Литературная критика

«Обман» – роман, написанный в форме дневника главного героя, чьего
имени мы так и не узнаем. Первая запись сделана 7 декабря
192... г., последняя – 15 октября следующего года.
Первоначально Фельзен задумывал серию своих произведений по аналогии с
прустовскими «В поисках утраченного времени».

Герд Елена Владимировна (Леля) – адресат всех записей, писем,
размышлений безымянного рассказчика. По свидетельству Яновского,
Фельзен называл образ Лели «чистой химией», указывая, что «к
основному типу, проживающему в Риге, (она погибла «от рук
наци в Риге» – Яновский), были прибавлены черты разных...
дам...». Б. Поплавский сопоставлял Лелю с Россией (нам
корректней кажется сопоставление России с другим женским образом –
газдановской Клэр (А. Закуренко), «потому что в эмиграции
Россия есть русская женщина» и «Леля – мифологическое существо,
потому что она магический кристалл родины и жизни». На самом
деле она обладает вполне определенной жизненной историей,
физической оболочкой, и ее переход в новое, освобожденное от
всего земного, качество совершается, как это ни
парадоксально, по мере все новых и новых ее падений и удалений от
рассказчика. Земная история Леля такова. После развода живет одна
в Белграде. Помогает бывшему мужу. 12 декабря должна
приехать в Париж. Присылает телеграмму: «встречайте в 10 утра». На
перроне Рассказчик впервые видит ее: «необыкновенно
бледное... лицо и глаза... кукольные – ...сине-фарворовый оттенок и
длинные, тяжелые... ресницы... и милая... усмешка», «кожа
нежной и мягкой белизны», роста чуть ниже среднего, «хрупкая,
но прямая», лет от тридцати и старше, голос «низкий чуть
однотонный, иногда теплый и убеждающий...», в поведении
«сдержанная откровенность». Может, когда хочет понравиться, быть
заботливой – в первый же день знакомства с Рассказчиком
зашивает ему перчатку. Уже через два дня Леля откровенничает с
Рассказчиком, повествуя о себе: первый ее жених – известный
актер Сергей Н., находится в Москве. Они прожили вместе 5 лет,
в последний год войны Сергей объявил, что не любит Лелю.
После смерти отца – в первые большевистские месяцы – она бежала
на юг, к своей тетке Екатерине Викторовне. По ее настоянию
выходит замуж за штабного офицера, человека поверхностного,
но чувственного. Их связывает «грубая основа» (в самой Леле
есть «что-то опасное и ненасытное»). После, в Белграде,
рядом с ней оказывается «стареющий неумный человек, чужой», Леля
решает поехать к тетке в Берлин. Уже 15-ого она, по
протекции Рассказчика, устраивается на работу. 2-ая часть
начинается с отсутствия Лели (уже две недели ее нет в Париже). Она
уехала в Берлин по вызову «русско-советского» потустороннего
С., находящегося по делам в Европе. Оставив Сергея, Леля
излагает свою идею любви: 1) это – «взаимная опора», 2)
«сладострастие оставленности». С ее точки зрения, «люди без Бога и
без веры» «освящают... дни и часы любовной разделенности» как
«часы молитвы» (любопытно, что Леля производит градацию
любви как мужчина, например, Стендаль в «О любви»).

В 3-ей части Леля увлекается Бобкой. Она захвачена «жадным, темным
волнением», которое пробуждает в ней «ослепительный женский
блеск». Рассказчик называет ее в этот период «маленький
мягкий ангел». Увлечение заканчивается изменой Рассказчику. «Есть
такая болезнь – раздражение, доходящее до ненависти –
против тех, кто смеет нас любить» – признается она (15 окт.).
Бобка уезжает, отношения с Рассказчиком прерваны.

