Литературная критика

Смутный объект исследования

Бесспорно, в жесте современного поэта, цепляющегося за магию «научных
формул», есть что-то трогательное, ибо по сути это жест отчаяния.
Гадалкам, ясновидящим и прочим более-менее удачливым «колдунам»
отдельные доверчивые обыватели и сегодня все еще готовы платить
бабки за их услуги, а вот поэты уже давно посажены на голодный
паек, так как они даже никому ничего не обещают, никакой тебе
помощи, никакого снятия порчи, сведений о будущем или исцеления.
А просто составляют себе на бумаге слова в столбик, в рифму или
без, да еще порой – во время публичных выступлений – выкрикивают
их в лицо слушателям: как правило, надрывно и с каким-то особым,
трудно поддающимся определению выражением в глазах. Цель этих
выкрикиваний тоже не совсем ясна. Скорее всего, поэты таким образом
пытаются загипнотизировать присутствующих, подчинить их своей
воле, как в далеком прошлом это делали шаманы и прорицатели. Кстати,
в последнее время, всякий раз, когда мне приходится становиться
невольной свидетельницей подобных поэтических чтений, я все чаще
ловлю себя на мысли, что если бы на месте поэта и вправду оказался
какой-нибудь вырядившийся в перья и разноцветное тряпье шаман,
причитающий на непонятном языке, бьющий в бубен и вращающийся
вокруг своей оси, в общем, такой, какими их обычно показывают
по телевизору и в кино, так вот, этот шаман, несмотря на всю необычность
своего одеяния и поведения, вероятно, смотрелся бы куда убедительнее
и, самое главное, естественнее поэта, публично читающего свои
стихи. Во-первых, потому что все странности в поведении шамана
можно списать на его малообразованность, в то время как большинство
поэтов – люди вполне просвещенные: писать и читать, во всяком
случае, обучены. Кроме того, насколько мне известно, настоящие
шаманы, то есть те, что в перьях и с бубнами, в наши дни принадлежат
либо к вымирающим народностям Дальнего Севера, либо к каким-нибудь
малочисленным африканским племенам, также находящимся на грани
голодной смерти. То есть эти народы уже прошли путем поклонения
сверхъестественному и потустороннему до конца, заплатив за это
дорогой ценой, можно сказать, своей жизнью, благополучием и положением
в мире – что тоже не может не вызывать определенного сочувствия.
Поэзия же ныне культивируется в странах вполне благополучных и
цивилизованных, в том числе и тех, что живут за счет эксплуатации
упоминавшихся выше обреченных на вымирание племен и народностей
Дальнего Севера и Африки. Не говоря уже о том, что шаманами и
колдунами в племенах с первобытнообщинным укладом становились
избранные единицы, а если бы в той же России, например, во время
последней переписи населения граждан попросили ответить на вопрос,
не увлекаются ли они стихосложением, то количество тех, кто ответил
бы на этот вопрос положительно, наверняка зашкалило бы за шестизначную
цифру. Короче говоря, в современных более-менее развитых государствах
занятие поэзией всячески поощряется, однако к ней вряд ли кто-нибудь
относится всерьез, за исключением, разве что, самих поэтов – в
противном случае, эти страны, вероятно, тоже уже давно пришли
бы в упадок и исчезли с карты мира. А так, в упадке и на грани
вымирания пока находятся только большинство живущих ныне поэтов
и члены их семей – что, хотя и составляет существенный процент
от работоспособного населения, но все же не отражает господствующих
настроений в обществе... Наверное ничего нового я не говорю, однако
только когда представляешь себе всю эту картину, начинаешь по-настоящему
понимать, почему литература в наши дни раскололась на традиционную
и так называемую «постмодернистскую». На примере поэзии это видно
лучше всего: литераторы поделились в зависимости от использования
традиционных или же чуть более современных форм «магического»
воздействия на читателей.

Тут стоит все же уточнить, о какой магии в данном случае можно
говорить всерьез, и зачем она собственно нужна. На самом деле,
ничего особенно сверхъестественного и потустороннего я не имею
в виду. Весь окружающий человека материальный мир тоже ведь исполнен
определенной магии: достаточно вспомнить те же цветы – пусть даже
не астры и хризантемы, которые в киосках у метро хачики продают
за бешеные бабки – а самые банальные ромашки, растущие на обочине
пыльной проселочной дороги, которые, тем не менее, тоже способны
привлечь к себе внимание и заставить любоваться собой всяких там
грибников, дачников и прочих любителей провести уикэнд на лоне
природы. Не исключено, что даже маньяк Головкин, подстерегавший
свои жертвы в лесополосе неподалеку от пионерского лагеря «Романтик»,
в какие-то мгновения отвлекался от этого занятия и мечтательно
пялился на какие-нибудь задроченные васильки. А тигры или же змеи,
которые уже на расстоянии, одним только своим внешним видом, внушают
другим животным и людям трепет и желание держаться от них подальше!..
Вот эту способность внушать страх и уважение на расстоянии, без
каких-либо дополнительных усилий, а только при помощи внешних
форм и чисто ритуальных движений и жестов, в данном случае я только
и подразумеваю, когда употребляю слово «магия».

