Проза

Продолжение

Начало

С Елизаветой Сергеевной Неждановой Большаков познакомился, когда она
еще работала следователем прокуратуры. Приметил как-то в
полупустом вечернем автобусе симпатичную голубоглазую
блондинку в джинсовой курточке и подсел. Без всякой задней мысли –
просто место рядом оказалось свободное. Ну а уж коли сел с
интересной девчонкой, то не молчать же? Стал всякую ерунду
набирать: про рост уличной преступности, про особо
криминогенные городские районы, даже Чикатило зачем-то вспомнил – язык
ведь без костей. Да и подвешен он у Большакова как надо. Хоть
с лекциями о международном положении выступай, хоть с
беседами о половом воспитании подрастающего поколения, особенно
поздно возвращающихся домой девушек.

Алексей на этом деле вообще собаку съел. Как-никак уже третий год в
газете специализируется на морально-нравственных и
судебно-правовых проблемах. Пишет про разных убийц, половых
извращенцев, сексуальных маньяков. Одним словом, самую настоящую
чернуху, благодаря которой у газет нынче пока еще и держатся
тиражи. Вот и перед своей случайной автобусной попутчицей
Алексей тоже решил блеснуть эрудицией.

– А вы, знаете, милая девушка, что вот на этой самой, тихой с виду,
улочке, по которой мы с вами сейчас следуем, месяц назад
убили молодую двадцатилетнюю женщину? – тоном инспектора Пуаро
спросил Большаков.

– Знаю, – неожиданно ответила попутчица.

– В таком случае, может быть, вам известно и то, что напавший на нее
сзади грабитель сначала содрал со своей жертвы золотые
сережки, между прочим, примерно такие же, как у вас, а когда
пострадавшая закричала, два раза ударил ее ножом в живот?

– Не два, а три, – поправила блондинка. – Потому как именно третье
проникающее ранение задело жизненно важные органы и оказалось
смертельным. Непонятно только, почему вы считаете, что
сережки были золотыми?

– Из-за простой бижутерии не убивают! – выдвинул свою железную версию Алексей.

– Извините меня, но вы рассуждаете, как обыватель. Следуя вашей
логике, что из-за обычных, не золотых сережек людей не убивают,
можно придти к умозаключению, что такие серьги уважающие
себя женщины не носят. Только золото! Между прочим, именно так
думал и арестованный Холуяров. Но на самом деле, и это
подтверждено заключением специалистов, сережки на погибшей
оказались дешевой бижутерией, какую в пределах десяти рублей можно
купить в любом киоске.

– А вы откуда знаете? – удивился Большаков.

– Работа такая.

– И что же это, интересно, за работа такая, где знают все детали еще
не дошедшего до суда уголовного дела?

– Следователя прокуратуры, – улыбнулась попутчица.

– В таком случае разрешите с вами познакомиться. Специальный
корреспондент газеты «Версии» Большаков Алексей, – для больше
эффекта он даже показал ей свои журналистские корочки.

– Очень приятно. Старший следователь прокуратуры Нежданова
Елизавета. Надеюсь, что предъявлять документы не обязательно?

Из автобуса они вышли вместе. Благодаря своей профессии Алексей
легко сходился с незнакомыми людьми, вызывал их на откровенность
взглядом невинного младенца и постоянным, похожим на
покашливание, поддакиванием. Надо полагать, что благодаря работе в
следственных органах, Лиза тоже была непревзойденным
мастером задушевных бесед, после которых кололись и писали явки с
повинной даже самые матерые с виду уголовники.

В первый вечер, правда, все ограничилось разговорами и банальным
чаепитием. Но ведь потом были и другие вечера. С культпоходами
в театры и на концерты заезжих поп-звезд. А вскоре и с
грандиозным ужином в ресторане. Тогда на Большакова свалился
баснословный по местным меркам гонорар из столичного
еженедельника – и они гуляли до самого закрытия заведения, после чего
как-то совсем непринужденно и в тоже время вполне закономерно
оказались в одной постели.