Рассказчик – в первой записи своего дневника сообщает, что его
берлинская знакомая, «вдова полковника, выцветшая армейская дама
... с лицом грубым и серым... и ...громким... голосом»
говорит ему о скором приезде своей племянницы Лели. Рассказчик
испытывает ощущение нового, «блаженного, опасного». Самого
Рассказчика характеризуют как «романтического мальчика». У него
нет денег и он ждет «неотразимого» случая для очередного
заработка. Рассказчик размышляет о делах: «начало дел –
тяжелее всего» (он зарабатывает посредничеством). «Деньги
оскорбительно нужны» и Рассказчик уже З дня думает об этом со
страхом, который он уподобляет «сухому пламени». Дома он
перечитывает дневник, вспоминает юношеский роман, придуманный им в 16
лет – «безсловесный, невоплощенный, поверхностно-легкий»,
отдыхает – читая постоянно стихи. Выбирает вещи в
предвкушении приезда Лели, размышляет о смерти, к которой относится
«равнодушнее других... умру Я не сегодняшний, а...», посещает
ресторан, после нескольких «двойных» порций водки рассуждает
о пьянстве: «нежаление себя, легкость приключения, жертвы»,
поет цыганье и тут же проводит анализ пения. Любит
Чайковского и Шопена – что, по словам Лели, выдает в нем «мечтателя».
Вообще, мы сталкиваемся с довольно редкой смесью –
поэтические наклонности и мечтательность – постоянный анализ
окружающего и еще более постоянный самоанализ (психастенический тип
личности), романтизм и болезненная тяга к деньгам
(маньякальный тип), вязкость мышления (шизоидный тип), ощущение вины
перед человеком, его обманывающим (акцентуированный тип):
все это может быть сцементировано только некой
центростремительной силой, каковой и становится инвариантная любовь к Леле.

2-ая часть романа открывается записью от 17 июня. В отсутствие Лели
Рассказчик вновь хочет «записывать», что для него подобно
страсти. Что любопытно, свое сочинительство он называет
«внешне бесполезной работой», но также внешне безрезультативной, в
конечном итоге, оказывается и страсть к Леле. Рассказчик
обладает классификаторскими наклонностями (он любит
выстраивать различные схемы (см., например, запись от 23 июня; у Г.
Адамовича: «...стиль Фельзена похож на стиль ... каталога
отвлеченностей»). Жизнь, с его точки зрения, делится на: 1)
внешнюю, которую он определяет как «душевная пыль» и 2)
собственно «человеческую суть», которая проявляется «в каждом
единичном чувстве». Также впервые упоминается богатая эмигрантская
семья Вильчевских из Петербурга (сын главы семьи – Бобка и
разведенная дочь Зинка 28 лет). Далее Рассказчик продолжает
анализировать свои взаимоотношения с Лелей. Вспоминает, как
«пренебрежительно-рассеянно» приняла она недавно его
подарок, как во второй раз, несмотря на его просьбу, отказалась
зашить ему перчатку (свидетельство ослабления ее чувств). Мы
также узнаем, что «в страшную ночь после бистро... когда
понял, что она не полюбит меня», Р. сблизился с Лелей.. 22 июня
Рассказчик проводит в шляпной мастерской, помогая ее хозяйке,
рижской немке Иде Ивановне, подвести бухгалтерские итоги за
год, после чего оказывается в ее постели. «Бегство после
сближения – безошибочное доказательство нелюбви», – заключает
герой, описывая перед этим свое весьма быстрое бегство от
объятий Иды. 23-го он получает письмо из-под Дрездена – Леля,
«разочаровавшись в отношении к ней С.», находится там вместе
с его знакомой. Рассказчик придумывает разговоры с Сергеем,
«исполненные обоюдного восхищения» – ему кажется, что
продолжается «воображаемый, уже в детстве придуманный роман с
теми же персонажами и отношениями». 26-го Рассказчик записывает
мысль о том, как «выдуманное... утверждение... в конце
концов делается правдой» – в письме Лели было шутливое
предложение Рассказчика поухаживать за Зинкой, которое воплощается в
реальность – Зинка становится его любовницей. Рассказчик
подводит промежуточные итоги: «легкие деловые успехи, две
женщины». Здесь мы видим, что, несмотря на многочисленные
указания на зависимость стиля Фельзена от прустовского (в критике
Г. Струве, А. Савельева, М. Цетлина), по умению раздваиваться
