Комментарий |

Записки ниоткуда. Роман позапрошлого лета.

О романе А. Тургенева «Месяц Аркашон»

Андрей Тургенев, Месяц Аркашон
СПб.: Амфора, 2004, ISBN 5-94278-438-8

Достоверность времени действия не вызывает сомнения. Лето 2002 года.
Монструозные безделки Мэтью Барни в Кельне тому порукой.
Что же касается достоверности места действия, тут все, как
минимум, двусмысленно. Начнем с того, что, по доброму русскому
обычаю, география подменена историей. «Я думаю: хорошее
название для месяца: аркашон. В календаре какой-нибудь хорошей
республики» (стр. 102). Это еще не все. Говорят, по
Петербургу разнесся слух, что город Аркашон... не существует. Нет,
мол, его и никогда не было. Авторский, то есть, вымысел. Не
исключено, что слух добрался и до Москвы, но утверждать
остерегусь.

Я пишу это в городе Аркашоне, лежа на сине-пестром покрывале,
некогда принадлежавшем автору обсуждаемого романа. Принадлежащем —
верну, конечно, по первому требованию. Извинившись за то,
что тряпица обветшала за 2 года, выгорела и, хуже того, на
ней несмываемая отметина — прошлогодний мазут, мазут 2003
года. В позапрошлом году на этом покрывале тоже лежала книжка,
подписанная фамилией Тургенев. Правда, инициалы были другими.

Напророченного в романе квази-апокалипсиса, с цунами в устричных
заводях, не случилось. Но, поскольку устричные плантации в
романе погибли, им было сложно уцелеть и в других реальностях.
Не торнадо, так танкер.

Танкер, в сущности,— тоже стихия. Природа сопротивляется городу —
это отмечено верно. Песок, вода — прекрасный пейзаж. Но на его
фоне любой замок будет замком на песке. Это значит:
принцессы лишь домысливаются.

На аркашонском пляже.




***

Так получилось, и география, и последовавшая за ней литература — у
меня перед глазами. Казалось бы, что здесь необычного? —
Кортасар и Париж, Булгаков и Москва, Коэльо и Рио де Жанейро.
Город странноприимничает щедро и без ограничений, но певца
себе выбирает сам. Проблема здесь даже не в том, что Коэльо
никогда не писал о Бразилии, а в том, что Аркашон не слишком
напоминает Рио де Жанейро. Хотя сходство все-таки имеется. Оба
в западном полушарии (Аркашон — западнее Гринвича). Оба на
краю света. «Впереди миллиарды тонн воды: на краю света
острее ощущаешь бренность и ценность своей оболочки.» (стр. 46)
Оба на краю света, но это разные края. Находясь в Новом
Свете, прекрасно понимаешь: ты на выселках, а не дома; в
песочнице, а не в колыбели. В Старом Свете довольствуешься вечными
схемами: ничего больше нет; это край.

Самое время удалиться в мало изученные миры, лежащие где-то между
географией и романистикой. Они прозрачны (не сказать — просты
или очевидны) и чрезвычайно динамичны, что не добавляет
дескриптивного куражу. Все же удается заметить, как некий
человек равнодушно поглядывает на городские пейзажи, проходит
время, мелькают моментальные снимки, белые и исчерканные листы
бумаги, и вот человек уже не просто человек, но автор,
творец, и теперь наступает черед персонажей выпадать из невнятной
безбуквенности (не говоря уже о бестелесности) и нагуливать
плоть, изваянную из глины демиургических недоумений.
Нагуливать, к слову, на изначальных городских променадах.




***

Вместо исторической справки. Вдоль атлантического побережья
Аквитании не было городов — итоги деятельности викингов. Городки,
замки, вино, роскошь — все к востоку. На западе же — пустота,
песок и море, пограничная зона небытия. Около ста пятидесяти
лет назад оказалось, что море пригодно не только для ловли
рыбы, и Аркашон немедленно перескочил в статусе от рыбацкой
деревни до остро-модного курорта. Выстраивались вычурные
дорогие виллы, сооружались променады, высаживались экзотические
растения, открывались кафе и рестораны. Ницца, Биарриц,
Аркашон — их было не так много, остро-модных, раз, два, три и
обчелся. Осталось два. Аркашон так и не оправился от двух
войн. Бомбежки почти ничего не тронули, и все же город стал
хиреть. Кое-какие из вилл, не находя состоятельных покупателей,
были проданы по частям, Гранд-Отель превратился в доходный
дом. Довершил развал пожар в мавританском казино.

Впрочем, смотря что называть развалом. Из города ушли шик,
изломанная легкость бель эпок. Практичная буржуазность подавила
эстетичную. Время опять победило пространство.

Д'Аннунцио написал здесь пьесу; Мадлен Рондо ответила отказом на
предложение своего кузена Андре Жида; Гуно сочинил оперу
«Фауст». По вилле «Фауст», говорят, до сих пор слоняются
привидения. Возможно, это единственное место в Аркашоне, которым они
еще не брезгуют.




***

Задача почти математична.