Вот только не надо ехидных улыбочек насчет пропаганды и без того
повального в молодежной среде падения нравов. Во-первых, не
такие уж наши герои и молодые. И, во-вторых, еще неизвестно как
бы вы сами поступили, повстречайся вам высокая стройная
блондинка с высшим образованием, да к тому же следователь
прокуратуры. А Лиза так задела душевные струны Большакова, что в
циничном от профессии, все подвергающем сомнению журналисте
вдруг пробудился поэт, в минуты остервенелого одиночества
кропающий стихи, обращенные к даме сердца. «И дай Бог в любовь
окунуться тому, кто влюблен и любим... А мне бы щекой
прикоснуться к озябшим коленям твоим…» – выдал как-то он среди
ночной бессонницы. Конечно, не Окуджава, но для первой пробы
пера вполне прилично.

Через год Лиза пошла на повышение. Получила чин советника юстиции и
должность помощника прокурора. Вот только ночных выездов на
криминальные трупы от этого не стало меньше, а вследствие
переживаемого страной перехода от социализма к капитализму
даже еще и больше.

Похожие на автоматные выстрелы телефонные звонки вырывали у
Большакова любимую в самые неподходящие моменты. Отложив любовь на
потом, бедная Лиза быстренько одевалась и в составе
оперативно-следственной бригады, словно булгаковская Маргарита,
исчезала на всю оставшуюся ночь. Небывало холодная зима оказалась
на редкость щедрой на замерзших бомжей. Весна – на
утопленников. А лето – на самоубийц.

– Елизавета Сергеевна, к вам можно? – постучав для приличия в дверь,
словно ветер, влетел в кабинет помощника прокурора
Большаков. Он спиной чувствовал, как бабка-уборщица провожает его
своим колючим взглядом. И называл Лизу по имени-отчеству
только из-за ее присутствия.

– Какие люди и без охраны! – оживилась Лиза. – Посиди, я сейчас.

– Нет, уж увольте, – иронизировал Алексей, любуясь складной в
прокурорском мундире фигуркой Лизы. – Это пусть ваши подшефные
сидят, а я пока постою.

– Было бы предложено.

Вслушиваясь в отдаленное звяканье ведра, Большаков подошел к Лизе со
спины и обнял. Легкие, как пух, ухоженные волосы девушки
рассыпались по плечам и действовали на него возбуждающе.
Алексей сел на корточки и нырнул своими шаловливыми ручками Лизе
под юбку.

– Товарищ журналист! Попрошу не отвлекать от работы! – заметила Лиза.

– А я и не отвлекаю, – правая рука Большакова уже забралась девушке
в бикини и проводила там рекогносцировку местности.

– Ну, Леша! Кому я говорю? Тетя Зина же в коридоре! – Лиза сжала
ноги. – Еще немного – и я кончу...

Двусмысленная фраза вызвала у обоих приступ смеха. И пользуясь
благоприятным моментом, ушлый Большаков тут же стянул ее
кружевные трусики до колен. Но когда внешне ушедшая с головой в
уголовное дело прокурорская работница и вовсе осталась с голым
задом, в приоткрытую дверь показалась любопытная Зинаида
Петровна.

– Елизавета Сергеевна! – ища подтверждение своим догадкам,
вылупилась на них уборщица. – Я пойду. А вы бы, раз остаетесь,
заперли входную дверь изнутри.

– Хорошо! – не давая бабке опомниться, Лиза быстренько выпроводила
ее на улицу, заперла дверь на ключ и вернулась в кабинет в
одних туфлях! Все свое наносное прокурорское обличье и, прежде
всего, синий костюм она из озорства оставила в коридоре. И
глядя на это пришествие Фрины на праздник Нептуна, Большаков
чуть не лишился дара речи. Но великому академисту Генриху
Ипполитовичу Семирадскому, пожалуй, и в страшном сне не могло
присниться, чем это второе пришествие может закончиться в
кабинете помощника прокурора. На затертом уголовными делами
письменном столе.

– А Зинаида Петровна случайно не вернется? – листая одно из них,
неприлично отмеченное следами недавней любви, поинтересовался
Большаков.

– Нет, милый! – Лиза поцеловала его в губы. – Не бойся! Никто к нам не придет.

– А этот, – Алексей выхватил их уголовного дела первую
подвернувшуюся фамилию, – Кабанов не обидится, что мы его чистосердечное
признание немного подпортили?

– Ему теперь уже все равно. Обвинительное заключение Кабанову
предъявлено и на этой неделе дело будет передано в суд.