и сочетать высокое с низким герои Фельзена значительно
ближе к героям Достоевского (Человек из подполья, Свидригайлов,
Версилов, Ганя Иволгин, Иван Карамазов). 7 июля приходит
письмо с фото Лели. Рассказчик конструирует «как бы
присутствие» возлюбленной через разговоры о ней с другими (например, с
м-сье Дерваль, у которого она работает). Отмечая полугодие
«дружбы» с Лелей, видит защиту от смерти в любви, т. е. – в
ней («только любя, зная о любви, на любовь надеясь, мы
вдохновенно... заняты жизнью»). 3-я часть начинается встречей с
Лелей. Она рассказывает Рассказчику, что С., уезжая на съемки
в Америку, подарил ей существенную сумму денег. Как всегда,
любые факты становятся импульсами для философских медитаций
Рассказчика. Он размышляет о природе потребности в женщине:
мужчины желают ее «словно дикари своего божка» – тем самым
находя, хотя и языческую, но все же религиозную подоплеку
этой потребности, которая способна «заменить потустороннее и
будто бы переменимое здешней, всепроникающей человеческой
любовью». Простая жизненная ситуация – испуг в телефонной будке
– вновь приводят к вечным мыслям: Рассказчик думает о
«потоке вечности... создаваемое нами неповторимо, и все же не
будет вечным – в этом и его острота, и его несвязанность с
тусклой... жизнью, и героическая его ненужность». Также мы
узнаем, что Рассказчик разрывает с Идой и прощается с Зиной – она
больна и уезжает в Швейцарию. «Вы совершаете убийство» –
предупреждает Зина. Сам Рассказчик упорно ищет «неуловимые
словесные разрешения» всего происходящего в мире. 19 сен. он
записывает, что Бобка, которого он сам познакомил с Лелей,
становится его счастливым соперником. У Рассказчика возникает
«детский страх беззащитности... боль, настоящая телесная
боль»(здесь возникает очень важная параллель с господином Тэстом
(П. Валери) – чувство боли и постоянный, расщепляющий все
анализ). Возникает неожиданная чувственная симметрия:
Бобка-Леля – Рассказчик-Зина. Продолжая вести дневник, герой мечтает
«найти понимающего читательского «оценщика», мною же
выбранного» – перед нами мотивы хрестоматийного стихотворения Е.
Баратынского (см. также ст. «О собеседнике» О. Мандельштама).
Он анализирует свое новое качество – соглядатая (следит за
Лелей и Бобкой, см. также «Соглядатай» В. Набокова) и умение
переводить «одно свое состояние в другое» (сублимация по
Фрейду). Следует заметить, что Рассказчик постоянно использует
существительные, словно столбы, вокруг которых натянута
сетка из прилагательных-эпитетов (парных, тройных и т.д.),
заполняют и онтологически укрепляют пространство речи, – отсюда
игра теней на внутренней территории. Рассказчик все более
понимает, что его сочинительство – «не только полезное или
отвлеченное усилие, но и способ... единственный свободно
говорить о самом для себя важном». Он отмечает, что «болен
ревностью и Лелиной нелюбовью», объединяет себя и Сергея по
признаку носителей «нечувственного начала» и противопоставляет
обоим Бобку как чувственного соперника. Ставит себе диагноз –
«страшная любовная половинчатость – знать до конца одно и
верить совершенно противоположному». Ждет отъезда Бобки и Зины.
Зная, что причиной ее отбытия является болезнь, не хочет ее
выздоровления. Рассуждает о природе времени: люди
«придумывают... вкус времени, которое они восстанавливают». В этом
рассуждении мы видим принципиальное отличие от философии
времени у Пруста: Пруст описывает не вкус (субъективное ощущение),
но вес и протяженность времени (измеряемые человеческой
жизнью величины), Газданов – состояние междувременья
(измеряемое человеческой смертью). Сам же любовный треугольник все
больше напоминает хрестоматийный: Чацкий – Софья – Молчалин.
После отъезда Бобки происходит решающий разговор между
Рассказчиком и Лелей. Она признается, что была близка с Бобкой на
той же кушетке, что и Рассказчик с пришедшей к нему 5 июля
Зиной. Объясняя свой выбор, она говорит, что «Бобка – пустой и
ничтожный, возвышается» от любви, Рассказчику же «не так,
как ему, нужна любовь», он и без того «стоящий и добрый».
