Литературная критика

За Границей №20

Эрик-Эмманюэль Шмитт

Эрик-Эмманюэль Шмитт родился в Лионе в 1960 году, изучал философию в парижской Эколь Нормаль, по окончании которой защитил докторскую диссертацию, посвященную Дидро. Свою литературную карьеру он начал с театра: его первые пьесы «Ночь Валони» (1991) и «Посетитель» (1994) сразу привлекли к себе внимание французской литературной критики и по сей день не сходят со сцен ведущих театров во всем мире. После этого успеха писатель оставил свою должность преподавателя философии в Савойском университете и полностью посвятил себя литературе. Ныне Эрик-Эмманюэль Шмитт является одним из самых популярных и издаваемых в мире франкоязычных авторов. Его романы и повести переведены на 35 языков, а пьесы регулярно идут на сценах театров более, чем 40 стран. Он также является лауреатом многочисленных театральных и литературных премий как у себя на родине, так и за ее пределами. Не так давно парижский литературный журнал «Лир» провел опрос среди своих читателей, большинство из которых в числе «изменивших их жизнь книг» назвали повесть Шмитта «Оскар и розовая дама», поставив ее в один ряд с Библией, «Тремя Мушкетерами» и «Маленьким Принцем». Факт воистину удивительный для живого автора! Сегодня Эрик Шмитт живет в Брюсселе, хотя его книги издаются в парижском издательстве Альбан Мишель. Этой осенью он приехал в Париж буквально на пару дней, поэтому наша встреча с ним состоялась в довольно шумном парижском кафе неподалеку от Северного вокзала.

Маруся Климова: Я знаю, что по крайне мере
шесть ваших книг переведены на русский, включая такие известные,
как «Секта эгоистов», «Евангелие от Пилата» и «Распутник», кроме
того, сразу несколько ваших пьес успехом идут на сценах российских
театров… Собираетесь ли вы в ближайшее время посетить Россию,
где вас знают и ценят?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Должен сказать, что меня очень
радует мой успех в России, ибо Россия всегда была для меня страной
литературы. Так что мне особенно приятно осознавать, что именно
русские читатели ценят мое творчество. Я слышал, о постановках
моих пьес в Москве и в Петербурге – что тоже мне чрезвычайно льстит
– хотя, к моему глубокому сожалению, я сам пока ничего из этого
не видел, поскольку в России, увы, еще никогда не был. Правда
у меня есть друг, который периодически бывает в Москве и Петербурге,
и всякий раз, когда он возвращается оттуда, он подробно рассказывает
мне о театральных постановках, которые посмотрел, о восторженной
реакции на них зрителей и о весьма благожелательных критических
отзывах. Так что пока я узнаю о том, что происходит в России,
исключительно с его слов. Однако я собираюсь приехать в Россию
в начале декабря. Это будет мой первый визит в вашу страну, и
он уже оговорен и спланирован: в частности, меня обещали отвезти
в Москву и Петербург, и я заранее радуюсь и готовлюсь к новым
впечатлениям…

МК: А как вы относитесь к тому, что именно
вы в этом году возглавили жюри учрежденных Посольством Франции
в Москве премий Мориса Ваксмахера и Леруа-Болье – соответственно,
за лучший перевод с французского и лучшую русскую книгу, посвященную
Франции?

ЭШ: Честно говоря, я совершенно не представляю, что
я должен делать, тем более, что я не читаю по-русски… Поэтому,
как я уже сказал, от предстоящего визита в Россию я прежде всего
жду встреч с новыми людьми и новых впечатлений…

МК: Вы известны прежде всего как высшей степени
успешный театральный драматург и прозаик. Однако некоторые экранизации
ваших книг тоже получили достаточно широкое признание как у зрителей,
так и у критиков. Например, Омар Шериф в прошлом году был удостоен
премии Сезар за роль в фильме Франсуа Дюпейрона по вашей книге
«Господин Омар и цветы Корана». Тем не менее, мне всегда казалось,
что театр и кино – это два жанра, которые очень плохо сочетаются
друг с другом, ибо театральность, на мой взгляд, столь же губительна
для кинематографа, как, например, литературность – для живописи.
Не случайно, многие выдающиеся театральные актеры так и не сумели
найти себя в кино. Не кажется ли вам, что и театральный драматург
рано или поздно должен столкнуться с подобной проблемой, обратившись
к кинематографу?

ЭШ: О, я всего лишь автор своих книг и пьес и считаю,
что писал их с максимальной самоотдачей, а за успех их экранизаций
ответственность лежит, скорее, на режиссере. Поэтому я затрудняюсь
сказать вам что-либо более определенное на этот счет... Я думаю,
что главные авторы моего успеха – это мои зрители и читатели,
которые очень верно все понимают. Естественно, меня радует, что
мне удалось достучаться до сердец широких масс. Вообще, когда
меня называют «популярным писателем» – это является для меня самым
большим комплиментом. Я всегда хотел писать так, чтобы меня читали
не только мои друзья-интеллектуалы, но даже и безграмотные старушки.
Я бы хотел быть похожим на Моцарта, о котором недавно написал
книгу «Жизнь с Моцартом». Моцарт ведь в своем творчестве обращается
ко всему человечеству: он дарит вам свои мелодии и одновременно
охватывает весь этот мир во всей его сложности и многообразии.
И мне очень льстит, когда мне говорят, что перечитывают мои книги
по несколько раз, что снова и снова идут смотреть мои пьесы или
же фильмы по моим произведениям, ибо только так, мне кажется,
можно добиться их подлинного понимания. Одна из моих самых любимых
писательниц, Маргерит Юрсенар, говорила, что у литературы очень
много общего с мудростью. Причем это не просто какое-нибудь там
благоразумие осторожного пенсионера, а именно мудрость, способная
понять сложность нашей современной жизни, уровень развития других
людей, помогающая человеку достичь смирения и победить свои страхи
и мании. Если бы вся литература была именно такой, то никто бы
не писал книги только ради того, чтобы написать что-то красивое
или чтобы ему все аплодировали. Вот это кажется мне чрезвычайно
суетным.

