Литературная критика

• Продолжение.
• Начало.

В Медоне Селин продолжал заниматься медициной, но лечил исключительно
бедных, которые были не в состоянии ему платить. Кроме того, как
правило, он сам посещал их на дому. Один знакомый как-то встретил
его на тропинке, ведущей в Нижний Медон. Селин, одетый очень чисто,
в пиджаке и при галстуке, стал что-то бормотать, указывая рукой
на какой-то дом: «Она там, она недавно пришла...». Потом выяснилось,
что он почти каждый день навещает одну старушку, больную раком
в последней стадии. Он не брал с нее ни копейки, так как денег
у нее не было, а старушка постоянно выражала недовольство, что
он плохо ее лечит. Не исключено, что именно ее Селин описывает
в романе «Из замка в замок»: «Итак, спускаюсь я к мадам Нисуа...
но очень осторожно, я повторяю... люди с набережной меня недолюбливают...
в силу ряда причин... то, другое... пятое, десятое... мой костюм...
раз!.. плакаты... два!.. то, что я не беру денег... «у него нет
служанки», «нет машины», мусорный бачок, авоськи с продуктами
и т. д. и т. п... так что сами понимаете, днем на улице мне лучше
не показываться... я спускаюсь ночью по «Бычьей тропе» с собакой...
даже с двумя... на «Бычьей тропе» после семи вечера редко кого
встретишь... там, внизу... площадь экс-Федерб в одной минуте ходьбы
от «Бычьей тропы»... Мадам Нисуа... она живет в третьем доме,
сразу за площадью... я уже там был... сначала я привязываю своего
песика... я почти всегда беру с собой Агара... он меня ждет, рычит...
не будь у меня собаки, я бы никогда не отважился на подобную авантюру...
(...) итак, своего песика я оставляю на лестничной площадке, на
коврике под дверью... только не подумайте, что я боюсь... никого
я не боюсь, просто мне не хочется: не хочется, чтобы меня убили...
было бы досадно, если бы после пятнадцати лет оголтелой травли
один из этих маленьких прыщавых шакалов, какой-нибудь кокаинист
с трясущимися ручками, словил наконец кайф... а он, наверное,
спит и видит свое имя на мемориальной доске: «Здеся Лидуарзефф
укокошил...» какая-никакая, а слава!.. о, я нисколько бы не удивился!..
если бы вдруг заметил!.. двоих!.. троих, поджидающих меня!.. там,
внизу!.. да!.. ничуть!.. а тут еще и мадам Нисуа!.. как раз кстати!..
отвлекает мое внимание! своим тупым рылом и коматозной задницей!..
удачное совпадение! мне попадались больные в состоянии гораздо
худшем, чем она, которые уже совсем на ладан дышали, и те порой
оказывались невольными соучастниками самых гнусных и коварных
злоумышленников!.. стоит мне только выйти из дому, неважно, от
больного или нет, мне нужно быть готовым ко всему!.. с такой репутацией,
как у меня, ничего хорошего ждать не приходится...».

А вот еще одна характерная цитата на ту же тему: «Как-то одна
старая алкоголичка едва не огрела меня бутылкой по голове... она
ткнула мне в нос... огромной бутылкой красного винища!.. в знак
протеста!.. я сказал ей, чтобы она бросила пить... « Она способна
убить свою внучку!» мне следовало бы запереть ее в лечебницу!..
«Она социально опасна, вы знаете, Доктор! вы не можете что-нибудь
сделать?..» но запри я ее в лечебницу, она вскоре слиняла бы оттуда
и прикончила меня!.. у пьяниц ведь это просто: «Я выпила и его
физиономия мне не понравилась!» — и все. Тартр и иже с ним долго
мастурбировали, исходили на говно, ломали копья, метали громы
и молнии, пытаясь хоть кого-нибудь подначить! а эта пьянчужка
и без них уже вполне созрела для этой миссии!.. собаки тоже...
особенно суки, одно мое неверное слово и...

