Проза

Рассказ

Серёжа Громов, гораздо охотнее откликавшийся на прозвище Флагман,
стоял в своей квартире перед большим, почти во весь его рост,
зеркалом. Справа к резной раме – так, чтобы даже намёком не заслонять
отражение, – был прикреплён листочек бумаги: верхний край лохматый,
словно листок оторвали от чего-то (да не словно, а так оно и было).
Серёжа, стараясь не напрягать мышц лица, смотрел то на этот листок,
то на свою физиономию в зеркале. Двигал одними только глазами.
Увиденное, однако, не позволяло ему сохранять спокойствие. Никак.
Потому что и в зеркале, и на листочке бумаги красовалось одно
и тоже лицо. А листочек был не чем иным, как фотороботом разыскиваемого
преступника.

«Проклятый империализм», – прозвучал безжалостный приговор увиденному.
Серёжа отошёл от зеркала и плюхнулся в кожаное кресло – такое
же допотопное, как и зеркало. Такое же обшарпанное, но в целом
довольно неплохо сохранившееся. Эта квартира когда-то принадлежала
Серёжиной бабушке, поэтому здесь всё и было… несколько антикварным.
Серёже всегда нравился этот кусочек старины, и он неслыханно обрадовался,
когда ему пришлось переселиться сюда окончательно. Пришлось –
потому что из отчего дома его изгнали. «За Идею», – как он объяснял
всем, хотя родители ясно сказали ему: «за наглость и тунеядство».
Ну да господь с ними. В обстановке своего нового жилища Серёжа
практически ничего не изменил – так, пару плакатов повесил, да
торшер выкинул. Моль абажур проела.

«Однако, надо что-то делать», – Серёжа встал и начал нервно слоняться
по комнате из угла в угол. «Рано или поздно сюда придут, – размышлял
он. – Предки меня выгораживать не станут – как пить дать. Может
быть, они уже идут – люди в чёрном. Или в голубом, хи-хи. Долго
здесь нельзя оставаться в любом случае. Нужно уходить. Но как,
чёрт возьми? С таким фотороботом меня остановит первый же мент».
И далее всё в таком же духе: «Ах, как насолило мне это юное дарование,
художница драная! Похоже, дорисовала-таки меня тогда. Сука, маленькая
сучка. Небось, опрашивали весь состав “не видели ли чего подозрительного,
личностей каких-нибудь странных?”, а она – раз, вот вам, рисунок
готовый! Гордится, небось, собой, о медали или, на крайний случай,
о грамоте мечтает. Лучше, конечно, денежную премию ей подавай,
чтоб съездить куда-нибудь “отдохнуть”. Тьфу! Внешность, ёлки-палки,
нужно как-то изменить – это факт. Естественно, банальные мультяшные
приёмы… типа приклеенных усов, чёрных очков, кепки на глаза и
всего такого… отпадают сразу. Что я, дурак, так прятаться? Может,
сразу с табличкой на шее идти: “Обратите на меня, пожалуйста,
внимание, очень прошу!” Что за хренотень-то! Идеальным выходом,
конечно, послужила бы пластическая операция, но, во-первых, денег
на неё нет и не предвидится, а, во-вторых, мы же не братва, чтобы
иметь своего штатного хирурга… Проклятый империализм!».

В общем, после всех этих терзаний Серёжа решил побриться – надо
ж с чего-то начинать. «И тем более, – подумал он, бросив очередной
взгляд на фоторобот, – если соскоблить щетину, то тогда вот эта
штрихованная тень на щеках и подбородке окажется не при деле.
В заблуждение будет вводить. Во всяком случае, на это можно надеяться».
Брился Серёжа долго и тщательно. Порезался при этом всего один
раз, но не сильно.

Лицом своим Серёжа всегда гордился: не подходящее под категорию
красивого, оно у него было каким-то необычным, но в то же время
очень правильным. Когда-то давно одна из его многочисленных девушек
сказала, что с таким лицом нужно владеть какой-нибудь необычной
профессией, вроде охотника за приведениями, а вовсе не инженера-гидравлика,
на которого Серёжа тогда учился. Теперь эта девушка («Как её звали-то?»)
в прошлом, так же как и неосвоенная профессия инженера гидравлических
устройств, но необычное лицо по-прежнему на месте, и от него жуть
как хочется избавиться.

«Ах, почему я не обладаю банальностью лица какой-нибудь продавщицы?»
– уныло размышлял Серёжа, скребя станком левую щёку. О продавщице
он подумал вовсе не из-за каких-то психических или сексуальных
отклонений, ведь это совершенно очевидно, что все продавщицы на
одно лицо. Подобно тому, как камни на мостовой стачиваются под
ногами прохожих, так и личности продавщиц стачиваются от бесконечных
одноминутных покупателей. Продавщицы приходят за прилавок миленькими
смазливыми девочками, а уходят бесформенными и бесполыми существами.
Нет ничего банальнее должности продавщицы, и нет ничего банальнее
лица продавщицы. Серёжа интуитивно догадывался об этом – дураком
он не был.

