Проза

Рыжие жили в Заречье всегда. Неширокая быстрая река делила Город на
две неравные части: в одной, побольше, жили русые, шатены и
брюнеты; в другой, маленькой, располагался небольшой квартал
рыжих – Заречье. Городской фольклор хранил несколько
полушутливых легенд, объясняющих, почему рыжие в городе Н. сочли
необходимым обособиться, но скорее всего причина была более
чем прозаической: в средневековье Заречье славилось как район
мастеров – искусных сапожников, портных, ювелиров, кузнецов
и шорников, не желавших, чтобы тайны их ремесел попали в
чужие руки. По капризу судьбы среди мастеров было много рыжих,
а браки между своими через несколько поколений привели к
почти стопроцентному «порыжению» обитателей Заречья.
Промышленная революция, хоть начавшаяся в этом Богом забытом краю с
опозданием, прихлопнула и ремесленные цеха, и
профессиональные секреты; но квартал рыжих остался.

Конечно, между Заречьем и остальным Городом не существовало
непреодолимой стены: многие обитатели Заречья работали в центре, а
рыжеволосые красавицы всегда пользовались популярностью у
мужчин Города. Но подлинного слияния и смешения населения так и
не произошло. Когда-то, в самом начале промышленной
революции, когда на смену кустарным изделиям пришел массовый
продукт, и в Городе начали расти, как грибы после дождя, фабрики и
заводы, рыжих приглашали в «плавильный костер» нового,
буржуазного общества чуть ли не с распростертыми объятиями –
благодаря их славе искусных и изобретательных работников. Но
тогда рыжие задрали нос: им, доселе жившим зажиточно, а порой
даже богато, казалось унизительным смешиваться с толпой
«голытьбы». К тому же, многие мастера не верили, что падение
спроса на их изделия затянется вечно и упорно ждали возвращения
прежних златых дней. С тех времен и пошла по Городу
поговорка о человеке, который упорно надеется на что-то нереальное:
«ждет, как рыжий, закрытия фабрики».

Когда же даже самым упорным и недалеким обитателям Заречья стало
ясно, что массовое производство победило, и рыжие захотели
сделать шаг навстречу прочим горожанам, те, в свою очередь,
показали себя злопамятными и высокомерными. «Как были богатые,
на золоте ели, не хотели с нами смешиваться, а как обеднели,
приползли за наш стол со своей ложкой!». Возможно, обе
стороны просто упустили удачный момент, когда можно было
договориться и стереть невидимую границу, проходящую не по реке, а в
сознании людей.

Граница эта осталась в сознании людей и тогда, когда полетел в
космос первый спутник, и когда человек впервые ступил на
поверхность Луны, и когда в каждый дом пришел Интернет. Мальчишеские
банды неизменно сколачивались по принципу «рыжие – не
рыжие», излюбленными анекдотами в Городе были анекдоты про рыжих,
которые, в свою очередь, с удовольствием подкалывали
блондинов, шатенов и русых (впрочем, над анекдотами про лысых
смеялись все), и, согласно опросам социологов, 24% матрон не
хотели бы иметь рыжую невестку (среди матрон Заречья процент не
желавших иметь не рыжую невестку был таким же). Но наличие
психологической дистанции между разными группами – это еще
не проблема, и многие жители Города в глубине души гордились
наличием рыжего Заречья как оригинальной местной
достопримечательностью. К рыжим в Городе не просто привыкли; они были
такой же частью города, как владельцы шевелюры всех других
цветов, а равно как и те, у кого шевелюра отсутствовала. И то
и дело капризная мода заставляла то прирожденных шатенок и
блондинок обращаться к помощи хны, то рыжекудрых красавиц
выбеливать свои локоны гидроперитом.

Как водится, большая беда началась с пустяков. И хотя трудно теперь,
и постфактум, и постмортем, найти начала оборванных нитей и
истоки высохших рек, все же несомненно: трагедия началась
не с драк и не с беспорядков, а с самой обыкновенной
болтовни. Воистину, в начале всего было слово.

В конце 1970-х в одном из небольших белых домиков на окраине Заречья
жил немолодой лысоватый человек, прозванный местными
остряками «сумасшедшим профессором». Как все клички, эта кличка
была и точная, и совершенно неверная: этот человек не имел
профессорского звания и не страдал психическими заболеваниями.
Но вместе с тем он был хорошо образован, знал девять языков,
обладал огромной библиотекой и вкусом к научным изысканиям.
«Сумасшедший профессор» вполне мог сойти за ученого; да и
странностей в нем было хоть отбавляй.