Рассказчик приходит «через попытку любовь обожествить – к
сознанию «обмана». Собственно, это и есть результат теологической
подмены – на место неизменного и неизменяющего Бога
поставлена изменчивая и изменяющая женщина. «Любовь – здесь рядом,
по эту сторону, в этом мире, и другого мира – несомненного и
непроницаемого – нам не раскрывает и раскрыть не может» –
вот вывод Рассказчика из этой истории, но вывод опять
ошибочный, поскольку тот мир проницается той – Божественной –
любовью, здешней же естественно – нет. Но, испугавшись этого,
верного следующего шага в своих рассуждениях, Рассказчик вновь
бежит в эту любовь, уже его обманувшую: «не дано другой
вершины, кроме любви, и нет другой любви, кроме Лели, и пускай
любовь и всякая вершина – обман, и в Лели – обман... я никуда
не убегу». Так мы приходим к пониманию названия романа, как
названия метафизического. Сам же способ – ведение дневника,
подталкивает к 3-ей части – «Письмам о Лермонтове»,
поскольку ведущий дневник соотносится с Печориным («Дневник
Печорина»), Бобке же достается роль Грушницкого.

«Счастье» – повесть, которая «...есть продолжение или окончание
«Обмана», написана как «бесконечное письмо, обращенное к любимой
женщине» (В. Ходасевич). Сюжетной линии, как таковой, нет.
Мы узнаем, что по приезде от Бобки (он живет в Канаде) Леля
возвращается к Рассказчику, поскольку «больше всего боится
быть разлюбленной». Также, после контракта в США, приезжает в
Париж бывший жених Лели – советский гражданин С., поскольку
она – единственное, что у него вне России есть. С. как бы
становится двойником Рассказчика – он в том же положении по
отношению к последнему и Лели, в котором ранее был Рассказчик
по отношению сначала к С. и Лели, а после Бобки и Лели В
письме, среди прочего, Рассказчик описывает своих друзей: и
Риту и Шуру. Рита– «гибкая, стройная, удлиненно-тонкая и
грациозная», у нее «гимназически нежная холеность и чистота»,
каштановые волосы, бледно-белое лицо, «мутно-серые
безвыразительные глаза», чуть отвисшие губы, шепелявое произношение. У
Шуры, которого Рита называет «Шуреныш», нескладная
коротконогая фигура, подвижная, несколько угодливая и неожиданно
плотная, «покатый, будто бы мыслительский лоб». Он – бывший
офицер. Рассказчик вновь подтверждает свою верность Лели, называя
ее – «единственная моя вдохновительница и возможная будущая
читательница», хотя и понимает, что она никогда до конца не
будет в его власти: «сказочные и страшные ночи – все это
становится... неустойчивым, легко может исчезнуть и замениться
другими отношениями, случайными и зависящими от посторонних
причин». Мы также узнаем, что хотя Леля вновь с
Рассказчиком, он не чувствует до конца своей над нею власти: «глажу
ослепительно-белокурые волосы, самое важное для меня в
неотразимо-волнующем вашем облике и... наиболее послушное». Но все
же ее возврат для Рассказчика – и есть вынесенное в название
чувство.