«Романтик!» – ругал себя он дальше. Того, пятнадцатилетнего, который
думал не о предстоящем поступлении в институт и обучении в нём,
а о том, что надо бы ему с таким лицом в бандиты податься. Какое-то
время спустя колесо повозки, именуемой Жизнью, немного пробуксовало,
и Серёжа стал-таки человеком с необычным родом занятий, но не
бандитом или охотником за приведениями, а очень даже идейным левым
ультрарадикалом. Это его, впрочем, тоже устраивало: посмотрит
на него кто-нибудь – «эге, да он, наверное, интересный человек»,
– а он и взаправду интересный человек! Не какой-то там… Род занятий
устраивал Серёжу и сейчас. Лицо вот не устраивало. Оказалось,
одно дело – выпендриваться, а другое – быть профессионалом. Интересное
лицо оказалось очень неудобным для подпольной деятельности.

Из-за этого лица всё и произошло. Точнее, не всё, а только то,
из-за чего сейчас он должен куда-то бежать и где-то скрываться.
Формально не он в этом виноват, а виновата, так сказать, мать-природа,
наградившая его такой запоминающейся внешностью.

Тогда, в тот день, можно было бы надеть очки, но Серёжа, как мы
уже говорили, был противником таких методов – из-за подобных приёмчиков
проще засыпаться, чем скрыться. Товарищи поддержали его – главное,
решили они совместно, «не выпендриваться». И там, в электричке,
Серёжа всеми силами старался «не выделяться», т. е. не выделяться
из окружающих. Даже «Калейдоскоп» купил, раскрыл и делал вид,
что читает – на самом деле читать не мог, потому что из-за серьёзности
операции не мог сосредоточиться на тексте. Даже на таком примитивном,
который обычно печатают в жёлтой прессе. Но всё-таки у него получалось,
как он сам полагал, ничем не отличаться от остальных пассажиров.

Мысль о покупке какого-нибудь тупого издания подал Конспиратор
– с ним, с «Калейдоскопом», например, проще спрятаться в толпе.
Если подумать, то это действительно так: сидишь в толпе, читаешь
литературу толпы, значит – «свой», значит – обращать на тебя внимание
не стоит. Вообще, Конспиратор всегда подавал довольно дельные
мысли. Может, только поэтому его и терпели. А так он всех раздражал.
Всем, чем только можно, раздражал. Но в первую очередь своей привычкой
рожать какие-нибудь «крылатые выражения» и постоянно озвучивать
их. Свой «проклятый империализм» Серёжа позаимствовал именно у
Конспиратора, в чём, правда, не хотел признаваться даже самому
себе. «Крылатые выражения» Конспиратора всегда были идеологическим,
но что-нибудь в них обязательно коробило и резало слух. Например:
«У нас ведь как – отошёл поссать, а там, глядь - и сцапали». Этим
он, конечно, хотел подчеркнуть, что всегда нужно быть начеку,
но ведь есть и более человеческие способы высказать эту мысль.

Конспиратором его называли только за глаза – а иначе бы он совсем
загордился, мании у него и без того были: он был классическим
«революционером напоказ», и только толковые идеи и хорошо выполненные
поручения спасали его от отлучения. Во время вступления в ряды
КРАБа (Комитета Революционной Агитации и Борьбы) он представился
как Иван Розощёков, и все, с кем Серёже довелось поговорить на
эту тему, ломали головы, с чего это он такой дебильный псевдоним
взял (свои настоящие имена называли по желанию). Тогда Конспиратор
охарактеризовал себя не иначе как «вторым Че», но на деле оказалось
- единственное, что объединяло его с этой легендарной личностью,
было постоянное отсутствие наличных денег в кармане. Он хронически
клянчил в долг и никогда не отдавал, что тоже не могло не раздражать.
Не самым праведным человеком, короче говоря, был этот Иван Розощёков.
Но делу он не вредил, а даже наоборот, помогал. Терпение «боевиков»
(так они называли сами себя) к нему вознаграждалось осознанием
приверженности принципу настоящих революционеров, согласно которому
в своих поступках можно и нужно руководствоваться не личными симпатиями
и антипатиями, а исключительно деловыми доводами.

О жёлтой же прессе на последнем собрании (оно и в самом деле оказалось
последним) Конспиратор упомянул в связи с обсуждаемой операцией.
Гоша Горценти (Серёжа был уверен, что, несмотря на своё прямо-таки
хрестоматийное звучание, это было настоящее имя) рассказал всем,
как милиция вычисляет наркокурьеров. С наркотиками КРАБ, само
собой, дел не имел и не собирался, но криминальная суть готовящейся
операции была почти такой же. ГГ один в один пересказал поведанный
ему одним уркой диалог ментов, вроде бы прапора и сержанта:

- А я говорю, что если мужик не обращает внимания на баб, то он
либо гомик – то есть не мужик! – либо засранец какой-то, бомбу
или наркоту везёт!

- Почему, может, у него проблемы какие, не до женщин ему…

- Да ну, ну что ты такое говоришь, кто же на бабу не посмотрит
хорошенькую, в каком бы состоянии он не был!?

