Литературная критика

Однако все в этом мире относительно! Уже упоминавшийся мной Константин
Леонтьев, например, сопоставляя Алексея Вронского с его создателем,
делал вывод не в пользу последнего — он находил Толстого чересчур
закомплексованным и нерешительным интеллигентом. А вот Владимир
Ильич Ленин, наоборот, был, как известно, без ума от Толстого,
и, судя по всему, считал его настоящим мачо. Не случайно ведь
он в присутствии Горького, нисколько не стесняясь постороннего
человека, бегал по комнате и, схватившись за голову, восклицал:
«Боже мой, боже мой! Вот это глыба! Какой матерый человечище!
Какие все-таки чудеса могут творить люди!»... Не помню уж, какие
там чудеса со стороны Толстого привели Ленина в такой восторг
— кажется, «Крейцерова соната» — но, действительно, если сравнить
маленькое тщедушное существо, каким был в жизни Ленин, о чем свидетельствуют
сохранившиеся кадры документальной хроники и воспоминания современников,
с заросшим косматой бородой и облаченным в свою знаменитую «крестьянскую»
косоворотку Толстым, то вполне можно понять переполнявшие Ильича
чувства. В сравнении с ним Толстой выглядит настоящим мачо! О
бесцветной жене Ленина с выпученными, как при базедовой болезни,
рачьими глазками и говорить нечего!..

Нетрудно догадаться, что и в пролетариях Ленин видел спасителей
человечества и бессознательно преклонялся перед их грубой животной
силой, бурной растительностью на груди, живописными усами, бородами
и т.п., все по тем же причинам: из-за собственной невзрачной внешности
и хрупкого сложения. Достаточно вспомнить хотя бы, с какой неподдельной
и непосредственной радостью он отреагировал на известное восклицание
матроса Железняка, обращенное к депутатам последней российской
Государственной думы: «Караул устал!». Когда Ленину пересказали
эту историю, он, как известно, очень долго и заразительно смеялся.
А почему? Да все потому, что в этот момент он, наверняка, как
никогда отчетливо почувствовал, что вот они, настоящие, поросшие
бурной растительностью мускулистые мачо, пролетарии и матросы,
где-то уже совсем близко от него, готовы прийти к нему на помощь
и вскоре отомстят за него всем его многочисленным обидчикам, которые
вольно или невольно обидели его в этой жизни: пренебрежительно
повернулись к нему спиной, обронили какую-нибудь двусмысленную
фразу, бросили презрительный взгляд в его сторону или даже случайно
толкнули. Примерно то же самое, вероятно, можно было бы сказать
и о Горьком, который — если отбросить в сторону незначительные
идейные и вкусовые расхождения — полностью разделял преклонение
Ленина и перед Толстым, и перед пролетариями...

Кстати, я вспомнила! Все было не совсем так! Ленин бегал по комнате
и взволнованно лепетал про творимые людьми «чудеса» в одном из
старых советских фильмов, после того, как прослушал «Апассионату»
Бетховена, и толстовская «Крейцерова соната» тут не при чем! Просто
эта сцена за давностью лет слилась в моем мозгу воедино с мемуарами
Горького, в которых тот приводит восторженный отзыв Ленина о Толстом.
Но, в конце концов, это незначительные детали, и главное от этого
не меняется: Ленин отзывался о Толстом в высшей степени восторженно
и именно в том смысле, что тот был настоящим мачо, т.е. «матерым
человечищем»!...

О Константине Леонтьеве, естественно, ничего подобного сказать
нельзя! Судя по дошедшим до наших дней портретам и воспоминаниям,
внешне он выглядел абсолютно полноценным, ничуть не хуже, чем
гипотетически мог бы выглядеть тот же Вронский, к примеру, или
же какой-нибудь из конных гвардейцев, при виде которых позднее
едва не впал в «девическую влюбленность» его последователь Розанов.
Короче говоря, взгляд Леонтьева на Вронского был взглядом равного,
а на Толстого, напротив, он вправе даже был глядеть с легким оттенком
презрения...