В молодости, после окончания университета, «сумасшедший профессор»
был полон грандиозных планов, вплоть до получения Нобелевской
премии, но ни одному из них не судилось сбыться. Его
преподавательская карьера оборвалась в самом начале: будучи
преподавателем кулинарного техникума, он в сердцах двинул кулаком
по левому уху одного наглого двоечника, обозвавшего
преподавателя «ржавым заречником». Поскольку рука у «сумасшедшего
профессора» была тяжелая, барабанная перепонка юного хама
лопнула, и он оглох на левое ухо навсегда. Преподавателя уволили
из техникума, да так больше ни в одно учебное заведение и
не взяли. Что до научной карьеры, то «сумасшедшему
профессору» удалось поступить в заочную аспирантуру, но что-то
помешало ему закончить недурно начатую диссертацию.

Впрочем, в молодости научные интересы «сумасшедшего профессора»
непрерывно менялись. Начинал он как лингвист, потом увлекался
поочередно археологией, этнографией, фольклористикой, пока в
возрасте примерно сорока лет не обратился к музе Клио и вышел
на тему, которой был верен до последнего вздоха. Тема эта
была история рыжих города Н.

Надо сказать, что в ту пору официальной доктриной было единство всех
граждан города Н., так что даже ранние, весьма умеренные
изыскания «сумасшедшего профессора» не вызвали одобрения
академической науки; что до позднейшей его теории, то он даже не
решался озвучить ее положения в научной среде. Но постепенно
вокруг «сумасшедшего профессора» собрался небольшой кружок
умствующих неудачников: отставных учителей, резонеров на
пенсии, спивающихся поэтов и брошенных мужей. Разумеется, все
они были рыжими, и все с наслаждением вслушивались в
многослойные и цветистые, с цитатами и аллюзиями, речи «сумасшедшего
профессора», из которых постепенно выкристаллизовалась та
самая знаменитая его теория.

В чем состояла ее суть, доподлинно неизвестно: почти весь тираж
единственной книги «сумасшедшего профессора», вышедшей через год
после его смерти, был сожжен по решению суда, а уцелевшие
экземпляры сгорели вместе с городом. Но две сохранившиеся
ранние статьи позволяют до известного предела реконструировать
ход его мысли.

В первой статье «сумасшедший профессор» анализировал настенные
мозаики домов древнеримского поселения, случайно обнаруженного в
центре города при рытье котлована под фундамент нового дома.
На восьми из десяти сохранившихся мозаик изображены люди,
причем двое из этих восьми явно рыжие. На одной из мозаик
изображена также рыжая собака. По мнению «сумасшедшего
профессора», это позволяло утверждать, что среди римлян, считающихся
основателями города, количество рыжих превышало обычную
норму. Во второй статье он уже прямо заявлял, что население
Заречья является прямыми потомками древних римлян, «бывших, как
известно, носителями высочайшей культуры».

Известен ответ на вторую статью довольно популярного в то время
краеведа Пупырчатого, справедливо заметившего, что, во-первых,
римское поселение найдено вовсе не в Заречье, а во-вторых,
что волосы одного из изображенных людей скорее не рыжие, а
светло-золотистые, а собака и подавно не при чем. Язвительная
реплика не произвела ни малейшего впечатления на
«сумасшедшего профессора», дошедшего в своих исследованиях до важного
пункта: если рыжие – потомки римлян, властелинов мира, одетых
в тогу, то все прочие горожане – потомки презренных рабов и
кривоногих варваров, пропахших конским потом.

Принципиально иное происхождение рыжих, а также несомненное для
«сумасшедшего профессора» их интеллектуальное и культурное
превосходство позволяло выделить их в отдельный этнос, что он и
сделал; впрочем, по неподтвержденным данным, в последние годы
храбрый исследователь пошел еще дальше и начал развивать
тезис о внеземном происхождении рыжих обитателей Заречья.
Согласно некоторым свидетельствам, вторая книга, начатая перед
смертью, называлась «Полубоги Заречья – потомки инопланетян».
Так или иначе, после себя «сумасшедший профессор», умерший
в начале 1980-х в возрасте семидесяти лет, оставил лишь одну
книгу, изданную, как уже упоминалось, посмертно усилиями
его друзей и собутыльников тиражом 300 экземпляров и за свой
счет.