- Может, у него мама умерла!

- А вот это мы по документам и посмотрим!

Правоту этого сексуального аспекта подпольной деятельности признали
все, даже единственная женщина в КРАБе (всего в Комитете было
семь человек – до положенных десяти, по числу ног у краба, дело
всё никак не могло дойти), Уля Королёва, согласилась, что мужик,
не заглядывающийся на женщин, выглядит подозрительно. Сказала
она это, правда, тоном скорее обвинительным, нежели полным объективности
и здравомыслия, как оно положено во время обсуждения серьёзного
вопроса. Странность её претензии усугублялась ещё и тем, что она
была некрасива, если не сказать безобразна. Кира Мухин, вообще-то
молчун, начал даже оправдываться: «А что, даже если они в бикини
рядом сидят – у тебя в рюкзаке ведь не апельсины или плюшевые
мишки, а взрывчатка. Или что-нибудь подобное. Понятное дело, нужно
быть начеку. Потому и не будешь варежку разевать на задницы и
сиськи». Тут Саша-Богомол (его так называли из-за вечно поникшей
головы и устремлённого в пол взгляда) махнул на всех рукой и заявил,
что такого разговора не могло быть в принципе, потому что «их
(ментов) этому в школе учат». Кто-то подал голос, что, может,
сержант, который не соглашался с прапорщиком, в этой самой школе
учился плохо, прогуливал занятия, так что, почему бы такому диалогу
и не состояться? Саша начал протестовать, раздалось ещё три голоса,
все зашевелились, и Вадим Морозов, основатель и лидер КРАБа, был
вынужден призвать всех к порядку, три раза громко произнести слово
«товарищи» и даже сурово постучать карандашом по столу. Как бы
там ни было, в итоге все согласились, что в общественном транспорте
вести себя нужно подобающе – Конспиратор и влез со «своей» жёлтой
прессой. Вот почему в электричке Серёжа сидел с ненавистным ему
«Калейдоскопом».

Тут – он уже собрался выходить из ванной – ему в голову пришла
мысль сбрить «хохолок» на лбу, образованный заходящими слева и
справа на череп залысинами: к своему величайшему огорчению Серёжа
начал рано лысеть. Убрав «чубчик» (или… да чёрт знает, как правильно
назвать этот “отросток”), он обнаружил, что лоб-то сильно увеличился.
Побежал к фотороботу, даже не смыв пену. Взгляд на листок, взгляд
в зеркало: да, отличие явное. С таким большим лбом он стал поинтеллигентнее,
если можно так выразиться, на бандита или террориста теперь он
совсем не похож. Ну что ж, очень даже неплохо! Вот только обрезанные
у самого корня волосики пробиваются – на следующий день появится
щетина, которая будет бросаться в глаза. Рассеянно оглянувшись
по сторонам, Серёжа увидел на письменном столе среди прочего хлама
коробочку с гримом трёх цветов, забытую как-то заходившим к нему
знакомым футбольным фанатом. Серёжа аккуратно замазал тонким слоем
белого грима оставшиеся точечки волос. Вроде незаметно. Да, неплохо
получилось. Автоматически Серёжа замазал и родинку на левой щеке,
но потом увидел, что на фотороботе её не было – зачем же тогда
скрывать? Ненужный грим стёр тряпочкой. Он снова уставился в зеркало,
но через минуту его взгляд остекленел – вновь нахлынули воспоминания.

Поначалу, как уже говорилось, Серёжа справедливо считал, что он
ничем не выделяется на фоне пассажиров электрички. Потом возникло
осложнение. Весьма даже значительное: он заметил, что его рисуют.
Дело в том, что в серёжином вагоне ехали ученики художественной
школы – они рассредоточились по всему вагону: кто листал свои
рисунки в больших папках, кто обсуждал их с товарищами (в ряде
случаев, впрочем, рисунки являлись только «маскировкой» для разговора,
который, судя по лицам и жестам юных художников, шёл вовсе не
об искусстве), кто что-то подправлял, а кто и вовсе ничего не
делал, хотя со стороны всё равно было видно, что это сидит самый
настоящий художник. Наконец, другие рисовали, но их было очень
мало. Вот одна девочка, чёрт бы её подрал, и вздумала нарисовать
лик Серёжи. Почти что девушка уже. Романтическая натура, мля,
купилась на его нестандартную внешность. Сопоставив частые взгляды,
бросаемые на него, с усердно шуршащим по бумаге карандашом, Серёжа
встал со своего места и пересел на другое. Подальше от художницы
– девочка-девушка смущённо-весело переглянулась с сидящей рядом
подружкой.