Таким образом, получается, что, если Константин Леонтьев имел
серьезные основания поглядывать на Толстого чуточку свысока, то
есть подозревать в нем даже некоторый недостаток мужественности,
то Ленин с Горьким, судя по всему, наоборот, находили в нем чуть
ли не свой идеал настоящего мужчины, которым искренне и публично
восхищались... Из чего вроде бы следует, что Горький и Ленин сами
должны были чувствовать, отведенное им от природы скромное место
в этой иерархии ценностей, а посему, без особых колебаний и сомнений,
должны были готовиться его занять. Чего, как известно, в реальности
так и не произошло. Более того, за прошедшее со дня смерти Ленина
время в России появилось на свет достаточно внушительное количество
лиц мужского пола, которые уже в Ленине склонны видеть чуть ли
не идеал мужчины и образец для подражания...

Однако, продолжая начатую мной тему относительности человеческих
представлений о том, как должен был бы выглядеть настоящий мужчина,
хочется обратить внимание на то, что взгляд Леонтьева на «мужественность»
изначально существенно отличался от того, что подразумевал под
этим понятием Ленин. И прежде всего, бросается в глаза, что для
Ленина (как, видимо, и для Горького) в мужчине была важна не одежда
или же форма, указывающая на социальный статус ее обладателя,
а, главным образом, волосатость, бородатость (как у Толстого),
зычный голос (как у матроса Железняка), мускулистость (как у пролетариев
и крестьян) и вообще все, что так или иначе демонстрировало природные
данные человека. В этом отношении предпочтения Ленина в чем-то
даже сродни вкусам героини романа Лоуренса леди Чаттерлей, бросившей
своего немощного мужа-аристократа ради волосатого и мускулистого
лесника... Естественно, в отношении Ленина обо всем этом можно
говорить только на основании отдельных непроизвольных восклицаний
и суждений, то есть исключительно каких-то подсознательных интенций,
а не сознательных установок его учения, в котором он, как правило,
последовательно обходит подобные вопросы...

В то время как взгляд Константина Леонтьева был обращен вовсе
не на природные данные мужчины, а, прежде всего, на его одежду.
Более того, Леонтьев был едва ли не единственным во всей русской
литературе писателем, а точнее, мыслителем, для которого основная
проблема всей его философии заключалась не в отвлеченной схоластике,
а во вполне конкретных и осязаемых внешних формах человеческого
существования — больше, насколько я помню, никто так вопрос не
ставил, и, я бы даже сказала, больше никто так остро не предчувствовал
и не переживал, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова,
то есть как непосредственную трагедию собственной жизни, будущее
России. И в частности, Леонтьев напрямую увязывал это будущее
и со столь очевидным и доступным взгляду явлением как... мужской
костюм, на унификацию которого в сравнении с прошлыми веками он
не уставал сетовать в своих многочисленных письмах и статьях.
Достаточно вспомнить хотя бы его едкое замечание по поводу «великого
русского поэта», который, по мнению Леонтьева, своим сюртуком
портил замечательный южный пейзаж на знаменитой картине Айвазовского
«Прощай, свободная стихия!»... Что ни говори, но это вам не «бога
нет — все дозволено!» и, тем более, не «первичность материи по
отношению к духу», а костюм! Костюм, в который сегодня облачаются
как верующие, так и атеисты, как материалисты, так и идеалисты,
а значит, он представляет собой нечто гораздо более универсальное
и вечное, чем все эти отвлеченные и туманные вопросы! И гораздо
более характерное! Ибо, только глядя на пиджаки современных мыслителей,
писателей, да и вообще, всех остальных людей, понимаешь, что между
ними куда больше общего, чем они сами склонны часто о себе думать.
И то, что Леонтьев обратил на это внимание, делает его едва ли
не единственным русским писателем и мыслителем девятнадцатого
столетия, чья писанина и в наши дни еще не утратила некоторой
актуальности, во всяком случае, для меня...

Парадокс заключается в том, что, на мой взгляд, именно через одежду
человек сильнее всего связан с природой и остальным животным миром,
а волосатость или там мускулистость, как это ни странно звучит,
способны сказать о человеке, в том числе и о его животных инстинктах,
значительно меньше, чем его наряд. И не только о конкретном человеке,
но и обо всех людях как виде, в целом. В полной мере это относится
и к таким свойствам человеческого характера как мужество, в частности,
и мужественность вообще. И то, что Леонтьев первым обратил внимание
на тенденцию к унификации именно мужского костюма, как на очень
опасный симптом, ставящий под сомнение дальнейшее развитие человечества,
безусловно, свидетельствует о его гениальной интуиции...

