Литературная критика

Доминик Фернандес(1929) – писатель уже далеко не
молодой, но во Франции по-прежнему очень читаемый и почитаемый.
Член Французской академии, автор двух десятков книг, большинство
из которых переведены на основные языки мира. В 1976 году он стал
лауреатом престижной литературной премии Медичи (за роман «Порпорино
или тайны Неаполя» ), а в 1982 году за роман о Пазолини «В руке
ангела» был удостоен Гонкуровской премии. Едва ли не самой характерной
чертой, а точнее, темой, творчества Доминика Фернандеса является
сексуальность в самых разнообразных ее проявлениях. И это далеко
не всегда остается безнаказанным. Лет семь тому назад мне уже
приходилось беседовать с Домиником Фернандесом вскоре после того,
как издательство «Сей» отвергло его предисловие к юбилейному изданию
«Дон Кихота» из-за содержащихся там чересчур откровенных размышлений
по поводу нетрадиционной сексуальной ориентации Сервантеса…

Сегодня Доминик Фернандес успешно совмещает занятие литературой
с журналистикой и работой в крупном парижском издательстве «Грассе».
Страстный путешественник, он в свое время очень много писал об
Италии, которая, по его словам, «всегда остается в его сердце».
Одним из последних его увлечений стала Россия, которой он посвятил
по меньшей мере пять книг, среди которых: жизнеописания Гоголя,
Чайковского, Эйзенштейна, роман о Петербурге и, наконец, только
что увидевший свет «Dictonnaire amoureux de la Russie» («Словарь
влюбленного в Россию»). Еще совсем недавно Доминик Фернандес возглавлял
жюри литературных премий им. Ваксмахера и Поля Леруа-Болье, учрежденных
французским посольством в Москве.

Маруся Климова: Не кажется ли Вам, что в названии
вашей последней книги – «Словарь влюбленного в Россию» – содержится
вызов общественному мнению во Франции, которое сейчас далеко не
столь благосклонно к России, как это было, например, на рубеже
восьмидесятых и девяностых годов?

Доминик Фернандес: На самом деле, я люблю Россию уже
очень давно, с пятнадцатилетнего возраста, а точнее, с того самого
момента, когда за три дня и три ночи, не отрываясь, прочел «Войну
и мир». С тех пор я не перестаю испытывать глубочайшее восхищение
перед русской культурой: особенно литературой и музыкой. То есть,
мое увлечение началось задолго до того, как я сам побывал в России.
А впервые я приехал в Россию в 1986 году, хотя, как я уже сказал,
мое знакомство с вашей страной началось задолго до этого момента.
Конечно, я много общался с русскими эмигрантами первой волны,
был вхож в их семьи, которых в Париже очень много. И все они жили
точно так же, как в России, сохранили все свои привычки, свой
быт, многие даже не говорили по-французски, а только на прекрасном
старинном русском языке, которого, я, конечно же, не мог до конца
оценить, но все равно, атмосфера этих домов меня бесконечно привлекала:
для меня это был как бы совершенно новый мир, который мне чрезвычайно
нравился. Так что, это очень давнее мое увлечение. Ну, а теперь
я езжу в Россию регулярно. Начиная с 1993 года я бываю там каждый
год: в Москве, Санкт-Петербурге и даже в русской провинции. В
общем, моя любовь не угасает, и для ее угасания нет никаких причин.

Хотя отношения между нашими двумя странами всегда были сложными,
и теперь тоже во Франции многие стараются всячески подчеркивать
и муссировать отрицательные моменты по политическим и иным причинам.
Но русская культура неизменно у всех вызывала симпатию. У нас
очень любят русские фильмы: Тарковского, недавний фильм «Возвращение»
имел большой успех – и по-моему, это просто великолепный фильм!
Не говоря уже об Эйзенштейне… Такое же отношение и к русской музыке:
Шостаковичу, Шнитке и другим композиторам.

МК: Если не ошибаюсь, всем остальным русским
городам вы предпочитаете Петербург?

ДФ: Да, Санкт-Петербург сильно отличается от остальных
русских городов. В Москве, например, все так быстро меняется:
я был просто потрясен всеми этими новыми зданиями, новыми веяниями.
Это город власти, мощный город! А Санкт-Петербург хотя и остается
немного позади, но этот город более эстетичен, наделен каким-то
застывшим очарованием, более спокойный, размеренный… Сколько там
великолепных просторов, прекрасных зданий! Конечно же, я предпочитаю
Санкт-Петербург – это воистину необыкновенный город!

МК: А был ли реальный прототип у главного героя
вашего романа «Николя», действие которого частично разворачивается
в современном Петербурге? И если да, то как сложилась его дальнейшая
судьба? Насколько я помню, в романе этот молодой человек уезжает
из Петербурга в Париж…

ДФ: Кажется, теперь он живет в Швейцарии… Впрочем,
настоящее его имя вовсе не Николя, к тому же он был далеко не
единственным прототипом моего героя – этот образ был навеян встречами
с очень многими русскими. Так что, скорее, это все же собирательный
образ.

МК: В одном из ваших газетных интервью я натолкнулась
на довольно неожиданное определение русской души: вы определяете
русскую душу как «танец, гомосексуальность и смерть». Этот собирательный
образ тоже навеян встречами с русскими в Москве и Петербурге?