Поначалу ни один книгопродавец Заречья не захотел брать книгу на
реализацию, объясняя это не так полукрамольным содержанием, как
вязким и тяжелым стилем. О книжных лавках в центре Города и
говорить не приходилось. Двоюродный брат одного их
приятелей «сумасшедшего профессора», видя, как мается с
распространением тиража его родственник, решил ему помочь и тиснул в
малотиражной газетке небольшую статейку про «оригинального
мыслителя из Заречья» и его «спорную, во многом шокирующую, но
не лишенную интереса книгу». Статейка имела известный
резонанс, выразившийся в продаже нескольких десятков экземпляров
сочинения и фельетоне под названием «Золотые вши» известного
юмориста, испытывавшего в то время творческий кризис и потому
ухватившегося за новую тему. Благодаря фельетону о покойном
«сумасшедшем профессоре» и его идеях узнала широкая
общественность, причем подавляющее большинство ее представителей
отозвалось на теорию о римском происхождении обитателей
Заречья короткой фразой «бывают же такие идиоты». Некоторые даже
не поверили, что такая чушь в самом деле может быть написана
и напечатана, вследствие чего удалось продать еще дюжину
книг.

Если вышеизложенные события можно назвать ажиотажем, то ажиотаж этот
длился не долее двух-трех месяцев, после чего все
благополучно забыли и о «сумасшедшем профессоре», и о его книге.
Ящики с остатками тиража, аккуратно упакованные в оберточную
бумагу и перевязанные бечевкой, окончательно поселились в сарае
одного из друзей покойного мыслителя, стоя между старой
стиральной машиной и банками с солеными огурцами. Незадолго до
этого вдохновленные первыми проблесками внимания к идеям их
покойного друга, члены кружка в порыве сладостных надежд
объединились в Общество памяти «сумасшедшего профессора»,
поставившее целью популяризацию его идей. Общество успело
выпустить один информационный бюллетень и благополучно почило в
бозе, так как найти спонсора для поддержки его
жизнедеятельности не удалось.

Через несколько лет от тесной компании, собиравшейся в домике на
окраине Заречья, мало что осталось. Кто-то умер, кто-то уехал
из города, кто-то окончательно спился. Наконец, в преклонном
возрасте скончалась вдова «сумасшедшего профессора», и в
доме поселились новые жильцы. По иронии судьбы, именно вскоре
после исчезновения, казалось, последней памяти о радикально
настроенном мыслителе, в Городе произошли события, вызвавшие,
как в сказке, из небытия его идеи и его дух.

В Городе имелись две футбольные команды – «Енот» и «Лис».
Исторически Заречье болело за «Лиса», а прочее население – за «Енота».
Стычки болельщиков, порой происходившие после проигрышей,
обычно не влекли за собой никаких последствий, кроме
сломанного носа или выбитых передних зубов, пока в команду фанатов
«Лиса» не влился дважды судимый уголовник по кличке Златозуб,
принесший с собой дух и нормы зоны и придавший действиям
молодых тунеядцев, составлявших костяк команды, большую
агрессивность. В частности, именно по инициативе Златозуба «лисы»
явились на очередной матч не только с шарфами и
транспарантами, но и с бейсбольными битами. В тот день «Лис» проиграл, и
болельщикам «Енота» изрядно досталось. Зато на следующий
матч «еноты» явились также во всеоружии, и немало ребер было
переломано уже у фанатов «Лиса». Одному 17-летнему юноше
досталось не только по ребрам, но и по голове. Он упал на землю,
обливаясь кровью, но отступавшие товарищи подхватили его и
утащили с собой.

Драка случилась на одной из плохо освещенных узких улиц, обе стороны
были пьяны в стельку, и неудивительно, что ни оклемавшийся
через пару минут в безопасном месте за старыми гаражами
паренек, ни его друзья-фанаты не смогли установить степень
серьезности травмы. Поклявшись отомстить «этим сукам енотам», все
разошлись по домам, причем разошлись на своих ногах. Тем
сильнее было всеобщее потрясение при известии, что парень,
получивший по голове, на следующий день умер. Умер он прямо за
обеденным столом, упав головой в тарелку с супом; почему-то
эта обыденная деталь особенно поразила темное и пылкое
сознание фанатов «Лиса».