Минут десять Серёжа терзался, что эта «маленькая пиздёнка» (о
женщинах он плохо не думал, но то был, понятное дело, особый случай)
могла дорисовать его по памяти. Запросто. Даже непременно дорисовала.
Чёрт, как пить дать! Может, следует пойти и отнять у неё рисунок?
Нет, будет скандал, на него будет смотреть весь вагон, соответственно,
его запомнят как ту кинозвезду, мать их за ногу. Художники сраные.
Да уж, вот она, иллюстрация того самого «у нас ведь как – отошёл
поссать, а там, глядь, и сцапали»: сидишь, рассчитываешь всё,
планируешь, а тут какая-то малолетняя художница тебя намалевала
– и, считай, всё пропало. «Ладно, авось пронесёт» – это была последняя
спокойная мысль Серёжи. В следующий момент в соседним вагоне грохнул
взрыв – состав подскочил, остановился, опять подскочил, все попадали
со своих мест, начали цепляться кто за что, раздался металлический
лязг, его поддержали приглушенные человеческие вопли и визги,
повалил чёрный дым, стало трудно дышать…

Серёжа стремительно вернулся в ванную и снова схватился за бритвенный
станок. Не намылившись (вопреки идеологии пользовался он не помазком
и мылом, а самым что ни на есть капиталистическим гелем), сбрил
себе виски. Сразу же пожалел об этом: лицо не так уж и расширилось,
анфас практически не изменился. Профиль, конечно, изменился, но
«не в лучшую сторону». Подозрительным каким-то стал профиль. Чёрт-чёрт-чёрт!
Надо было сначала прикинуть, как это выглядело бы, заложить пальцами
свои коротенькие «бакенбарды», ну и… «Проклятый империализм!»
Ладно, в конце концов, не смертельно.

Что делать? - Серёжа стал снова лихорадочно обмозговывать своё
положение. Если органы знают, как он выглядит, то рано или поздно
они узнают и как его зовут, и где он живёт. Рано или поздно, но
он уже ждёт их. Надо всегда быть наготове, не так ли, товарищ?
И ещё надо торопиться. Надо-надо-надо! Всё «надо»! И «докýментов»
надо бы. Да, документов-то нет нормальных. Это была самая большая
проблема Серёжи. Очень большая. У него валялся, правда, один «левый»
паспорт, от ГГ перепал – тот его, видимо, по своим старым связям
нарулил. Это-то больше всего Серёже и не нравилось – не любил
он урок. Морозов, например, говорил, что с урками ради дела можно
сотрудничать. Они ж не менты. Серёжа не верил в «нужность», а
тем более в «благородство» урок. Они тупые, жадные, необразованные,
они продадут тебя за копейку, тем более, если им на жопу сядут.
Верить им нельзя, и поэтому вести с ними дел тоже нельзя. С ментами
и урками связываться нельзя ни в коем случае. А ГГ вот сидел.
Правда, сидеть можно по совершенно разным причинам… Мало ли что
у человека в прошлом было. Ерунда всё это: Серёжа верил ГГ, сильно
уважал его. Впрочем, всё это не поможет, паспорт был в высшей
мере подозрительным – даже легавым не надо быть, чтобы определить,
что он липовый. Не поддельный, нет, но как-то весь клеен-переклеен,
всё вкривь и вкось, понаписано разными чернилами… Взять-то его,
конечно, надо будет, но чтоб показывать кому-нибудь, милиции тем
более – этого лучше не делать. Или тогда уж совсем не брать?

Убедившись, что от очередного прикосновения и мусоливания документ
сказочно не преобразился, Серёжа в раздражении шваркнул его на
стол. Повернулся к зеркалу. Не слишком ли белеет его новый лобик?
Он ещё раз потёр грим – на пальцах осталась белая паста. Глядя
на испачканные подушечки пальцев, Серёжа почему-то вспомнил, что
немецкая полиция, охотясь за членами Фракции Красной Армии, снимала
отпечатки пальцев с обратной стороны унитазных сидений – и только
теперь он отчётливо почувствовал страх. Настоящий глубинный страх.
Что влип в дерьмо по самые уши. Да, почему-то только сейчас почувствовал,
а до этого, даже тогда, в поезде, страха такого сильного не испытывал.
Так – стремился поскорее убраться, и всё. Даже когда увидел свой
фоторобот на стенде у отделения милиции – совсем недалеко от дома,
– не испугался. Снова просто подумал, что нужно убираться. А теперь
вот испугался. Очень испугался. Ладно, хватит паниковать, надо
всё-таки действовать. Сердце дико стучало и словно собиралось
выпрыгнуть через горло.

Следующий этап изменения внешности дался Серёже не так уж и легко
– он даже немного посочувствовал женщинам, которые ради красоты
выщипывают себе брови: «Яйца-мотайца, больно!». Если у вас густые
брови, а для маскировки разумнее всего превратить их в тонкие
линии, и если, к тому же, руки ваши немного дрожат от пережитых
(и переживаемых) волнений, то тогда получасовая гадко-ноющая боль
вам обеспечена. Вдобавок, попробуйте-ка, захватите щипцами нужную
бровинку с первого раза! Оно ведь известно: смотришь в зеркало,
ага, вроде прицелился нормально, только чуть правее нужно, уводишь
руку вправо, а она, зараза такая, влево идёт! Да ещё и под углом!
В какой-то момент Серёжа не выдержал и начал вырывать волоски
из бровей без разбору, без замысла: хватал щипчиками несколько,
сколько попадётся, – и дёргал, дёргал, дёргал… Впрочем, не будем
преувеличивать – хватило его всего на два «дёрганья», это же очень
больно, чтобы вот так «дёргать и дёргать», а Серёжа, пускай и
был несколько странным малым, мазохистом всё-таки не был. В общем,
наконец он успокоился, взял себя в руки, начал вырывать бровинки
нормально. Кожа под бровями покраснела и вздулась, всё болело.
Кремом бы каким смазать – да где ж взять его? Ладно хоть, теперь
на фоторобот не похож. Даже совсем непохож! Серёжа смахнул с лица
волоски.

