не упал.
Его по-дружески отшутили и уступили объятиям продавленной мягкости.

За столиком он оказался вместе с миниатюрной елочкой посередине,
скатертью в блестках, бутылкой бургундского и двумя очаровашками
рюмочками в балетных пелеринках.

Белоснежные перчатки подобострастно плеснули коньяк в граненый
хрусталь. Губы незаметно выпили. Гир согрелся. За спиной одобрительно
крякнули. Предложив закусить лобастыми крабами. Гир поблагодарил
за угощение. Он был счастлив. Что оказался среди крепких мужчин-друзей.
Спустя какое-то время растворившихся навсегда. Во внутренней комнатке.
Где располагался бильярд.

Бросивший Гиру вызов взяться не за свое дело. Изувечить приготовленный
шаровидный треугольник. Размозжить углы корзин. Довести до исступления
дырами распластанное око суконной арены.

Прицелившись, Гир обнаружил на ее равнине пузырящийся в Новогоднюю
ночь Мангейм.

Расколовшийся. Покатившийся солидным шаром отца за беззащитным
шаром матери, перегоняющей шаловливый шар Анж, столкнувшийся с
надменным шаром Отей, отскочившей от порывистого шара Мисси, завертевшей
волчком еще два шара, один из которых откашлялся Адрианом.

Адриан... С какой тоской шевелили материнские губы метроном имени!
Тогда. У обезображенного ее отражением зеркала.

Почему — Адриан? Отей и Мисси — не в счет. Почему бы им не появиться?
В конце концов, это их дело. Но... почему Адриан? И чей шар Гир
так и не успел узнать?

Наваждение материализовалось обыкновенными шарами. Профессионально
забитыми в сетки судеб.

Гир огляделся. Потом поймал себя на муравьях в ладони и понял,
что играл в то,... во что не умеет играть. Шары опять собирались
в треугольник. Пора ехать. Наверное, снег перестал или перестал
быть похожим на туман.

Треугольник вновь распался. И каждый шар занял свою кочку на зеленой
равнине. Никто не входил, а шары бесновались, загоняя друг друга
в пространство для сведения счетов. Кто же играл? Пора ехать.
Гир не видел, как снег покрылся прежней неудержимостью и заставил
немало машин с облегчением застрять.

Гир хотел понять, кто играл. Теперь — только понять. Потому что
не было дано увидеть. Комнатка была пуста.

Шары продолжали постигать удары наотмашь. Набивая себе шишки в
игре без правил.

В какой-то момент они сомкнулись и, выстроившись геометрической
фигурой, вновь напомнили ему Мангейм. С высоты своего небесного
роста Гир внимательно рассматривал очковые подробности его мельчайшей
архитектуры.

Ка-акой он все-таки маленький! Тщедушный! На кри-веньких свайках!
Старичок — с рождения! Которого совсем не дурно стесняться.

Интересно, как поведет себя этот карлик, если у его хозяина возникнет
мысль покончить с ним? И не только с ним одним?

За что? Обреченно пошатнулись шары. Еще. И еще раз.

За что???!

Гиру показалось, что он ответил. Но — что он ответил? Губы уходили
от самоедства. И того, что произошло само собой. Превратившись
в жалкие скорлупки на изумрудном поле боя. Среди вмятин которого
заалели шесть капелек крови.

Отей? Не стало первой капельки. Анж? Изменений не происходило.
Мисси? Не стало второй капельки. Я сам? Изменений не происходило.
Отец? Не стало третьей капельки. Мать? Не стало четвертой капельки.
Уил? Изменений не происходило. Адриан? Не стало пятой капельки.
Кто еще?! Гир перебирал в памяти еще кого-то... Изменений не происходило.
Кто? Кто еще?!

Он ехал в бесснежном коридоре скорости. Направляющейся в Мангейм.
Надутый матовой завесой по обеим сторонам неумолимого пути к самопознанию.

Отслеженному теми, среди которых он был недавно так счастлив.
Среди мужчин-друзей, разбегающихся по домам, чтобы за парным ужином
назвать вещи своими именами. И завтра утром давать показания.

Как Гир, не разбирая дороги, спотыкаясь, с перекошенным от ужаса
лицом, пробирался из бильярдной к выходу. Крича, что это он убил
их всех. Не хотел, но убил.

И городок, похожий вечером на преисподнюю, закипел. Что — жизнь
прожита не зря! Что, наконец, его крыши облечены властью судить
и наказывать!

А пока — выжидать. Гостеприимно распахнув дороги и переулки другим
героям событий, клянущихся в прекрасной верности Мангейму.