Непосредственной причиной смерти был тромб, закупоривший сонную
артерию; но было ли отделение тромба следствием удара, или
следствием повышенной сворачиваемости крови, которой, как
оказалось, страдал покойный – на этот вопрос вскрытие не смогло
дать однозначного ответа. Впрочем, друзьям покойного этот ответ
был не нужен. Им все было ясно: их друга убили эти гады,
фанаты «Енота», и им нужно мстить. Златозуб бросил лозунг,
подхваченный массами: «Убьем за одного нашего десять ихних!».
По городу поползли слухи о волнениях в среде футбольных
болельщиков. Милицейское начальство приняло свои меры: милиция
перешла на усиленный режим работы в вечернее и ночное время,
по месту жительства были проведены профилактические разговоры
с лидерами обоих фанатских команд, и, наконец, сделано
недвусмысленное предупреждение Златозубу. При этом уголовное
дело по факту убийства так и не было возбуждено, что дало повод
одной из ведущих местных газет разразиться сенсационным
интервью с матерью покойного на первой полосе: «Я не прошу
вернуть мне сына. Я прошу покарать его убийц».

В этом интервью убитая горем мать обвиняла власти в бессердечии и
пренебрежении всеми человеческими и правовыми нормами.
Особенный упор был сделан на факт написания письма мэру, на которое
тот не счел нужным ответить – газета принадлежала главному
конкуренту нынешнего мэра на предстоящих выборах. После
скандальной публикации уголовное дело было все же возбуждено.
Расчет властей был прост: пока будет идти следствие, страсти
успокоятся, и все забудут о трагическом инциденте. Но вышло
не так.

Следствие было поручено одному из опытных следователей прокуратуры,
человеку прямому, резкому и бескомпромиссному. Как у всех
людей такого склада, у него хватало врагов, и, что самое
скверное, среди них было и его собственное начальство. Поручая
ему резонансное и сложное дело, недоброжелатели рассчитывали
на его провал, но следователь оказался на высоте и сумел,
несмотря на все трудности, выйти на двух подозреваемых, которые
были арестованы и отправлены в СИЗО.

На беду для следователя, да и для всего Города, один из них оказался
сыном довольно богатого дельца, который не пожалел усилий и
средств для смягчения меры пресечения. Хлопоты его
оказались успешными, и через несколько дней начальство потребовало
от следователя сменить меру пресечения на подписку о
невыезде, несмотря на то, что подозреваемый сознался в содеянном.
Следователь упирался как мог, но, в конце концов, вынужден был
подчиниться давлению. Разумеется, едва оказавшись на
свободе, сын богатенького буратины немедленно исчез не только из
Города, но и из страны. Напарник его, которого также пришлось
отпустить за отсутствием доказательств, последовал его
примеру. Оппозиционная мэру газета разразилась статьей «Наше
кривосудие под крылом у мэра: следствие помогло убийцам
скрыться». Мэр в ярости наорал на главного прокурора, прокурор
сделал крайним следователя, которому предложили подать рапорт об
отставке.

Следователю, который, по стечению обстоятельств, был рыжим, пришлось
уйти из органов. По свидетельству друзей, он был крайне
подавлен случившимся; по словам жены, твердил, что «его не
сломили, и он будет искать правду». В воскресенье рано утром он
поехал один на рыбалку, обещая вернуться вечером; но вечером
он не вернулся, не вернулся и на следующий день. Через трое
суток тело бывшего следователя всплыло на поверхность реки
километрах в 10 от города. Причиной смерти стала асфиксия, в
легких нашли воду; но сам ли он утопился, утопили ли его
или все произошло случайно – так и осталось неизвестным.