Лицо, правда, стало каким-то мёртвым – другого определения горе-косметолог
подобрать не мог. Тонкие брови вместе со здоровенным лбом и старыми
чертами лица, изменить которые было никак невозможно, создавали
выражение странной чуждости. Новое лицо прямо-таки отталкивало.
Во всяком случае его, хозяина. «Надо же, как всё рассчитано у
матери-природы, брови густые – и те не просто так даны, всё в
меру, всё к месту», – подумал Серёжа чуть ли не умилительно. Как
и положено левакам, он был атеистом, потому мысль о божьем даре
ему и в голову не пришла. Зато пришла о вате, которую можно запихать
за щёки – так и сделал. Посмотрел в зеркало – сразу выплюнул:
«Нет уж, это слишком, какой-то дауновский вид получается. Да и
говорить нормально невозможно: “Фкавыте, павалуста…” Вот хренотень-то!
Проклятый империализм!».

В комнате стояла гробовая тишина. Музыку включать Серёжа не хотел
– и без того тошно. А телевизор или радио… Не приведи господь
снова услышать что-нибудь вроде «Представитель Управления информации
МЧС РФ сообщил, что двадцать один человек погиб на месте, шестеро
скончались в больнице»… «В больницы госпитализировано тридцать
пять раненых, восемнадцати медицинская помощь была оказана на
месте»… «По предварительным данным мощность взрывного устройства
могла составить до восьми килограмм в тротиловом эквиваленте»…
«Взрыв в электричке оказался такой силы, что вагон буквально подбросило
в воздух, разорвало пополам. Он упал на бок, в нём сразу вспыхнул
пожар. Под разрушенными взрывной волной грудами железа оказались
погребенными десятки людей»… Лучше слушать привычный нудный шум,
доносящийся с улицы, и бытовое шевеление соседей за стенками,
чем осознавать, что ты причастен к ТАКОМУ.

Они всё надеялись, что взорвалась не их «машина», что это подорвалась
какая-нибудь чеченская шахидка, а их бомба взорвалась, так сказать,
заодно, – и они в этом кошмаре, само собой, не виноваты. Потом
по телевиденью выступил какой-то эксперт и заявил, что, хотя,
как почти всегда при наличии «чеченского следа» дело не обошлось
без аммиачной селитры, но они, чеченцы, видите ли, «работают совершенно
не так», «взрывные устройства чеченских боевиков принципиально
иного типа». Тогда-то и решили «разбежаться». Те, кто остались.
А осталось их всего четверо: он – Сергей «Флагман» Громов, Иван
«Конспиратор» Розощёков, Кирилл «Молчун» Мухин, Александр «Богомол»
Микоян. Гоша «ГГ» Горценти, Ульяна «Смерть» Королёва и Вадим «Главный»
Морозов погибли – они втроём, как «самые ответственные товарищи»,
и перевозили взрывчатку. Теперь никто никогда не узнает, что же
произошло там. Может, конструкция взрывного устройства с самого
начала была опасной из-за своего несовершенства – Уля-Смерть,
техник-конструктор, всегда казалась Серёже слишком амбициозной
и самоуверенной, чтобы предусмотреть и рассчитать всё до конца.
Работая в спешке, она могла допустить далеко не одну роковую ошибку.
Может, с того, другого, вагона пошли менты, может, остановились
рядом, и у ГГ не выдержали нервы – он же сидел, а у таких при
виде людей в форме в голове чёрт знает что делается. Может, в
вагоне кто-то фотографировал, и свет яркой вспышки проник через
щели в рюкзаке с бомбой…