Дано — фиксированные пункты уже прожитого лета 2002 года, через
которые вела кривая не очень прельстительной
конфигурации:
— Барни в Кельне;

безумный немецкий
патологоанатом
(впечатлительным читателям, не знающим, а тем более
знающим, о чем речь, ходить по ссылке не
рекомендуется);
— Аркашон;
— устрицы;
— скука.

Требуется: провести сквозь пункты новую кривую покудрявее, без
разрывов и надрывов. Приветствуются замкнутые линии —
детективному сюжету желательно разрешиться.

«Время сделало круг и словно бы еще раз бороздило прошлый год,
переписывало его на черновик. Детали особо не разнились: девочка
с котом, занавески, компьютер» (стр. 90).

Зачем нужно переписывать прошлое? Не затем, чтобы забыть,— это
невозможно. Для замещения. Чтобы при воспоминании на устах
возникала сладострастная улыбка, а не кислая мина. О том, что себя
можно раздвоить, растроить и т. д., превратить в толпу —
известно любому романисту: легитимный способ раздвоения,
растроения и т. д. личности. Оказывается, такое можно проделать не
только с собой.

«Квартира состоит из крохотной кухни, крохотной комнаты и дворика
размером с шахматную доску» (стр. 84). Такая квартира, знаю не
понаслышке, на самом-то деле, не для бедных людей. Бедные
люди не смогут снять такую, это слишком дорого. Скучно быть в
Аркашоне обычным не бедным человеком. Не бедным, но и не
богатым. Лучше жить в вилле, не правда ли? В лучшей вилле
города. Так и запишем.

Что-то нужно продать для этого, проще всего — тело. Так и запишем.
Когда мужчина продает тело за деньги... Так и запишем,
клиентка не должна быть стара и безобразна.




***

Слой соблюденный и слой нарушенный, документальный и вымышленный.
Мне почему-то достались оба. Потому что синее покрывало,
вообще говоря, не мое, и потому что оно не покинуло этих мест.
«Кит-убийца,— опять произнесла Пухлая Попка» (стр. 52), имея в
виду Моби Дика, белого кита. «Кот-убийца»,— в шутку
называла моего белого, вполне мирного кота девушка вполне стройная.

Писательская кухня — место престранное. Даже если она «крохотная».
Бодренький минимализм или тяжелая эклектика — уместится все.
Bassin d’Arcachon получился хорошей кастрюлей, котелком. С
залетным ураганом в роли поварешки. Мы-то знаем, что ни
штормов, ни цунами в заливе не бывает, значит, романная,
симпатическими чернилами писанная магия сработать не должна.

Город, по прежнему, малоизвестен. Как бы реалистично и скрупулезно
не списать детали, все равно они будут восприняты как вымысел
и абстракция. Ибо место абстрактно, идеально. Все, что ни
напишешь о нем, обладает вседозволенностью фэнтези.

Нет немецкого языка, французского, есть один унифицированный
европейский язык. Хэнди, автобан — это из него. Бродяга, родом
предположительно из южно-славянских республик, может легко
прикинуться парижским журналистом, и акцента никто не унюхает.

Что еще? Эльза — имя вообще-то нефранцузское. Немецкое вообще-то имя
или, положим,
русско-еврейское, но тоже с пируэтом в
Германию и книксеном, например,
Вагнеру. А другие персонажи и
вовсе имен не имут, ибо имя — уже не абстракция. Разве что Морис
— мементо, стало быть, но это и так понятно.

Писательское умение, не в малой степени, в том и состоит: неточности
(их довольно в романе) способны сойти за двусмысленности.
Рыбак может не есть устриц разве что от того, что объелся ими
до омерзения — вполне народная еда. Гасконец в качестве
гомосексуального соблазнителя — все равно, что просто человек.
Гасконь, она же страна басков — тут же, рядом, т.е. везде
или нигде. Типичный баск в берете, направляющийся в гей-бар,
или д'Артаньян, пристающий с амурами к Портосу,— образы
курносы как Сирано де Бержерак. Тут же и вилла с альпийским
названием «Эдельвейс». Впрочем, не буду утверждать, что такой
виллы нет в Аркашоне. Есть вещи, которые известны только
автору. Более того, что для читателя — абстракция, то для автора,
отчасти,— западня. Якорь брошен в Аркашоне, от него не
отдалиться. Философский факультет Бордо, подземелья Сент-Эмильона
— все рядом. Честный подход: что видел, о том и спел.

Иллюзий не было с самого начала. Герой — уличный лицедей, танцующий
фильмы. Мета-Голливуд. Книга же о танцоре —
мета-мета-голливуд, а многослойность — в глазах смотрящего. История, религия
— небрежение как закон детективного жанра.
Кремастер задал
тон всему сезону: не год, а инвентаризация реквизита,
настоящий нафталин на бутафорские прикрасы.

«Великолепный полноцветный широкоформатный закат: сквозь густые
перламутровые тучи щедро истекало багровое солнце» (стр. 298). Я
ухожу с пляжа, стараясь не глядеть в неартистичные лица
отдыхающих. Если бы роман стал
«Национальным бестселлером», у
этого города был бы шанс. Впрочем, в свете, будь то старом
или новом, предостаточно и других литературных премий.




Отрывок из романа «Месяц Аркашон».



Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка