Онтологические прогулки

Логика и психология веры

Пьер Тейяр де Шарден, Божественная среда.

М.: Издательство АСТ», «Ермак», 2003 – (Философия. Психология). ISBN 5– 17– 004176– 4 («АСТ») ISBN 5– 9577– 0092– 4 («Ермак»)

Как Иаков, я коснусь Бога в материи лишь тогда, когда буду побежден
Им.

Пьер Тейяр де Шарден

Умный поп – всегда немножко еретик. Святой отец Тейяр де Шарден
– не исключение, но яркий пример. Теолог и палеолог, стремящийся
соединить и примирить оба знания; уроженец шато в окрестностях
Клермон-Феррана (центральная Франция, далеко от всех морей, отсюда
начинался первый крестовый поход), умерший за океаном; практикующий
европейский священник, за вольнодумство (еще бы! – родственник
Вольтера) отправленный в изгнание в Азию и раскопавший там синантропа
(не в одиночку, конечно) – фигура нетривиальная, видно сразу.

Ни в Новом, ни в Ветхом Завете ничего нет про синантропа. И про
динозавров нет. (Несколько лет тому назад в Израиле произошел
смешной случай, когда детскому йогурту отказали в удостоверении
кошерности на основании того, что на крышке нагло красовался динозавр.)
Эти базовые, детские противоречия, несуразности, на которые натыкается
слегка призадумавшийся простой прихожанин, как нельзя лучше разрешаются
эволюционными поправками отца Тейяр де Шардена. Мир сотворен Господом
не в окончательном своем виде, в нем заложена программа развития,
поэтому, с развитием науки, должны меняться и религиозные каноны.
Вывод простенький и ради него, безусловно, не стоило бы вспоминать
об эволюционном христианстве, если бы немедленно не всплывало
другое, гораздо более важное и интересное умозаключение, до которого
автор разбираемой книги, быть может, и не добрался сам, зато прекрасно
задал направление движения.

Монотеистические религии в некотором смысле унизительны для человека:
грешником ли будешь, праведником ли, червь ты пред лицом Божества,
им и останешься. Между человеком и Божеством – непреодолимые дали.
Идея эволюционности открывает лазейку для неограниченного развития
человека: если вчера мы были макаками, почему бы завтра не стать
Übermensch’ами? Стремление человека к Богу
– это и стремление телесного подобия, хотя бы в варианте инкарнированного
Божества, т.е. обобщенного Мессии, Христа, с его идеальным габитусом.
«Эволюция, открывая вершину мира, делает Христа возможным точно
так же, как Христос, наделяя смыслом мир, делает возможной эволюцию.»
(стр. 229)

Тем самым евангельские бесхитростные повествования абстрагируются
до универсальных теологических доктрин. «Воскресшего Иисуса, которого
другие научили меня познавать, я попробовал поместить во главе
Вселенной, сызмальства любимой мною. И в результате уже двадцать
пять лет я не перестаю восхищаться бесконечными возможностями,
которые открывает перед религиозной мыслью «универсализация» Христа.»
(стр. 230) Именно в этой способности к универсализации, абстракции,
- сила христианства. Доведена ли абстракция до конца? Пожалуй,
что нет. Кажется, чистая теология, абстрагированная от священных
писаний, в рамках официальных религий так и не возникла, хотя
внешних попыток было немало (взять хотя бы манихейство или альбигойскую
ересь). И все-таки в большинстве частных случаев, не сковывая
свободы мысли, вполне возможно удержаться в рамках классической
апологетики, вне зависимости от приватной религиозной биографии.

Религия (имеется в виду как конфессия, так и вера, религиозность
как мироощущение) может быть как наследственной, так и приобретенной
в результате какого-нибудь потрясения (смертельной опасности,
к примеру) или принятой из меркантильных соображений. Но вера
может быть и холодным бессребреным умозаключением, логическим
следствием жизненного опыта. Такова вера падре Тейяр де Шардена.
«В своей наиболее развитой форме вера в мир, как я ее ощущаю,
проявляется в особенно обостренном чувстве всеобщей взаимозависимости.»
(стр. 195)

Отец Тейяр отдает уважительное должное восточным религиям именно
из-за их универсальности: «Большая привлекательность восточных
религий (скажем, буддизма) состоит в том, что они в высшей
степени всеобъемлющие и космические.» Некоторая телесная пассивность,
свойственная адептам восточных религий, меж тем, принимается за
пассивность вообще. Душевные упражнения подменяются (внешним)
отсутствием телесных, в результате чего следует ошибочный вывод:
«Для Востока Единое возникает вследствие уничтожения, а для меня
оно рождается в результате сосредоточения множественности. Две
морали, две метафизики и две мистики под одной и той же монистической
оболочкой. Если эта двойственность обнаружится, то этого, я думаю,
будет достаточно, чтобы восточные религии, логически ведущие к
пассивной отрешенности, отвратили от себя наш современный мир.»
(стр. 223)