МК: А как вам фильм Габриэля Агийона «Распутник»,
поставленный по вашей пьесе, посвященной Дени Дидро?

ЭШ: Честно говоря, этот фильм мне не особенно понравился.
Ну хотя бы потому, что режиссер сильно сместил акценты и превратил
мою пьесу в фарс, в то время как это просто легкая комедия. Мне
хотелось показать некоторые противоречия, присущие личности Дидро
и то, как непросто быть моралистом, стремиться ухватить сущность
морали и одновременно самому оставаться нравственным и моральным.
В моей пьесе Дидро окружен женщинами, но он является философом,
и все его именно так и воспринимают. Однако каждая женщина также
является философом, скажу больше: каждая женщина несет в себе
совершенно новую и своеобразную философию, поэтому Дидро очень
непросто разобраться во всех этих хитросплетениях женской души…
А в фильме режиссер все свое внимание сконцентрировал исключительно
на плотской стороне этих отношений, на телесности и наготе. Поэтому,
несмотря на прекрасную игру актеров, фильм меня разочаровал.

Я вообще искренне верю, что искусство способно кое-что изменить
в этом мире. Книги и музыка изменили мою жизнь, сделали меня другим.
Музыка, в частности, сильно повлияла на мою духовную жизнь, на
формирование моей личности. Она помогает нам строить свой внутренний
мир, побуждает нас танцевать и петь. Искусство может дать нам
то, что неспособна дать философия. Философия пытается все понять
и объяснить, а искусство привносит в жизнь экзальтацию и восторг.
Живопись восторгается видимым, а музыка – невидимым. Романист
же восторгается человеческой жизнью, ее сложностью. Короче, искусство
помогает нам жить. Я сам философ по образованию, однако не пытаюсь
представить философию единственным мерилом всех существующих истин,
поскольку она таковым не является. Философия – это лишь попытка
понять мир, и все. Во времена античности она была мудростью, а
затем превратилась в поиск истины, однако ей никогда ее не найти.
Мы никогда не узнаем, зачем живем на этой земле.

МК: В нашем прокате фильм Агийона шел под названием
«Распутник», хотя в оригинале ваша пьеса о Дидро называется «Либертэн».
Ваш интерес к Дидро общеизвестен – означает ли это, что и самого
себя вы тоже причисляете к «либертэнам»?

ЭШ: Что касается либертэнства, то мне сложно самому
себя как-то определить. И все же, не думаю, чтобы я был либертэном,
во всяком случае, сознательно я таковым не являюсь. Хотя, вообще-то,
я не очень люблю копаться в своей душе и стараюсь избегать этого
в своих книгах. Думаю, что гораздо больше можно сказать о себе,
когда стараешься промолчать. К тому же, сдерживаясь, ты уступаешь
больше места другому, позволяешь ему полнее выразить себя. И вообще,
я считаю себя писателем, который призван давать людям надежду
в этом отчаявшемся мире. В этом плане, я, вероятно, не совсем
такой, как все, несколько даже выпадаю из времени. Но я не могу
думать иначе и считаю себя оптимистом: мне не нравятся упаднические
настроения, все эти темные и депрессивные устремления, которые
сейчас преобладают в искусстве. Ведь, в конечном счете, и оптимизм,
и пессимизм исходят из одной и той же отправной точки – что человеческая
жизнь и окружающий мир полны страданий и порой бывают очень трагичны
и несправедливы. Пессимист соглашается с этим, заявляя: «Жизнь
– это дерьмо!» Для пессимистов вообще все вокруг – дерьмо, кроме
их собственного «я». Оптимист же не желает смиряться с тем, что
все вокруг ничего не стоит, и считает, что просто нужно постараться
как бы выйти за пределы этого мира. И вот этот выход за пределы
мира и является как бы постоянной сквозной темой моих книг, точно
также как и ответственность за последствия этого шага... Хотя
я прекрасно понимаю и природу пессимизма: мне кажется, что это
своего рода смирение. Однако часто он является не более, чем позой,
которая в современном обществе придает человеку вид интеллектуала.
И это меня ужасно раздражает. В наши дни нет ничего легче, чем
быть циником и пессимистом. Пессимизм – это настоящий предрассудок
нашего времени, настолько он укоренился в умах современных людей,
стал общим местом. А если ты оптимист, то тебе как будто все нипочем,
как будто ты никогда не знал горя. Однако, на самом деле, все
как раз наоборот: оптимист – это тот, кто прекрасно знает, что
такое несчастье, однако не собирается с ним смиряться.

Окончание следует.