«Письма о Лермонтове» – третья «серия» взаимоотношений Рассказчика и
Лели, формально совершенно отдельная. По жанру ближе к
роману в письмах. Здесь происходит смычка двух основных
предметов страсти Рассказчика – к Лели и к русской литературе, и, в
общем-то, литературе уделено значительно больше места. Книга
вызвала в эмигрантской среде положительную критику. Книгу
отметили и В. Ходасевич («мысли о Лермонтове составляют
лучшую часть книги») и Г. Адамович («книга глубоко серьезна. Мы
узнаем духовные периоды развития Рассказчика (письмо №6): с 4
кл. гимназии – роман с Лермонтовым (с 10 до 15 лет),
начавшийся с прочтения в детском отряде, куда Рассказчик
отправлялся каждую весну, «Трех пальм», затем – декаденты, которые
«все... перевернули» в герое, следующий «роман с писателем» –
Блок (который в письме№5 упомянут в другом контексте:
комментируя литературный табель о рангах, Рассказчик говорит о
незаслуженной победе Блока над Пушкиным, Бодлера над Ронсаром и
Расином), затем «если было какое-нибудь чудо... это Пруст,
чем-то уже затмивший Толстого и Достоевского... удача
медленного и тяжелого человеческого восхождения», особые отношения
с Пушкиным, заключающиеся в «попытке слушать и вникать». Но
Лермонтов оставался самым близким, поскольку именно он
сделал открытие, объясняющее Рассказчику самого себя и тот тип
любви, к которому он так стремится: «любовь не как земную
радость или муку и не как ...небесное откровение, а как тяжелый
каждодневный «крест», навязанный жизнью, но своей волей уже
не сбрасываемый и ничем чисто любовным не увенчиваемый».
Такую любовь Рассказчик считает творческой и находит ее у
Печорина и в «Валерике». В творчестве поэта он видит «умение
передавать самое неуловимое и сокрытое», описывая Лермонтова,
он упоминает следующий факт – «он на людях исписывал клочки
бумаги» (письмо №9). Любопытно, что сам Фельзен. именно так
сочинял («он ... приходил ... в кафе... и немедленно
доставал... лист). Исследуя стиль Лермонтова, Фельзен отмечает, что
тот постоянно пользуется, иногда прямо злоупотребляет
словами на «ость» – «душевно-объяснительными и обязующими» – но то
же самое делает и сам Фельзен. Таким образом, перед нами
образец автоописания и анализа собственной поэтики (ср., Осип
Мандельштам «Разговор о Данте», В. Набоков «Дар» – рецензия
Кончеева). В письме №7 мы узнаем еще один штрих: все романы
Рассказчика – «нечастые длительные состояния, всегда
вызываемые каким-нибудь писателем или поэтом», что еще раз говорит
о переходе Лели из разряда реальных женщин в разряд почти
уже литературных героинь, выдуманных, возможно, самим же
поклонником. Кроме того, мысли Рассказчика все более и более
переходят от реальной Лели к понятиям отвлеченным, он рассуждает
о своем поколении: «поколению суждено... – пускай без Бога
и неба – любить», «нашему поколению не осталось ничего...
кроме честных и скудных слов... мы научились молчать»; о
России и человеческом: «Россия и все в ней... происходящее –
временное, личное, непрощаемое... а ... поэзия человеческих
отношений – в этом какое-то биение вечности»; о смысле истории:
«может, большевики и победили, потому что ненависть боролась
против пустоты или... меньшей – ненависти». В конце,
спохватившись, он возвращается к предмету страсти земной,
объясняя, почему пишет Лели о Лермонтове. Эти письма:
«транспонированное, намеренное или нечаянное чувство к вам (Леле – Зак.),
попытка найти какой-то «эрзац» разделенности и счастья,
избрать деятельность, в чем-нибудь достойную любви», их
«интеллектуальный воздух», таким образом, становится чем-то вроде
вдыхаемого эфира – чтобы увидеть то, что хочешь увидеть.
Рассказчик понимает, что настоящая любовь не бывает выдуманной и
всегда соседствует со смертью. Свое 12-ое письмо он
завершает почти как завещание его существования воспринимается им
как дуновения «частной моей жизни, непереставаемой
каждоминутной ее поэзии, частной любви к вам, начинающегося старения и
малодушных моих усилий не видеть, не понимать смерти».
Любопытно, что Ю. Терапиано отметил связь прозы Фельзена с прозой
Лермонтова еще до выхода «Писем» (1935): «... манера его
письма, его аналитические приемы носят на себе следы влияния
Пруста. Но за всем этим более глубоко, более внутренне Ф.
представляется мне связанным именно с русскими истоками, а
именно с лермонтовской прозой» (1933).

«Перемены» – рассказ, завершающий сюжет с Рассказчиком и Лелей.