Боже мой! бутылка, лечебница: главное, держаться от нее подальше,
вот и все!.. я посоветовал ей другого врача... но она, вы не поверите,
отказалась наотрез!.. другого врача она не хотела, только меня!..
меня! и все тут! она ведь не орала на меня, просто пыталась убить!..
я должен был заниматься ее бородавками!.. прижигать их!.. один
раз я ей отказал... но на следующий день она притащилась снова...»

Селин окончательно оставил медицинскую практику только в 1959-м
году, когда здоровье его сильно пошатнулось.

Примерно в это время Люсетт несколько раз возила Селина в Париж
к дантисту, после чего они обычно заходили в кафе недалеко от
Мадлен, где пили кофе с молоком и ели круассаны. Однажды Селин
остался ждать там Люсетт, которая отправилась за покупками. Он
был одет, по своему обыкновению, в драную на локтях кофту и обтертую
на вороте и манжетах рубаху, на груди у него виднелись небольшие
пятнышки крови. Тут к нему подошел служащий кафе и, деликатно
взяв за локоть, попросил к выходу, стараясь при этом не привлекать
внимания остальной публики. «Такие места не для тебя, приятель,
— объяснил он безропотно повиновавшемуся Селину, — не стоит тебе
сюда приходить!»

Уже после смерти Селина, на пляже в Дьеппе, Люсетт как-то разговорилась
с одним стариком, крайне жалкого и оборванного вида, который собирал
на пляже камни и грузил их в тележку. Он начал жаловаться Люсет,
рассказывать ей о своей тяжелой жизни, о том, что у него отобрали
сарай, где он держал лошадь... И вдруг сказал: «Есть только одни
человек, который сказал правду об этом мире — это тот, кто написал
«Смерть в кредит»!» Естественно, он не знал, что говорит с вдовой
автора этой книги. После этого старик удалился вместе со своей
лошадью и тележкой, груженой кучей камней...

В связи с последним случаем мне невольно вспомнилось одно из немногочисленных
публичных выступлений Селина, посвященное годовщине смерти Эмиля
Золя. Эту речь, известную под названием «Отдавая дань Золя», Селин
произнес на могиле знаменитого натуралиста в 1933-м, то есть фактически
в самом начале своей писательской карьеры. Когда я впервые читала
эту речь, мне сразу же бросилась в глаза фраза Селина о том, что
тот, «кто в наши дни решится высказать всю правду об этом мире,
будет упрятан в тюрьму». Нетрудно заметить, что этими словами
Селин как бы предвосхитил собственную судьбу: высказал правду
о мире и угодил в тюрьму!

Однако словосочетание «правда жизни» все-таки не отражает самого
главного в творчестве Селина. Скорее всего, Селин употребил это
слово просто по ассоциации с натурализмом Золя, к которому, на
самом деле, относился крайне скептически... Куда более характерным
для жизни и творчества Селина стало, если так можно выразиться,
своеобразное бегство. И хотя дезертировавшего с поля боя Бардамю
поначалу еще нельзя было полностью отождествить с Селином — в
отличие от героя «Путешествия на край ночи», Селин, как известно,
имел полное право считаться вполне заслуженным ветераном Первой
Мировой Войны: был ранен и имел боевые награды... Тем не менее,
впоследствии он фактически полностью повторил судьбу героя своего
первого романа. Вся его жизнь превратилась в бесконечное бегство:
от своих соотечественников, от немцев, русских, американцев, от
общества и, наконец, от всевозможных идеологий и идеологов, в
том числе — и современного искусства. Думаю, не будет большим
преувеличением сказать, что бегство Селина имеет сегодня для любого
более-менее вменяемого человека воистину символическое значение.