На самом деле, человеческое общество в этом отношении мало чем
отличается от мира животных и цветов. Каждая сфера деятельности,
каждый социальный институт, каждая нация и, наконец, любой человек
старается оградится от окружающих ореолом таинственности и загадочности,
очертить вокруг себя некий магический круг, дабы через него переступали
как можно меньше посторонних и нежелательных личностей, способных
нанести им вред. Так представители государственной власти всячески
внушают своим подданным уважение к традициям и устоям, рассказывают
им всякие байки из далекого прошлого, дабы те всем скопом не кинулись
грабить банки и вырывать кошельки из рук своих сограждан, а хотя
бы наиболее слабонервные и доверчивые покорно отошли в сторонку,
нашли себе какое-нибудь безобидное занятие, проводили побольше
свободного времени где-нибудь в церкви или же, на худой конец,
занялись сложением стишков. Короче говоря, государственная власть
вынуждена культивировать среди своих подданных разнообразные формы
тихого помешательства. И это приносит свои плоды, ибо в противном
случае полицейским и милиционерам было бы просто со всеми не справиться.
А так, они имеют дело только с самыми буйными, с теми, на кого
эти магические заклинания и ритуалы не действуют – я даже не стану
эти ритуалы тут перечислять, поскольку они без того всем достаточно
хорошо известны. Куда интереснее, что эти трудно проницаемые и
окутанные загадочным туманом «сферы» способны порой самым неожиданным
образом пересекаться и сталкиваться. Поэтому я и допускаю, например,
что поджидающий свою очередную жертву убийца способен на какое-то
мгновение заглядеться на пыльные ромашки и васильки: то есть магия
отдельных социальных институтов и учреждений на него уже не действует,
а природа все еще впечатляет. Хотя и «любовь к природе» ему тоже
наверняка внушили в детстве все те же чиновники через составителей
школьных учебников – просто в данном случае все это как-то неудачно
пересеклось и поэтому не сработало. Нетрудно себе также представить,
как какой-нибудь слабонервный интеллигент, ненароком угодивший
в тюрьму, впервые приближаясь к двери тюремной камеры, мучительно
перебирает в своем мозгу все некогда виденные им на эту тему фильмы:
как правильно войти в эту дверь, нужно ли ее сразу за собой прикрыть,
что делать, если тебе под ноги вдруг бросят полотенце и т.д.,
и т.п. Однако и самый матерый уголовник, столь же случайно оказавшийся
на филологическом факультете университета, приближаясь к дверям
кафедры русской литературы, тоже, возможно, не без тайного страха
начнет вдруг перебирать в своем мозгу какие-нибудь давно забытые
стишки из школьной программы и вспоминать имя их автора… А волнует
ли кого-нибудь на самом деле все эти закрытые-незакрытые двери,
полотенца, Пушкин и Маршак, или же все это откровенная туфта,
рассчитанная на то, чтобы отпугивать от каждой из этих замкнутых
в себе сфер деятельности, наиболее доверчивых и непосвященных
простачков – это уже совсем другой вопрос. Предполагается, что
наиболее слабонервный заключенный, случайно, вопреки установленному
ритуалу, закрывший за собой дверь камеры, сам, без посторонней
помощи, сразу же отправится к параше, то есть никому даже не потребуется
тратить на него лишних сил. Примерно на такое же место среди филологов-русистов
может рассчитывать и профан, позабывший автора «Я помню чудное
мгновенье…» Таким образом, магия в современном человеческом обществе
широко распространена и способна работать как на это общество,
так и против него.