Трагическая смерть следователя стала истинным подарком для
конкурента мэра, ибо позволила ему оживить начавшие было затихать
страсти. Лучшие политтехнологи задумались над тем, как
продуктивнее использовать такой шанс. Обвинять мэра в
попустительстве преступникам, в коррупции и в развале правоохранительной
системы было бессмысленно – в этом уже обвиняли. И тут в
чью-то светлую голову пришла мысль обратить внимание на то
обстоятельство, что и жертва фанатских разборок, и следователь,
которому не дали завершить дело, – рыжие. На следующий день
на первой полосе оппозиционной газеты под аршинными буквами
заголовка «ЖЕРТВЫ ВТОРОГО СОРТА» было напечатано следующее
откровение: «Мы давно знали, что наш мэр делит граждан на два
сорта. На приближенных к телу, получающих выгодные подряды,
и рядовых пешек, годами не видящих зарплаты. На богатых,
избегающих уплаты налогов, и нищих, которых выселяют из их
домов. Но теперь мы знаем, что население нашего прекрасного
города делят еще по одному признаку: цвету волос. Есть первый
сорт – шатены, брюнеты, русые. Им позволено все, что угодно,
даже убийство. И есть второй сорт – рыжие. У них есть одно
право – умирать. Зверски убитый 17-летний юноша, мать которого
тщетно искала справедливости в приемной мэра…» и т.д., и
т.п.

Что интересно, ни сам претендент на кресло мэра, ни один из членов
его команды не были рыжими. Ничего личного, как говорится:
они просто хотели раскачать лодку.

Газетная демагогия произвела эффект разорвавшейся бомбы. Население
не только Заречья, но и остальной части города буквально
рвали газету из рук друг друга, так что сенсационный номер
газеты пришлось допечатывать дополнительным тиражом. Придумавший
ловкий ход политтехнолог получил круглую сумму и полетел
отдыхать на Канары, а его коллегам из штаба претендента
наконец-то удалось сдвинуть массы с мертвой точки и собрать под
мэрией жиденькую демонстрацию под лозунгами «Долой мэра –
ненавистника рыжих!» и «Под суд покровителя убийц!».
Демонстранты, в массе своей рыжие, даже бросили в окна первого этажа
мэрии несколько яиц, но главный расчет организаторов не
оправдался. О демонстрации говорили по всему Городу и даже за его
пределами целых два дня, но милиция не стала разгонять
собравшихся, и эффектные кадры, которые обещал начальству лучший
репортер оппозиционного канала, так и не украсили вечерние
новости.

Зато в выпуск аналитической передачи «Кардиограмма» была приглашена
вдова следователя, принявшаяся выплескивать в прямом эфире
свои эмоции под лозунгом «Мне все можно, я так страдаю!».
Вдова осыпала бранью всех, кто был виновен в ее горе, мог быть
виновен в ее горе или просто попался под руку, как,
например, начальник ЖЭКа, пославший ей уведомление о задолженности
по квартплате на третий день после похорон. Примерно через
десять минут отчаявшаяся женщина прокричала в камеру слова,
ради которых ее и позвали: разумеется, ее муж был убит, потому
что в ходе следствия узнал слишком много про «нашу власть,
которая в мэрии сидит». На тонкий вопрос, не преследовало ли
ее покойного следователя начальство из-за неугодного цвета
волос, вдова без малейших колебаний ответила утвердительно.
Тщетно подавляя рыдания, она рассказывала, как ее бедному
мужу не давали отпуск летом, вешали самые безнадежные дела, не
повышали в звании, а потом и вовсе убили. Передача
закончилась истерикой вдовы и выдвижением ультиматума мэру: в
десятидневный срок найти и наказать убийц следователя.

Бойкие издатели братья Хряк, уловив конъюнктуру, поручили группе
лучших литературных негров состряпать роман про погибшего
следователя. Изданный в мягкой обложке политический триллер под
названием «Комиссар и маньяк-градоначальник» повествовал об
обреченной схватке молодого красавца-следователя с бандой
хапуг, бандюг и вымогателей, заправлявших городом под
покровительством главного злодея – урода, взяточника и извращенца,
способного испытывать оргазм только при виде агонии рыжих
женщин. Мэр попытался через суд запретить скандальный роман, но,
поскольку хитрые авторы перенесли действие на Апеннины,
своим иском он добился лишь неслыханного увеличения тиража: за
10 дней было продано 20 тыс. экземпляров. Издатели плакали
от восторга при виде прибылей.