В связи с этим в памяти невольно всплывает знаменитое бегство
Толстого из Ясной Поляны, которого, вероятно, можно было бы даже
признать своеобразным предшественником Селина по этой части, или
даже соперником — раз уж я использовала эту спортивную метафору.
Однако, в отличие от дряхлого и впавшего в маразм Толстого, Селин,
если можно так выразиться, «стартовал» гораздо в более раннем
возрасте, поэтому и продвинулся несравненно дальше. Во всяком
случае, ни самого Селина, ни героев его книг невозможно представить
себе лежащими где-нибудь под деревом, мечтательно уставившись
в небеса, как это зачем-то проделывал перед смертью князь Андрей.

Более того, как я уже сказала, у Селина в современной Франции
нет вообще никаких мемориалов. Так что, если не принимать во внимание
огромное количество селинологов, то в целом его бегство от общества
можно считать удавшимся...

Более-менее отчетливо я еще раз почувствовала это три года назад,
когда совершила что-то вроде паломничества на его могилу на кладбище
в Медоне. Дело в том, что обычно меня туда кто-нибудь отвозил
на автомобиле, а на сей раз меня никто не сопровождал, и я добиралась
сама: на метро и потом — пешком.

Пришлось долго подниматься в очень крутую гору, к тому же, стояла
ужасная жара, просто как в парилке. Примерно такой подъем и описывал
Селин в своих романах, все очень реалистично. На могиле и вообще
на кладбище — ни души. Цветов — тоже никаких, даже засохших. Но
это и неудивительно, ведь кладбище в Медоне — это не Пер-Лашез,
где похоронены Джимми Моррисон и Оскар Уайльд. Хотя это и был
день смерти Селина, к тому же еще и сороковая годовщина. Поэтому,
честно говоря, я все же была немного удивлена. Особенно если учесть,
что буквально несколько дней назад я присутствовала на мощной
тусовке во французской Национальной библиотеке, где собралась
огромная толпа в связи с приобретением этой библиотекой недавно
обнаруженной «неканонической» рукописи «Путешествия» за рекордную
для рукописей двадцатого века сумму — по-моему, за миллион шестьсот
долларов!

Но именно так все и должно было быть! Присутствие посторонних
на кладбище, наверное, только бы раздражало. В конце концов, между
писателем и его читателем не должно быть никаких посторонних!
Поэтому по-настоящему великий писатель и должен быть по возможности
как можно более одинок...

Что еще?.. Последний роман Селина «Ригодон», несмотря на картины
жутких бомбежек, разрушенных войной городов и массовых убийств,
является, пожалуй, еще и одной из самых веселых книг во всей мировой
литературе. Хотя юмор у Селина на вкус обычного человека довольно-таки
специфический — не случайно ведь очень многие до сих пор считают
его сумасшедшим. И, вероятно, в подобном отношении к нему есть
своя логика. Мне, например, тоже приходилось встречать на улице
или же в метро очень странных личностей, которые, уставившись
куда-то вдаль, вдруг, по непонятной для окружающих причине, разражались
громким смехом. И почему-то чаще всего такие типы попадались мне
именно в Париже — там, по моим наблюдениям, сумасшедших вообще
больше, чем в любом другом городе... И ведь наверняка эти безумцы
разражаются смехом, когда представляют себе обобщенные картины
собственной жизни и окружающего мира. Я, конечно, не уверена,
но почти не сомневаюсь, что причины их смеха заключаются именно
в этом. А если это так, то беднягам просто не повезло — они постигли
окончательную сущность жизни слишком рано, прежде, чем отошли
в мир иной. То есть их дух уже как бы созерцает весь этот мир
с высоты вечности, а тело все еще бродит среди людей. А те, в
свою очередь, считают их сумасшедшими. Нечто подобное, возможно,
произошло с тем же Ницше, который тоже, как известно, свихнулся.
Наверняка, автор «Веселой науки» тоже постоянно заливался громким
смехом, но несколько преждевременно...

А вот «безумие» Селина все-таки несколько иного рода. 30 июня
1961 года Селин закончил «Ригодон» и составил письмо Галлимару
о новом контракте. На следующий день он умер. Об этом не стоит
забывать!