В функции Серёжи входило предупреждать по мобиле (несмотря на
«буржуазность» этого средства связи, мобильные телефоны были у
всех – веяние времени, так сказать, и полезность в работе), если
по составу пойдёт наряд милиции. Просто, чтобы «курьеры» были
в курсе. Завидев милиционеров, Серёжа должен был дать один звонок
и сразу отключить телефон – ГГ посмотрел бы, кто звонит, и понял
бы, откуда следует ожидать опасность. Конспиратор сидел с таким
же заданием в вагоне с другой стороны от «курьерского». Но действительно
ли мимо него прошли менты, как предположил Серёжа, тоже, видимо,
так и не удастся узнать – на квартиру ГГ, в которой крабовцы всегда
собирались, на экстренное (предусмотренное) собрание после произошедшей
катастрофы он так и не пришёл. Кирилл и Александр дело прояснить
не могли – в их задачу входила разведка, ожидание, подстраховка
на Финляндском вокзале и дальнейшее сопровождение «курьеров» на
некоторой дистанции. Тоже для страховки. Ни они, ни Серёжа при
всех их достоинствах (а они были, как же без них) не были способны
возродить КРАБ и составить костяк новой организации. (Собственно
к «флагману» Серёжино прозвище не имело никакого отношения, оно
просто было пародией на Бэтмэна, а потому правильнее его было
произносить «с транскрипцией», как любил всех поправлять Серёжа,
т. е. «Флэгмэн»). Вот они и решили разбежаться. До лучших времён.
Ключ от квартиры ГГ, который хранился у него (как хорошо, что
он не отдал его Розощёкову!), Серёжа на глазах у Мухина и Микояна
швырнул в роскошные кусты сирени, растущие недалеко от дома ГГ.
А через два дня после этой встречи Серёжа увидел свой фоторобот
– вместе с портретом типа, отдалённо напоминающего ГГ. Во всяком
случае, очки, тонкий нос и бородка придавали сконструированному
портрету очень большое сходство с ГГ. Странно иногда бывает: человек
мёртв, а его ищут, разыскивают, нужен он, получается, кому-то.

Часто в жизни происходит и так, что великое дело гибнет на корню,
помирает, так и не расправив свои могучие крылья, хотя по замыслу,
казалось, всё должно было идти нормально. Пущенный под откос поезд
перечеркнул далеко идущие замыслы и претензии как идеологии, так
и каждого человека, работающего на неё. Само собой, взрывать электричку
никто не собирался. Взрывать собирались завод пепси-колы – этого
«буржуазного монстра, протянувшего свои щупальца ко всем людям
на планете, монстра, надевшего маску благодетеля, заботящегося
об утолении жажды страдающего». Взрывать, собственно, собирались
даже не сам завод, а всего-навсего узел электроснабжения. Человеческих
жертв, естественно, не планировали.

Серёжа хорошо помнил то судьбоносное заседание КРАБа. Сперва они
долго не могли решить, какой же акцией заявить о себе – заявить
по-настоящему, заявить сильно, заявить открыто, так, чтобы все
сразу поняли, что коммунистическая идея жива, что она рядом, и
что она действенна. Заявить не как хлюпики, что малюют на стенках
«серп-н-молот» и прочее дерьмо-граффити, и не как крикуны, что
устраивают демонстрации, митинги, собрания, – яйца тухлые и петарды
в лучшем случае побросают, да разойдутся. Разве можно их воспринимать
всерьёз, если они постоянно с пенсионерами тусуются, извините
за выражение? Нет, это всё не то, совершенно не то. Это – вырождение
идеи, говорил Вадим Морозов, и все соглашались с ним, ибо КРАБ
объединял людей радикальных. Заявить о себе нужно было так, чтобы
– эх! – все эти бизнесмены, дельцы и «прочие буржуины сразу же
бы на попу сели».

Помнится, сначала Конспиратор предложил на манер Красных Бригад
похитить какого-нибудь видного промышленника, а ещё лучше – его
дочку:

- Вы только послушайте мой замысел! Сегодня придумал! Нужно похитить
дочку какого-нибудь олигарха. Все будут думать, что мы её где-нибудь
прячем, будут устраивать обыски и облавы, а мы будем перевозить
её в открытую! То есть, не совсем в открытую, замаскируем. Как
замаскируем? – спросил сам себя Конспиратор и торжествующе оглядел
всех. – Свяжем её скотчем, рот заклеим, обязательно заклеим! Глаза
тоже, от носа только дырки оставим, посадим на заднее сиденье
тачки, а сверху накроем женским манекеном, у которого вся задняя
часть удалена, ну, в смысле, не только задница, а спина, затылок…
голени… – путавшийся в человеческой анатомии Конспиратор было
замялся, но сразу вновь оживился. – В машину заглянет кто-нибудь,
документы проверить, или ещё что, глядь – голая тётка сидит! А
потом, раз, да это манекен! Ну и…

- Так, а тачку где возьмём? – вернул на землю Розощёкова ГГ.

Отвергли, короче говоря, замысел Конспиратора, хотя его оригинальность
отметили все. С улыбками, правда. Потом ещё поспорили немного,
но ничего оригинального и даже умного предложено не было. Наконец
ГГ сказал, что мудрствовать лукаво не следует, нужно взорвать
каких-нибудь всемирно-известных производителей… Да вот хотя бы
кока-колу, как это сделали маоисты где-то в Шри-Ланке или Непале.
Однако, после непродолжительных дебатов от кока-колы отказались.
Этот завод видели все – на Пулковском шоссе, по дороге в аэропорт.
Определённо, взрывать его было бы слишком рискованно – машины
так и снуют туда-сюда, днём и ночью рассекают, всё находится на
виду, подкрасться неоткуда, в двух шагах от завода, вдобавок,
здание ДПС. Что ж, если не кока-кола, то, значит, пепси-кола.
Завод пепси-колы никто никогда не видел, но искать его и не надо,
ведь его адрес на каждой бутылке указан: Санкт-Петербург, промзона
«Парнас» и т. д.