ДФ: Нет-нет, я такого никогда не говорил – это какое-то
искажение моей фразы! Любовь, танец, музыка, литература – конечно
же, являются основополагающими составляющими русской души. Но
о гомосексуальности такого сказать нельзя! Гомосексуальность ведь
свойственна абсолютно всем нациям, и не является отличительной
чертой какого-то одного народа...

МК: Италия всегда занимала и продолжает занимать
в вашем творчестве не меньшее место, чем Россия… К сожалению,
я еще не успела прочесть ваш «Бег в пропасть», который является
жизнеописанием Караваджио, но я довольно хорошо помню посвященный
этому художнику фильм Дерека Джармена и, думаю, не я одна. Существует
ли какая-нибудь связь между вашей книгой и этим фильмом?

ДФ: Нет, мне совершенно не понравился фильм Джармена:
этот его снисходительный, эстетский тон. На мой взгляд, все это
не имеет ничего общего с историей самого Караваджио и трактует
его жизнь неправильно, ставит абсолютно не те акценты… Вы знаете,
во французском существует такое слово «педик»: этим словом обычно
обозначают чересчур утонченных мужчин, этаких женственных декадентов.
Но ведь гомосексуалисты далеко не все такие уж женственные и декадентски
утонченные. У Джармена, кстати, есть еще фильм о святом Себастьяне
– тоже очень плохой фильм, почти гротеск: толпа эфебов, постоянно
принимающих жеманные позы… Все это мне совершенно чуждо. Мой Караваджио
– сильный мужчина. Естественно, он любит мальчиков, но это настоящий
мужчина! И, между прочим, быть гомосексуалистом в те времена было
крайне опасно, потому что это было запрещено и каралось смертью.

МК: В ваших словах чувствуется ностальгия по
прошлому. Но мне кажется, что и сегодня гомосексуалисты подвергаются
большему риску, чем люди, придерживающиеся обычной сексуальной
ориентации. Например, гомосексуалист в большей степени рискуют
заболеть СПИДом, а вспомните трагическую гибель того же Пазолини,
с которым вас связывали дружеские отношения и которому вы посвятили
одну из самых известных своих книг…

ДФ: Ну, СПИДом болеют все люди, а не только гомосексуалисты.
Что касается Пазолини, то в прошлом году в Женеве, например, одного
банкира убила женщина. Он любил заниматься нетрадиционным сексом,
и в конце концов был убит своей любовницей. Так что, убийства
на сексуальной почве подстерегают не только гомосексуалистов –
остальные люди от них тоже не застрахованы. Нет, в самом деле,
везде на Западе: во Франции, Италии, Германии, – уже давно не
существует какой-то особенной гей-культуры, отличной от прочей
культуры. Все это в прошлом. Сегодня все грани стираются, и некогда
различавшиеся культуры сближаются все сильнее. Во Франции у гомосексуалистов
больше нет проблем: они совершенно ассимилировались в общество,
их все признают, никто не преследует. Теперь тут даже термин «гей-культура»
используется исключительно в коммерческих целях. Конечно, существуют
гей-клубы, гей-рестораны, очень плохие гей-книги, гей-фильмы,
но все это подчинено исключительно коммерции. Больше не существует
никакой борьбы, никакого противостояния, потому что сейчас во
Франции всем абсолютно все равно: гомосексуалист ты или гетеросексуал...

Конечно, я не говорю о странах Южной Америки, об Иране, где за
подобные поступки все еще предусмотрена смертная казнь в виде
отсечения головы, и в Румынии гомосексуалистов тоже сегодня еще
преследует. А вот в России теперь дела обстоят не так уж плохо:
никто никого не трогает, статью в Уголовном Кодексе уже отменили,
разве что общественное мнение настроено не слишком благожелательно.
Вот в этих странах может существовать гей-культура, то есть культура,
созданная в борьбе за самоутверждение, но здесь у нас это уже
давно стало коммерцией…

МК: И тем не менее. Я слышала, что вы принимали
активное участие в защите юридических прав французских гомосексуальных
пар…

ДФ: Действительно, недавно у нас было принято решение,
которое позволяет гомосексуальной паре заключать гражданский договор
о совместном проживании. И перед принятием этого решения у нас
тут разразилась целая битва. Я написал статью в защиту этого проекта,
поскольку было довольно-таки тяжело противостоять буре упреков,
обрушившихся на меня. Зато теперь это закон принят, и гомосексуальная
пара, заключившая договор, пользуется теми же преимуществами,
что обычная гетеросексуальная семья. Этот закон был принят пару
лет назад, а недавно был проведен опрос среди французов: 80% населения
его одобряют! Так что теперь Франция – абсолютно свободная страна.

И я думаю, что такой договор гораздо лучше, чем брак, потому что
свадьба или брак гомосексуалистов кажутся мне смешными. Это значит
подражать гетеросексуалам. Вот и все. Только две категории людей
во Франции ратуют сегодня за браки: геи и священники,– а всем
остальным они уже давно не нужны. Наоборот, все разводятся, семейные
пары все чаще распадаются. Сейчас во Франции 40% детей рождаются
вне брака. Так что эта женитьба тут никому не нужна – кроме геев.