На самом деле христианство замешано на пассивности не в меньшей,
если не в большей степени, чем восточные религии. Но есть еще
один, гораздо более опасный аспект, о котором забывает упомянуть
отец Тейяр: прозелитизм (особенно в религиозную систему, далекую
от тех, что достались по рождению) заставляет оставить за бортом
весь набор накопленных знаний, начать с нуля не в особенно приятном
смысле. Иногда это полезно и даже необходимо, но для человека
образованного переходить в коренным образом другую религиозную
систему все-таки рискованно. Впрочем, на следующей ступени (мистики
назвали бы ее просветленностью), детали догмы и культа уже не
имеют никакого значения.

«За бесчисленными второстепенными различиями, порожденными всем
разнообразием общественных предрассудков, научных исканий и вероисповедований,
скрывается всего два типа людей – одни, которые не переходят (и
не испытывают потребности перейти ) границы понятия множественности,
как бы ни была очевидна связанность этой множественности внутри
себя, и другие, для которых само это понятие приводит к представлению
о некоем единстве. Плюралисты и монисты. Те, кто не видит, и те,
кто видит.» (стр. 197) Увы или по счастью, но все гораздо сложнее
и взаимообратимо. Систему можно увидеть как целое. Хотя бы и в
этой дуальной системе отца Шардена можно разглядеть равномерное,
не альтернативное единство. Итак, еще один простенький вывод:
монотеизм или политеизм – все едино.

Предположим, мир – не более, чем иллюзия. – На нет и суда нет,
говорить не о чем, случай закрыт. Если же мир все-таки существует,
значит, он откуда-то взялся, и у него есть Творец или творцы.
Вычислить по горшку портрет гончара сложновато, но какие-то выводы
сделать можно. Ровный горшок – аккуратный гончар. А вот если горшок
кривой? Отличить неумелость от нарочитой неправильности довольно
сложно. Парусия – способ указать на несовершенство мира. Несовершенство
религий – табу для простых верующих. Все, без исключения, религии
недостаточно абстрактны. У христианства был шанс, но оно погрязло
в материальном. Отец Тейяр де Шарден слишком материалистичен даже
для практикующего священника. («Материя вся пронизана возвышенными
возможностями.» стр. 223) Но это не значит, что прост.

Компромисс догмы и логики – вот что такое теология. Теологию можно
бы переименовать в тео-логику. Законы ее выводятся чуть ли не
математически из аксиом-догм. В этом отличие от религиозной мистики
с ее прозрениями, не требующими цитат-доказательств.

Было бы естественным, чтобы во времена достаточно свободные почти
ничего не оставалось от догмы (как угнетающего, а не гносеологического
элемента), но этого не происходит. Люди (философы – не исключение)
предпочитают вообразить, что религия проще, чем она есть на самом
деле. Уйти, но не изучать подробнее, или – ересь, конечно – писать
наново. Если мы признаем эволюционность тварного мира, почему
же отказываем в развитии Божеству? Пока мы были детьми, нам нужно
было, чтобы родители кормили нас и покупали игрушки. Потом нам
захотелось красивой одежды. Потом – чтобы нас оставили в покое.
И только потом, когда мы вступили в возраст неторопливых раздумий,
стало ясно, насколько непросты родители. Если бросить панорамный
взгляд, любая частность поглощается общностью, система оказывается
подсистемой какой-то более обширной системы. Противоречий меньше,
чем если объяснять систему из себя.

Откуда мы пришли? Неизвестно. Куда идем? Падре замечательно умеет
ответить на этот вопрос – к совершенствованию. Трудно понять,
насколько ступени, которые придется проходить на этом пути коррелируют
с классическими иерархиями религиозной посвященности.

Финал пути зависит от идущего. Финал книги потрясает тем, что
пролог оказывается куда важнее, чем эпилог, и на вопрос «откуда
все» удается кое-как ответить. По мнению отца Тейара в адаптации
доктрины первородного греха к сегодняшнему дню, «единственная
поправка состоит в замене чрева нашей общей матери Евы коллективной
«матрицей» и наследственностью.» (стр. 309) Через Голливуд ли,
через Ватикан ли, знание придет, если оно необходимо. Ибо все
под контролем, и все способно к развитию. Направление для новой
абстракции задано и здесь. Радикальная матрица – это внушаемая
телесность; сгусток не плоти, но духа, которому внушается плоть.
Не дух, вдуваемый в тело, но тело, цепляемое на дух.