Это надо было видеть, как сразу же все семеро преобразились –
ещё ничего не было сделано, даже плана чёткого составлено не было,
какая там реализация, но у них уже была вполне определённая цель,
они уже, считай, вступили в схватку с мировым империализмом, они
начали битву, несмотря на неравные силы, несмотря на отсутствие
средств, людей, времени… Они не будут сидеть сложа руки и, если
надо, отдадут жизни за своё дело, не колеблясь. Эх, кто б знал,
что жизни будут отданы так нелепо и напрасно!

Конспиратор, Кира и Серёжа были снаряжены в экспедицию в промзону,
чтобы произвести осмотр на месте.

- Представляешь, там никто не знает, где эта пепси-кола находится!
– это было первое, что выпалил Конспиратор Морозову, когда они
явились с отчётом о проделанной разведке.

- Вы что же, идиоты, так и спрашивали: “Скажите, пожалуйста, где
завод пепси-колы находится?”.

- А что?

- Конспираторы хреновы! – выругался Главный. Розощёков не знал,
как его называют за глаза, поэтому тонкость издевки прошла мимо
него.

Серёжу «щупальце империализма» откровенно разочаровало. Оно не
было «индустриальным монстром в стиле хай-тек», как он того ожидал,
зловеще не блестело стальными конструкциями, не отражало проходящих
мимо людей стеклянными стенами, не подавляло своей чуждостью,
и проч., и проч. Так, вполне заурядное, «совковое предприятие
в степях Украины», на которое ради понтов поналепили логотипов
пепси-колы, причём поналепили уже давно, так что эти вывески,
символизирующие, казалось бы, мировую сеть заговора, порядком
поистерлись и выглядели пошарпано. Территория кругом была пустынная,
заросшая сорными травами, то тут, то там виднелись кучи промышленного
и бытового мусора, всюду пыль и грязь, дороги из рук вон, воздух
тоже оставлял желать лучшего. Да уж, не то, что кока-кола – там
всё чистенько, аккуратненько, просторно, современный дизайн, прямо
как на картинке. Вот это «враг», так «враг»! В чём, однако, был
плюс этой атмосферы «пепсикольной разрухи», так это в том, что
проникнуть на территорию завода казалось реальным. Не то, чтобы
проделать это можно было очень просто, но при достаточном желании
и терпении – а этого у крабовцев не отнять – задача проблемой
не была. Ещё одно подтверждение, пускай и косвенное, правильности
выбора объекта атаки приободрило их. Все были радостны и полны
энергии.

Взрывное устройство решили делать загородом, на даче Саши Микояна.
Не его, если быть точным, а его родителей, даже только его отца
– мать Саши ушла к другому лет пять назад. Отец относился к «увлечению»
сына не то чтобы с пониманием, но никогда не порицал Сашу и не
ставил ему в укор нежелание «жить как все». Серёжа видел пару
раз Сашиного отца – он ему нравился, несмотря на некоторые странности
и вообще неуравновешенность характера. В Питере Микоян-старший
жил почти с самого детства, потому был вполне уже русифицирован
– осенью ходил за грибами, отмечал Новый год застольем (когда
семья была полной – исключительно в семейном кругу), но русских
при этом по-прежнему недолюбливал и при каждом удобном случае
безжалостно критиковал. Справедливо, впрочем, заключал Серёжа,
когда Микоян-младший пересказывал ему отцовские монологи. Соседи
побаивались Микояна-старшего, поэтому с расспросами к ребятам
не лезли и вроде бы даже не подсматривали.

Бомбу делала Уля Королёва. Она в Технологическом институте училась
– училась, но не доучилась. Говорила, что выгнали за убеждения,
за участие в акции против администрации города, но Серёжа подозревал,
что она так же, как и он, просто не смогла сдать пару экзаменов.
Впрочем, может и взаправду выгнали. Во всяком случае, знаний у
неё хватало, чтобы изготовить из аммиачной селитры взрывное устройство.
Достать этот «гранулированный продукт белого цвета с желтоватым
оттенком» было достаточно легко – торговцы удобрениями не спрашивают,
кто и зачем покупает у них селитру. Алюминиевая пудра – тоже,
понятное дело. Стачивая напильником алюминиевую соковарку (каждый
из них должен был сдать определённое количество пудры), Серёжа
с усмешкой вспомнил, как много лет назад, в детстве, он занимался
тем же самым и почти для той же самой цели – делал с одноклассником
бенгальские огни. Они и сейчас ведь делают бенгальский огонь –
большой такой, громкий бенгальский огонь, который поможет разжечь
пожар мировой революции. Изготовленная смесь аммиачной селитры
с алюминиевой пудрой весила около сорока килограммов – Серёжа,
во всяком случае, слышал именно такую цифру.