– «После выпивки Кабанов пригласил Маслову в гаражно-строительный
кооператив, как он пояснил потерпевшей, послушать плеер, – с
дикторской интонацией читал Большаков обвинительное
заключение. – Находящаяся в состоянии сильного алкогольного опьянения
Маслова не отдавала отчет в совершаемых ею поступках и,
ничего не подозревая, зашла с Кабановым в гаражный бокс номер
137. Там, пользуясь беспомощным состоянием потерпевшей,
Кабанов в течение часа совершал с ней насильственные половые
сношения (не менее четырех), в том числе и в извращенной
форме…». Ничего себе маленький гигант большого секса, если работал
с такой скоростью!

– Ты еще показания потерпевшей почитай, – засмеялась Лиза, стоявшая
уже при полном прокурорском параде.

– Где? Ах, вот это… «В том, что я заразила Кабанова триппером
(гонореей) моей вины нет, так как я не знала, что больна, а
внешних проявлений этого венерического недомогания на момент
встречи с насильником не было…». Бог мой, как все запущено! И
каков же судебно-правовой прогноз этого дела?

– Как минимум четыре года строгого режима! – убирая папку с бумагами
в сейф, констатировала помощник прокурора Нежданова.

– Выходит, что по году за каждое сношение?

– Если бы не прежние судимости Кабанова за совершение аналогичных
преступлений да хорошая характеристика с места работы, то он
мог отделаться легким испугом. А так налицо все признаки
второй части статьи 131 УК, пункт «а»: половое сношение с
использованием беспомощного состояния потерпевшей, совершенное
неоднократно лицом, ранее совершившим насильственные действия
сексуального характера. Загремит Кабанов по полной катушке на
срок от четырех до десяти лет.

– Интересно, сколько бы в таком случае мне за тебя дали? – не к
месту сорвалось у Большакова.

– Исключительную меру наказания! – улыбнулась Лиза.

– Расстрел?

– Нет, милый, не расстрел, а пожизненное заключение! На одной со
мной жилплощади.

– В таком случае, я чувствую, что буду привлечен уже не по первой, а
по второй части статьи, – взволнованно расстегивая на
советнице юстиции прокурорский мундир, заметил Большаков, по всей
вероятности, подразумевая пункт «а» – неоднократность.

Об изначальной цели своего визита в прокуратуру Большаков вспомнил
только на улице. И даже несколько устыдился этого. Видно,
августовский зной и в самом деле слегка расплавил мозги. Хотя
превратить его память в девичью вполне могла и идущая с ним
под ручку Лиза. Не зря же на нее заглядывался каждый второй
встречный мужчина?

– Я ведь, знаешь, зачем к тебе в прокуратуру приперся? – начал он издалека.

– Теперь уже знаю.

– Это само собой. Я не об этом…

– А о чем же?

– Да о том, что на улице Вольной в своей квартире на днях был
обнаружен полуразложившийся труп гражданки Воробьевой, как сказано
в сводках УВД, «без следов насильственной смерти». Короче,
выходит, что бабка покончила жизнь самоубийством! А
несколькими месяцами раньше эта самая Воробьева приватизировала свою
квартиру…

– Ну и что?

– А то, уважаемый мой помощник прокурора, что у работников средств
массовой информации возникает вполне логичный вопрос: с чего
бы это богомольной бабушке на старости лет самой лезть в
петлю?

– У-у! Какие дотошные у нас пошли журналисты! – остановившись, Лиза
с наигранной гордостью посмотрела на своего спутника. –
Все-то они слышат, все-то они знают! А какая у них убийственная
логика!

– Тогда позвольте спросить, кто из работников прокуратуры выезжал на
этот труп? – любезностью на любезность озвучивал свою
козырную карту Большаков. Если честно, то ему думалось, и в этом
он был уверен на 99 процентов, что на происшествие выезжал
пятидесятилетний заместитель прокурора Мочалин, еще год тому
назад возглавлявший уголовный розыск, и поэтому считающий
себя профессионалом высшей пробы. Узнав, что собой
представляет труп, Аркадий Семенович мог вообще не поехать смотреть на
удавленника, а протокол осмотра места происшествия составить
со слов оперативников на другой день. Но Лиза, закурив
«Мальборо», сказала, словно обрезала:

– Я на труп Воробьевой выезжала.