Возьму ли крылья утренней зари,

поселюсь ли на краю моря...

(Царь Давид, 139 псалом)

До Мисси первой дошло, что подъем завершен. Достигнут пик. Ощутивший
застроенную пустоту. Она никогда не видела столько особенного
света, отмеренного дозами, превышающими здравый смысл.

Для единственного в году праздника Любви маски к маске. По случаю,
внезапно. С претензией на сиюминутную искренность. Блещущую толпой
гирлянд, конфетти, серпантина. В избытке музыкального сопровождения.

Выйдя из машины, ничего не менялось. Словно присело, обдумывая
следующий шаг в вечность.

Она робко спрашивала себя, сколько раз бывала здесь. И сердце
ей подсказывало — редко. Так редко, что память задышала обидой
на прохожих, которые не узнавали ее. Пялясь на роскошную Отей.
Узнаваемую примету жизни без Гира.

Куда они ходили с ним? Где занимались любовью? Как расставались?
И где в их время была она, Мисси? Она категорически не помнила.

Как и Мангейм. Загадочный — Гиром. Однажды решившимся удовлетворить
ее безразличие.

Они поехали к Мангейму поздним вечером. Взявшим с нее слово несказанно
удивиться. Существованию каменного двойника того, кто ее содержал.

Мисси заметила, что дорога была неблагосклонна к ним. Откуда-то
бросались камни, газила атмосфера, покряхтывал мотор. Но до городка
они все-таки добрались.

Настроение у Гира упало. Дождем. Смытым ливнем обоюдной тоски.
По вынужденной условностями остановке.

Витрины каньона еще не спали. Охраняемые бодрыми манекенами. В
тот вечер почему-то обнаженными.

Они звали Гира и Мисси одеть себя. Оставить мысль о Мангейме.
И, может быть, вернуться к ней в другой раз.

Которого Мисси, к сожалению, так и не дождалась. Ибо сегодня с
ней не было Гира. Вдохновителя упущенной в ее жизни поездки не
врозь. Взаимностью осмотреться и показать себя. Немногочисленным
посетителям изобилия самых смелых желаний.

Осуществляемых Гиром молниеносно. Щедро обтянув ее нитями самого
ценного жемчуга. Равнодушного к неприбранности изрядно промокшей
Мисси.

Забредшей, пока Гир расплачивался, в ломбард. Здесь же, в другом
квадрате специализированного лоска.

Ничего нового! Как везде: холодные глаза, оценивающие вещь, и
тревожные глаза, закладывающие ее. Можно уходить, чтобы просто
вычеркнуть все, что происходит зря.

Мисси понравилась эта мысль. Тревожные глаза глотали те же слезы,
которые часто глотала она. Теперь уже увлекаясь их вкусом, коллекционируя
оскомины.

Для этой малышки мрачен первый раз! Который в свое время воспитал
Мисси без проволочек. И которому придется приложить чуть больше
усилий не с Мисси. Расставаясь так с тем, что — очень дорого,
необходимо найти в себе силы не возвратиться. Иначе — болезнь
с диагнозом "в низ".

Научи ее, Мисси! Девушка оглянулась. Правильно беспомощно. Его
не уговоришь — молчали глаза Мисси. Я знаю — упали не ее руки.
А если..., то какая же ты, Мисси, дура! До сих пор дура, опасная
сопереживанием не себе.

Сопереживанием, возвращенным сторицей твоему жемчугу. Замещению
тебя, Мисси. Еще дрожащей от холода, еще помятой дождем, еще неустроенной.
Но уже приобретенной каскадами ювелирного искусства. К которому
заученно прикоснулось не твое, Мисси, воображение. Чтобы решить
все не твои проблемы.

Что ж... Бери. Не возьму! Как я тебя презираю, великолепное ничтожество
с зелеными глазами!

Почему ее не стало? Как за стеклом — дождя.

Не ищи объяснений, Мисси. Подойди. Попроси показать ту самую вещь.
Которая должна тебя поразить. Пожелай купить ее. Предложив не
равный по цене обмен на жемчуг. Поделись реализованной прихотью
с Гиром. Не ищущим тебя, уверенным, что как-нибудь найдешься сама,
извинишься за не замеченное присутствие, сядешь в машину и доедешь
без приключений обратно.

Зеленые глаза подобрали себе прорези на маске. Примерили ее. Вгляделись
в нарисованные черты. И отвергли их, решив, что без маски в Новогоднюю
ночь им будет лучше узнавать несостоявшееся Прошлое.