Думаю, не нуждается в особых доказательствах тот факт, что во
всем животном мире самцы имеют более яркие оперения, шкуры, более
ветвистые рога и, вообще, более привлекательны и красивы, чем
самки. И это, несмотря на то, что в животном мире любое живое
существо изначально поставлено в условия жесточайшей борьбы за
существования, которые вроде бы должны делать внешний вид животного
как можно менее заметным для окружающих или же даже производить
отталкивающее впечатление, что позволяло бы лучше скрываться от
бесчисленных внешних врагов и опасностей. Таким образом, тот факт,
что, несмотря на условия жесточайшей борьбы за существование,
именно самцы, а не самки сохраняют более яркие оперения и шкуры,
указывает на то, что ими движет еще инстинктивная тяга к продолжению
рода, или же эрос; то есть желание привлечь к себе внимание самок
в животном мире у большинства самцов, естественно, на инстинктивном,
подсознательном, уровне оказывается чуточку сильнее, чем просто
желание выжить самому. Возможно, это звучит чересчур патетично
в применении к животным, но, тем не менее, приходится признать,
что самцы, как более сильные, в животном мире и в наши дни подвергают
себя значительно большему риску, чем самки... из-за красоты. Поэтому
это свойство самцов павлинов, тигров, котов, зайцев, бобров и
пр. быть прекраснее, чем самки, я бы даже назвала «инстинктом
мужественности».

В мире людей, к сожалению, роли между мужчинами и женщинами давно
уже перераспределены. И деградация мужского костюма, его унификация
и упрощение, на которые так чутко указывал Леонтьев — ярчайшее
тому свидетельство! Унифицированный пиджак современного мужчины,
как и равнодушие к собственной внешности да и вообще, красоте,
ярче всяких слов свидетельствует о том, что стремление выжить
самому, никак не выделяться на фоне окружающей среды, в современном
мужчине гораздо сильнее, чем стремление привлечь к себе внимание
противоположного пола. И в этом отношении он однозначно проигрывает
даже в сравнении с самцами из семейства каких-нибудь кошачьих
или же птиц. Причем именно на бессознательном уровне, так как
сознательно об этом, за редчайшими исключениями, сейчас практически
никто не говорит... Зато в современном мире вопреки естественному
порядку вещей именно женщина, как правило, оказывается своего
рода разукрашенной и разряженной куклой в руках бесцветного и
уродливого мужчины, который приучен не только бояться, но еще
и стесняться собственной красоты, особенно во всем, что касается
его одежды.

По этой же причине далеко не случайно именно такие, как Ленин
и Горький, с их в высшей степени своеобразными и извращенными
представлениями о мужественности, оказались у истоков так называемой
«советской культуры», где принцип уродства (читай: противоестественного
грубого мачизма) был практически возведен в абсолют.

Думаю, не будет сильным преувеличением сказать, что в советские
времена наделенные значительными властными полномочиями организации
вроде КПСС или же всевозможные привилегированные творческие союзы
вроде Союза Писателей очень сильно смахивали на болота, населенные
по большей части малопривлекательными «жабами» мужского и женского
пола, основным предназначением которых было уже на расстоянии
одним своим внешним видом отбивать у наиболее слабонервных конкурентов
какое-либо желание к ним приближаться. Эта аналогия кажется мне
довольно удачной, так как жабы принадлежат к довольно редкой в
животной среде популяции, которая строит стратегию своего выживания,
главным образом, на способности вызывать непреодолимое инстинктивное
отвращение, уменьшая тем самым количество тех, кто потенциально
мог бы их сожрать... Тем не менее, характерно, что и в те суровые
времена, несмотря на тяжелую борьбу за выживание, власть имущие
на женскую привлекательность смотрели чуть более снисходительно,
чем на мужскую. Во всяком случае, я не помню, чтобы во времена
моей юности на улицах отлавливали девушек и насильно их стригли,
как это часто происходило тогда с молодыми людьми... Стоит ли
говорить, что изнанкой подобной «снисходительности» является не
столько подозрительное и ревнивое отношение к мужской красоте,
сколько презрение к женщине!