Главная проблема современного искусства и заключается в том, что
его творцы сегодня сами, без посторонней помощи, уже больше никого
не в силах загипнотизировать и подчинить своей воле, даже если
речь идет уже не о чем-то избыточном, потустороннем и отвлеченном,
а об элементарном выживании. Не случайно ключевым произведением
современного искусства считается «Черный квадрат», так как его
автор наиболее наглядно перенес акцент в творчестве художника
непосредственно с изображения на холсте, доступного если не пониманию,
то хотя бы взгляду любого человека, на некие отодвинутые на задний
план глубокомысленные искусствоведческие теории. Кажется, появление
такого ускользающего от понимания толпы объекта в искусстве и
называется его «дегуманизацией». Конечно, Малевич был не одинок,
и у него были многочисленные соратники и предшественники – в одиночку
ему бы с такой задачей не справиться. Однако, выражаясь чисто
символически, можно сказать, что именно «Черный квадрат» стал
своеобразной брешью в стене некогда неприступной крепости искусства,
через которую на его территорию и проникли толпы посторонних…
в лице ученых.

Катастрофические последствия этого «вторжения» лично для меня
очевидны. Ни политика, ни даже социальные революции под флагом
марксистской идеологии не нанесли искусству такого вреда, ибо
их противостояние и взаимное неприятие всегда были достаточно
ясны для всех и не затрагивали основ художественного творчества.
Любому идиоту ведь понятно, что когда представители власти призывают
художников вспомнить о нравственности, называя ее неотъемлемой
составляющей некой мифической культурной традиции, они, на самом
деле, пытаются довольно грубо и неуклюже в эту культуру вторгнуться,
использовать ее в своих интересах и тем самым ее разрушают. Тут
и говорить особенно не о чем. Все это понимают. Единственным истинным
содержанием творчества художника всегда была и остается Красота.
Никаких иных целей у той же литературы не было и быть не может.
Не буду здесь вдаваться в подробные разъяснения того, что я подразумеваю
под «красотой». В конце концов, если этого кто-то до сих пор еще
не понял, то ему все равно не объяснишь. Красота для человека
искусства – примерно то же самое, что добро для политика. Я не
знаю ни одного примера, когда политик публично отказался бы от
служения добру, каким бы жестоким диктатором, самодуром или же
маньяком он на самом деле не был. Иными словами, государственный
деятель может мочить сотни и тысячи людей, нарушать в своей частной
жизни все мыслимые и немыслимые запреты и табу, но стоит ему только
усомниться в значении добра, сделать какое-нибудь неудачное заявление
для прессы, как на его политической карьере можно смело ставить
крест. Примерно то же самое можно сказать и об отношении художника
к красоте. Он может писать уродливые картины, сочинять жалкие
стишки, но публично о своем презрении к красоте он никогда не
скажет – иначе всей его литературно-художественной деятельности
придет конец. Думаю, что это, по крайней мере, так или иначе понимают
и чувствуют все. Не случайно ведь всего пару десятков лет назад
в Советском Союзе поэты, которые начинали в своих стихах чересчур
долдонить о добре, то есть фактически переходили на службу государства,
сразу же лишались всех своих читателей. Несмотря на то, что государство
награждало их различными премиями, тиражировало их книги, но их
уже никто не читал, и они пылились, никому не нужные, на прилавках
книжных магазинов. И никто ничего не мог с этим поделать.

Однако над тем, что в любой, пусть даже самой умной научной статье
никакой красоты нет и быть не может, по моим наблюдениям, сегодня
еще мало кто задумывался. Тем не менее, прекрасным может быть
только само литературное произведение или же картина, а не их
научное исследование или же теоретическое обоснование. Исследования
и теоретические обоснования могут быть только умными. И разговоры
о так называемой «красоте мысли» – это все из области социальной
демагогии, которой современные ученые-литературоведы, видимо,
научились у политиков. Разница между первыми и вторыми заключается
только в том, что политики ведут себя несколько настойчивее, грубее,
и, возможно, глупее. Но вряд ли это отличие столь уж существенно.
Как несущественно и то, что современные литературоведы, искусствоведы
и критики испытывают вполне искреннее сочувствие к «смутным объектам»
своих исследований, по-своему их оберегают от безмозглой толпы,
создавая вокруг них трудно проницаемую для непосвященных своеобразную
«магическую ауру» из малопонятных научных терминов. Как я уже
сказала, государство в недавнем прошлом тоже по-своему искренне
заботилась о тех, кто соглашался наиболее рьяно служить так называемому
«добру», да и сейчас продолжает заботиться… И сколь бы трогательной
не выглядела со стороны такая «забота» – художник, отказавшийся
от красоты в пользу «ума», обречен!

Поэтому и наиболее характерной фигурой современной литературы
является вовсе не пытающийся загипнотизировать публику истеричными
выкриками «шаман» – эта фигура сегодня выглядит чересчур архаично
– скорее, это некий расслабленный дегенерат, нуждающийся в постоянных
опекунах в виде многочисленных теоретиков и исследователей его
творчества, и потому не прилагающий никаких особых самостоятельных
волевых усилий к созданию своих произведений.