Для дистанционного управления детонацией взрывного устройства
ГГ и Главный (они были кем-то вроде консультантов) хотели использовать
классический пульт дистанционного управления от какой-нибудь игрушки,
но Королёва и тут проявила характер – задействовала импульсную
фотовспышку, точнее, устройство, используемое фотографами для
одновременного включения во время съёмки нескольких фотовспышек.
Описание этого метода она вычитала в одной книжке и страшно гордилась,
что сумела воплотить его в жизнь без посторонней помощи. Крабовцы,
даже неискушённые в технике, отнеслись скептически и даже настороженно
к этой идее, всё же игрушечное дистанционное управление – вещь
проверенная, но Уля заявила, что, во-первых, её устройство также
можно будет запустить за несколько сот метров, т. е. оно ничуть
не хуже, чем «вещь проверенная», а, во-вторых, «мне всё-таки лучше
знать, как делать взрывное устройство». Её не остановило и то,
что полюбившееся ей устройство – вещица дорогая даже для состоятельных
людей. Где и как она её достала – неизвестно. Под видом конспирации
в подпольных организациях можно многое скрывать, и в этом плане
КРАБ не был исключением.

Справедливую оторопь почти у всех вызвало и Улино заявление, что
бомбу придётся транспортировать в полной готовности, потому что
она-де, не может гарантировать её правильную сборку на месте,
в нервной, так сказать, обстановке. И времени, может, на это не
будет – территория завода всё-таки охраняется, нельзя забывать
об этом. Пришлось и здесь согласиться с маньячкой. Собственной
машины ни у кого не было, а нанимать водителя со своим автомобилем
из конспиративных соображений, естественно, отказались, поэтому
бомбу упаковали в спортивный рюкзак (хороший такой рюкзак, его
можно было набить так, что в высоту он получался чуть ли не в
полтора метра) и привязали к тачке. Главный и ГГ тащили её по
очереди, делая иногда короткие передышки, а Уля шла рядом. С дачи
до электрички груз рассчитывали довезти без проблем, так же как
и в метро. На этом этапе «курьеры» косили под туристов: у каждого
из них тоже был надет рюкзак (для видимости набитый вещами), а
сбоку к тележке были прикреплены вёсла, – таким образом, со стороны
создавалось впечатление, что на тележке перевозится разобранная
байдарка или сдутая резиновая лодка. Самым трудным был участок
пути непосредственно от станции метро до завода, долгое время
крабовцы не знали, как тут быть, но в итоге и эту задачу разрешили.
Уля достала где-то оранжевые безрукавки дорожных работников, где
достала - хранила в секрете, - но Серёжа подозревал (ему ведь
только и оставалось, что подозревать), что у неё мама или папа
работают в этом дорожном ведомстве, причём, далеко не на руководящих
должностях. Кроме спецодежды, Уля достала дорожный знак «Внимание»
– в случае чего, отдохнуть ли, поправить ли что, его можно было
выставить на дороге и ходить вокруг с важным видом. Мухин раздобыл
дозиметр с длинной ручкой – им тоже можно было бы помахать для
пущей важности. Все эти рабочие причиндалы «курьерам» должны были
отдать следовавшие за ними Мухин и Микоян, они же должны были
забрать туристский камуфляж. Всё было продумано вплоть до мелочей,
но, как это случается сплошь и рядом, удар был нанесён оттуда,
откуда его никто не ожидал.

Вот, собственно, и вся история, вот почему Серёжа бегал по своей
квартире из ванной в комнату и терзался воспоминаниями. Что ж,
он сделал со своей внешностью всё, что, как он считал, мог, и
теперь ему оставалось только собраться и покинуть квартиру. «Собраться»
– громко сказано. Все имеющиеся деньги распихал по карманам, а
кое-что из одежды и еды влезло в спортивную сумку. Ещё даже и
место осталось. Зачем только? Стоя посреди комнаты и осознавая,
что больше никогда не вернётся сюда, Серёжа старательно отбрасывал
лезущие в голову мысли – он и так слишком много думал и вспоминал
сегодня. Хотелось просто постоять, собраться. Внезапно в заднем
кармане брюк он нащупал какую-то бумажку – это оказался рисунок
краба, эскиз эмблемы КРАБа, сделанный Кирой Мухиным. Чёрт, это
с каких же времён он там лежит? Сразу же вспомнились дебаты о
названии организации – тогда их было только четверо (он, Морозов,
Королёва и Мухин): против названия организации никто не возражал,
но Улю смущало, что краб – хищное животное. Ведь если они сражаются
за правое дело, то при чём здесь хищник? Помнится, с новобранцем
Розощёковым она постоянно цапалась на эту тему – тот, подтрунивая
над ней, предлагал переименоваться в «Пингвина», чтобы «хищный
элемент отсутствовал напрочь». Сука, сука всё-таки этот Розощёков.
Недаром он ему с самого начала не нравился. Где он сейчас, Конспиратор
грёбаный? На Киру Мухина и Сашу Микояна Серёжа не злился – в конце
концов, их вины нет, что им не надо бежать. Ладно, пора идти.
Серёжа выложил ключи на тумбочку в прихожей и громко хлопнул дверью
– замок удовлетворительно щёлкнул. Подозрительный паспорт так
и остался лежать на столе среди прочего хлама.

Продолжение следует…