...Сверкающее огнями похожего на что-то похожее каньона. С не
обнаженными манекенами. С потоком не иссякших домохозяек. С мучительно
голосящим от ее близости Мангеймом

Подтолкнувшим Мисси искать то, что она будто бы потеряла. Где-то
рядом. Пускаясь в самые тяжкие тупики торговых залов.

Лабиринт прервался чувством облегчения. Что Мисси — у цели. Потому
что здесь знали ее. Никак улыбнулись. Оценив, как удачен был когда-то
выбор. Украсить дорогой безделушкой один из ее изящных пальчиков.

Ах, да! Тот перстень и та девушка. Приходила ли она забрать свою
вещь? Нет? Значит у Мисси появилась прилежная ученица.

Вежливо поблагодарив недоумевающий взгляд, Мисси сняла перстень
и чувственно отдала его в чужие руки. Гир больше не увидит то,
что он любил, когда касался ее. А ведь он спросит, она знала.

О чем? О том, что изменилось. Он не любил перемен. Как и перемены
не любили его. Заставляя подолгу отсутствовать, даже если он находился
рядом.

Вот за что она преданна Гиру. И когда он бросал ее, Мисси терпеливо
ждала возвращения мужчины. Провоцируя вновь его уход.

Поэтому она не боялась Отей. И почти любила ее. Как паузу в предложениях
не для ее соперницы.

Немое безмолвие золушки Гира, видимо, льстило самой Мисси.— Фанатизмом
быть снисходительной. Усердно пряча камень за пазухой. Ребенка!

Который мог изменить отношение не досягаемого свода Гира к Мисси.

Сколько раз ей снилась беременность! Детская колясочка. Веселая
спаленка, разбросанные игрушечки. Крошечная одежда. Легендарной
красоты девочка. На надежных руках отца.

Сколько раз вскипала их общая постель! Покрывая толстым стоном
пены ночные тела. Глиняные усталостью насладиться и уснуть.

Сколько раз она прокалывала презервативы! Преодолевая нежелание
Гира стать больше чем любовником.

И сколько раз все скалывалось по-прежнему! Кроме особенного страха
за себя и еще кого-то. Кто разбудил ее сегодня на заре. Обреченно
забытой бессонными энергетическими полями.

Берегись, Мангейм! Кровоточь! Стенай! Простись с одиночеством
одиноких в тебе!

Я доберусь до тебя! Перестрою! Забелю! Опустошу! Не прощу ни одной
без меня ночи! А Новогоднюю ночь заполню кусачками-людишками!

Он не доберется до правды, Мангейм! Которую ты знаешь наседкой
на моем разуме. Гир бесплоден, насмехаясь над телом моим, подтрунивая
над плодным тщеславием.

Выбраться из нищеты, переползти ее, наверстать упущенное! Любой
ценой завладев Мангеймом,— расквитаться с ним, не с Гиром.

С Гиром она расквиталась без Гира. Адрианом. Когда жила с Адрианом.
Выпытав у него половое бессилие слыть неудачницей. Одной из тех,
кто напрасно грезил о Мангейме.

Отказном — не по ее вине. Не платежеспособной саморазрушением.
Вымаливать украдкой полноценное бытие.

У господ и их дам. Одетых праздником родственных встреч. В призрачную
скорлупу семейного благополучия.

Впереди ночь, Мангейм! Море ночи. Компромиссов. У края бездны,
на котором ты являешься тем, что ты есть.

Впереди мой вход в тебя, Мангейм! Врасплох. Глубоко. До конца
твоих тайн. Трупных сопротивлением твоих хозяев.

Впереди моя ложь, Мангейм! Женская. Парадоксальная высокой верой.
Возделать себя. Вопреки астральной ступени духа звезд.

Впереди снятие барьера между городом и тобой, Мангейм! Установление
единого метафизического уровня живого и неживого.

Что ж, Мисси! Твои намерения делают тебе честь. Уплотненную солярной
системой властвующего на Земле процесса эволюции. Побеждать знание
о других не знанием о себе.

Компилятивной Мисси. Из — преданности и предательства. В поисках
Адриана и Отей. Сменивших стоянку.

Что произошло с Мисси, Отей? Если ничего не должно было произойти?
Однако что-то все-таки произошло. Если тебе, Отей, показалось,
что у Мисси выросли крылья, обострилось зрение, округлился живот.

Н-нет! Слава богу, только показалось! Привиделось. Намеком на
собственную неотразимость.— Не дать Гиру устоять.

Продолжение следует.