На волне всеобщего возбуждения оживились два местных правозащитника,
обратившие в своем ежеквартальном бюллетене внимание на
«нарушение прав рыжих» и призвавшие усилить борьбу против всех
видов ксенофобии и нетерпимости. Здоровую оборотистость
проявил бойкий рыжий студент-социолог местного университета,
проведший опрос среди жителей Заречья «Знакомо ли вам ощущение
дискриминации?». 57% ответили на вопрос утвердительно, еще
22% сказали, что «скорее знакомо, чем незнакомо», что
позволило продать результаты соцопроса штабу претендента за круглую
сумму, равную стоимости подержанного компьютера. На стенах
городских зданий появились граффити «Мэр – козел бесстыжий,
руки прочь от рыжих!», а известный местный философ в своей
еженедельной газетной колонке призвал свою паству осознать,
что все мы немного рыжие.

Атмосфера в Городе накалялась с каждой неделей. Сторонники мэра, и
без того немногочисленные, массово переходили в ряды его
противников, пока, наконец, весь Город парадоксальным образом не
объединился против главы города. Заречье откровенно
возненавидело его за «ненависть к рыжим», прочие горожане не смогли
простить скандальных историй с убийствами. Люди пылкие
презирали мэра за трусость и лицемерие, люди осторожные не могли
простить нарушения казавшегося незыблемым общественного
спокойствия. Молодежь с присущим ей максимализмом видела в
кампании против мэра бунт против засилья «стариков» вообще и с
удовольствием ходила на митинги; старики с тайным и явным
злорадством наблюдали, как все глубже садится в калошу
сравнительно молодой сорокапятилетний градоначальник. Когда же на
переговоры с конкурентом тайком вышел первый помощник мэра,
всем стало ясно: битва выиграна.

Корабль, с которого бегут крысы, действительно оказался обреченным:
мэр проиграл выборы вчистую своему конкуренту, и, не желая в
дальнейшем оказаться в роли козла отпущения (уж больно
громко вопили на предвыборных митингах «Банду мэра – под суд!»),
потихоньку собрал манатки и уехал из города. Его бывшего
конкурента, а ныне нового мэра, по ряду причин данное
обстоятельство вполне устроило. Одной из причин был компромат на
конкурента, попавший в руки бывшего мэра чуть ли не накануне
выборов, когда уже не оставалось времени пустить его в ход.
Что до широких народных масс, то они ликовали, и за
продолжавшимися чуть ли не две недели празднествами по случаю
избавления от «кровопийцы» не обратили внимания на подозрительные
шорохи из подполья властных коридоров. Когда же кто-то
опомнился и спросил, почему еще пустует камера, предназначавшаяся
ораторами на предвыборных митингах для «убийцы и казнокрада»,
его вполне удовлетворил залихватский ответ новой власти,
что двадцать лучших детективов мчатся по следу бывшего мэра и
в ближайшие три дня его схватят живым или мертвым.

На самом деле никто никуда не мчался, т.к. уголовное дело против
бывшего мэра так и не было заведено. Более того, постепенно
вместе с шумом победных фанфар начал стихать и шум вокруг
резонансных дел, с которых все начиналось. Правда, одного из
обвиняемых в убийстве болельщика случайно удалось поймать: ему
дали десять лет и сдали дело в архив. Что до возбужденного
было дела по факту убийства следователя, то его через пару
месяцев тихонько спустили на тормозах, заткнув вдове рот
выдачей новой квартиры вне очереди. Газеты перестали мусолить тему
преследований рыжих, братья Хряк выпустили новый
скандальный бестселлер – «Любовь с пекинесом», а неугомонный
студент-социолог затеял новый опрос «Считаете ли вы допустимыми браки
между гомосексуалистами?» В Заречье старики перестали
обсуждать вечерами животрепещущую тему «До чего дожили: нас за
людей не считают!», и вернулись к старому доброму домино.
Короче, через пару месяцев после избрания нового мэра волна
улеглась окончательно и Город, казалось, стал таким же, каким и
был: разделенным рекой на две части, но все же единым.

Но впечатление было ошибочное. Вернуться к прежнему положению дел
было уже невозможно: слишком мощное и слишком удобное оружие в
политической борьбе было найдено. Никто не забыл, как с
помощью «рыжей карты» был в считанные месяцы уничтожен
считавшийся непобедимым политик: ни новый мэр, ни его окружение, ни
политтехнологи из бывшего предвыборного штаба, томящиеся
из-за отсутствия «настоящей работы», ни журналисты, с трудом
вымучивающие локальные сенсации и тоскующие по бурным временам
и настоящим гонорарам. И, что самое скверное, ничего не
забыли и горожане, живущие по обе стороны реки.

Продолжение следует.