Отмечен сверхскупым на похвалы В. Набоковым: «... украшение
сборника (альманах «Литературный смотр» – А.З.)... настоящая
литература, чистая и честная»(1939 г.). Как и предыдущие
произведения Фельзена, написан в форме монолога-рассказа и
воспринимается как отрывок некоего большего по объему произведения.
Рассказчик попадает в клинику с запущенным гнойным
аппендицитом. Во сне видит Лелю, у нее «смеющаяся ангельская кожа».
Леля реальная в это время находится на юге с неким Павликом
(на отдых она уехала до болезни Рассказчика). Он понимает,
что «любовь, раскрывающая нашу судьбу, становится с годами...
беспредметней и как бы отвлеченней». Записи даются все
труднее. Рассказчик ощущает отсутствие любимой как некое
дезертирство, хотя именно по его просьбе Рита посылает Леле бодрые
веселые открытки. После операции повествователь заболевает
воспалением легких. В палате его навещает приехавший из СССР
советский военный эксперт – бывший гимназический, еще с
4-ого класса, приятель. После общения с ним «презрение и
мстительный гнев» по отношению к большевикам забываются. Шура
осуждает Рассказчика за общение с большевиком, а «дон-жуан... и
красавец» – экперт уезжает в Москву, не простившись с
приятелем. Впрочем, из воспоминаний об их общей молодости мы
узнаем, что сам Рассказчик в 1914 г. учился вместе с Лаврентьевым
на третьем курсе Университета на юридическом факультете. В
больнице за Рассказчиком ухаживают Шура и Рита. Рассказчик
привязывается к Шуре, его привлекает в нем «сочетание долга и
здравого смысла» и он со стыдом вспоминает прошлую
«неправоту, вызванную соперничеством и ревностью» к Леле. После
выписки из больницы Рассказчик переезжает к ним. В восстановлении
ему помогает своей «чарующей женской мягкостью» Рита,
«большая, изящная, «хорошая девочка». Рита предоставлена большая
из двух комнат. Между Рассказчиком и ею устанавливаются
предлюбовные отношения, Рита. воздействует на Рассказчика своей
«поэтической, нежной» натурой, но он отказывается от более
тесной связи из осторожности и боязни, что об этом может
узнать давняя приятельница Риты – Леля.

Когда Рассказчику становится лучше, Шура передает ему, что когда-то
у Лели была мысль «долюбить» Рассказчика и затем с ним
разойтись. Его «надменная глупая бедность», возможно, и стала
причиной ухода Лели. Но Рассказчик понимает, что корни разрыва
иные: он «скрывает любовь» к ней, она – нелюбовь к нему. Ее
«любовная неодаренность» вынуждала его любить за двоих,
испытывая с ее стороны «упорные, частые измены». Рассказчик
вспоминает «упрощенный роман» Лели с Шурой еще до его женитьбы
на Рите. (она была в этот момент на каникулах), «пьяное
безобразие» их единственной ночи, ускорившей расхождение
Рассказчика с Лелей. Но из всех переживаний Рассказчик выходит лишь
укрепленным. «Amo ergo sum» становится его девизом и он все
более приближается к постижению amor, как «животворящей
природы любви», которая есть «благодать, или Божий подарок, или
небо, сошедшее на землю, или сила, нас чудом вознесшая на
почти недоступные высоты». Рассказчик постигает и «мистический
круг» любви, который, расширяясь, захватывает все больше
людей, преобразуясь у писателя, художника, творца в творческую
силу. Их к участию в общей работе приводят «жалость, и
любовь, и напряженная работа над собой». Рассказчик осознает
себя как художника и у него это осознание связано с Лелей. Он
«благодарен... за пробуждение, за первый толчок». Теперь его
любовь существует вне страха, Рассказчик завершает свое
монолог со сдержанным пафосом прозревшего человека, обретшего
истинное спокойствие: «просто люблю... словно время нам как-то
вернуло помолодевшую, прежнюю нашу любовь». Следует
отметить некоторое сходство со знаменитым последним стихом
Дантовской «Божественной комедии»: «Любовь, что движет солнце и
светила», что переводит частную любовь Рассказчика к Леле в
метафизический план, в какой-то мере уподобляя Лелю воображаемую
– Беатриче, а самого Рассказчика – Данте.