– А участковый клянется, что без прокурорских дверь вскрыли. И
ребята из службы спасения подтверждают, что после того, как сняли
труп, Игорь Соловьев вызвал суточников и отправил в морг.

– Все верно, – выпуская дым колечками, согласилась Лиза. – Я в это
время еще на убийстве торчала. Вы, кажется, тоже писали, как
на улице Мира один псих облил свою жену бензином и поджог.
Поздно с работы пришла! А потом во второй микрорайон
моталась. Там сожительница под горячую руку пырнула своего
благоверного хлебным ножом и спокойно легла спать. Утром встала, а он
уже холодный лежит. «За что ты его?» – спрашиваю. А она –
нечесаная, грязная, в застиранной ночной рубашке и валенках –
смотрела, смотрела на заполнивших квартиру оперативников,
да и обоссалась. Вот из-за этих двух трупов я в квартиру
Воробьевой попала только к полудню. Если есть желание, могу с
отказом в возбуждении уголовного дела ознакомить. Прокурор его
уже подмахнул.

Большакову сделалось стыдно. Что-то не о том он после их бурной
встречи с Лизой говорит. О какой-то повесившейся бабке. Да и
хрен с ней. Тема, конечно, выигрышная, но, если не верить
Неждановой, то и себе самому не верить.

– И что же, никаких следов инсценировки самоубийства не было? – все
же не удержался, спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Отсутствие подставки под висящим в петле трупом, наличие
горизонтальных потоков крови, перпендикулярное к оси шеи расположение
странгуляционной борозды…

– Алексей, ты что, в инспектора Лосева записался? Я же тебя ясно
сказала, что самой бабки Воробьевой я в глаза не видела. А, по
словам патологоанатома, из-за ярко выраженных гнилостных
изменений трупа там уже все равно ничего не выяснишь. Мы его
даже на суд-медэкспертизу в область не стали отправлять. Ведь,
в конце концов, если бы бабке и помогли убраться на тот
свет, то каковы мотивы? Квартира приватизирована и в любом
случае будет унаследована внуком. А внук, если бы и надумал
замочить бабку ради жилплощади, то ждать, пока она разложиться,
не стал бы. Я удовлетворила твой нездоровый интерес?

– На данном этапе вполне.

И все же вот так, за здорово живешь, перечеркнуть свой уже вполне
сложившийся материал у Большакова не поднялась рука. Конечно,
для самой бабки Воробьевой теперь уже неважно: сама она
повесилась или ее повесили. Ну, поскрипела бы еще год, два,
десять. Что из этого? Если одна нога в могиле, то на другой
далеко не ускачешь! Но вся беда Большакова заключалась в том,
что смерть с детства пленила его сознание.

Родившись в ста метрах от кладбища и впитав музыку похоронных
процессий с молоком матери, он всякую чужую смерть воспринимал как
репетицию своей собственной. И поэтому отмахнуться от всего
того, что узнал, как отмахиваются от назойливой мухи, не
собирался.

Да и кто дал ему право смотреть на чужие жизни с пренебрежением?
Рассуждая подобным образом, может вполне статься, что и он,
Алексей Викторович Большаков, по чужому разумению еще тоже
поскрипит энное количество лет. И что из этого? Ну выйдет на
страницах «Версий» несколько скандальных публикаций, если,
разумеется, в один не очень прекрасный момент он не получит за
них по башке.

Ну, может быть, женится он на своей Бедной Лизе и, как заправский
репортер, станет брать интервью у помощника прокурора прямо в
постели. Или не женится (это же диалектика!), потому как у
прокурорского работника Неждановой с годами появятся совсем
другие представления о спутнике жизни. Станет Елизавета
Сергеевна женой какого-нибудь респектабельного столичного
адвоката, и возьмут они на ниве правосудия семейный подряд: Лиза –
государственного обвинения, а супруг – защиты. И все о них
заговорят. А они, умные и справедливые, пойдут вверх по
служебной лестнице. Лиза станет прокурором города, а может, и
области. А о Большакове забудут. И тогда он назло всем напишет
детектив! Какой-нибудь новый «Бандитский Петербург», в
завязку которого ляжет банальная инсценировка самоубийства
семидесятилетней бабки. Уже постаревшая, но еще сохранившая
фигуру, Елизавета Сергеевна заметит нашумевший бестселлер на
книжном развале, прочитает и поймет, кого она потеряла...

Окончание следует.