Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

2006 год

Начало

Продолжение

ХОЛЕРИКИ

Холерики

Холерики придумали снаряды
И пробрались в пургу на полюса.
Холерики – отличные ребята,
Без них на нашем глобусе покатом
Была б безветрия сплошная полоса.

Одни заменят: дьяволова сера!
Другим холерики смозолили глаза…
А я скажу: открытая «холера»
Гораздо лучше, чем прикрытая «шиза»!

Ну, кто прошел Сибирь по бездорожью?!
Кто пол-Европы строем прошагал?
Холериков легко узнать по рожам,
В которых все: и мордобой бульдожий,
И кровь, и пот, и сажа, и аврал!

Одни считают: «То не люди – звери!»
Другие помолчат (примерно час).
А я скажу: здоровая «холера»
И на орбиту выводила нас.

Ну, кто на льду размолотил Канаду?!
Рискнул один на танки наступать?
Холерики – отличные ребята,
Холерикам командовать парадом,
А всем другим на нем маршировать!

Ну, кто бы вякал, пер на правду кто бы:
Холерики не принесли добра?!
То меланхолики открыли нам микробов,
А также расщепление ядра…
2006






Моя загадка

Ты, может, самая огромная загадка
В моей исполосованной судьбе.
И вот среди сплошного беспорядка
Сижу и думаю (зачем-то?) о тебе.

Я ребусы обычно, как орешки, щелкаю,
И кубик Рубика в сравненье – ерунда.
Чешу за ухом и щетинюсь холкою:
Откуда ты явилась? И когда?

Из детства ли из самого из раннего,
Когда беспечным и красивым рос?
А, может быть, из возраста пацаньего,
Когда об ЭТОМ стал подумывать всерьез?

Ага, так ты же бред тридцатилетнего,
Галлюцинация… нет, чудное мгновенье!
Но чур! Но чур! Ко мне полет его!
(Вот видишь, даже «ё» тут под сомненьем)

Возможно, Фромм так не раскидывал мозгами
И Циолковский не раскатывал губу,
Когда рассматривал Вселенную в трубу…
Так что ж за искры пробегают между нами?!

Ну вот, я записал в свою тетрадку
Почти что стих. Теперь его прочти.
И если хочешь, сохрани свою загадку
Почти раскрытую, но вечную почти.
2006






Югорские черти

Друзья уехали в Надым.
Что тут случилось!
Куда? Зачем? Ну, надо им:
Душа просилась…

Товар забили до бортов
И объезжая «мусоров»,
В путь до Надыма.
А путь фартовый не фартов,
Когда без «дыма»…

Понятно, Дима?!

Тюмень курила коноплю,
Дорога в белую петлю,
Как змей свивалась,
И каждая верста рублю
Во всем равнялась…

Я был душою с ними, но
Душа болела.
И призрак в сером домино
Ныл то и дело.

У нас не спутать никогда:
Замерзнет при нуле вода,
Потом – икс-игрек…
А там под сорок холода,
Какие ж игры?!

Эх, братец Игорь…

Мне призрак «натирал» про Круг,
Про то, когда пятьсот вокруг,
 Лишь тишь и звери…
Но он брал явно на испуг,
И я не верил.

Друзья уехали в Надым.
Что тут случилось!
Куда? Зачем? Ну, надо им:
Югра им снилась…

Один вернулся: «Жизнь – труба!»
Другой – надежду теребя,
Но злой и желтый.
Но каждый вырвал из себя
И выгнал черта

Бесповоротно.

Рассказы – кто на риск и страх
Ледник проходит на «ЗиЛах»,
Герои вроде…
Друзья вернулись, но в снегах
Их черти бродят.
2004






Тринадцатый присяжный
 

Меня преследует один и тот же сон:
Пришел на суд ТРИНАДЦАТЫЙ присяжный,
И перевесил голоса по-свойски он.
Сон… Это сон… Но больно он уж страшный.

Сон прямо в темя мне,
И нервной думы тик:
Он сядет на скамье,
Он вынесет вердикт.

Не сплю ночами я.
Мысль – словно шило:
 Что в зале будто бы Скамья
С ним все решила.

И мне осталось только взять и оправдать,
И отпустить виновных на свободу,
Хотя хотелось бы, конечно, наказать –
На двадцать лет в Сибирь, на хлеб и воду!

…Зал затих – не нужно молотка.
Сам судья вердиктом недоволен.
Суд присяжных – не шедевр пока,
Но мы честно расписали роли.

Прокурор все зачитал с листа
(Поседел совсем он с этим делом),
А те, кто занял на Скамье места,
Бросились на амбразуру смело.

У присяжных – уши и глаза,
Чувства их не цирковые пони…
Может, кто-то что-то не сказал,
Может, кто-то что-нибудь не понял…

Но нет его на лавках на Скамье,
Не пришел на суд – хвала богам!
Значит, лишний показался мне,
Я считаю всех по головам…

А мне осталось только взять и отпустить
Оправданного ими на свободу,
Хотя хотелось бы по всем статьям снабдить –
На двадцать лет в Сибирь, на хлеб и воду!

…Но из Москвы Верховный возвращает
На перерассмотрение  тома…
Зэка сидит на заседаниях, скучает…
Который раз ему – то воля, то тюрьма…

Я заменен. Теперь судья другая
Присяжных подбирает на процесс.
Но эта процедура дорогая
Нам не приносит явный перевес.

Я худшее уже подозреваю,
Я логики не вижу в их словах…
Ну, что же в обвинении смущает,
Когда расклад простой, как дважды два…

Среди присяжных есть, конечно, мамы,
Прокурор к ним подобрал пути…
Но шесть к шести, как будто пентаграмма,
Как знак дорожный – дальше не пройти!

И снова сном, тяжелым и оттяжным,
Стучусь к себе, как молотком об стол:
Ну, где же мой тринадцатый присяжный?
Я мечтаю, чтобы он пришел…
2004






Винительный падеж

Одни в своих мундирах светло-серых
Со звездами, залитыми в погоны,
Раздались вширь на боевых консервах.
У них все просто: охраняй вагоны!

Но в падеже винительном:
Кого? Что? –
Все очень относительно…
И хорошо.

Других мы встретим на прогулке в сквере,
В аллеях, у фонтанов и газонов…
Им нужно в первый ряд на все премьеры,
Особенно – на фильм про лепреконов.

Но в падеже винительном:
Кого? Что? –
Все очень относительно…
И хорошо.

У третьих все идет вверх дном по жизни,
Меняются срока у них и зоны…
Но постоянства нет в моей отчизне:
И, может, скоро им стеречь вагоны,

А тем, в мундирах, сдохнуть на перронах,
А этим, в сквере, надевать погоны…

Ведь в падеже винительном:
Кого? Что? –
Все очень относительно…
И хорошо.
2005






Колыбельная Полине

Девочка-цунами
С карими глазами,
Ты такая милая, глаз не отвести!
Но когда заснешь ты (только между нами),
Все гораздо лучше после девяти!

Девочка-цунами
С нежными чертами
Засыпает с боем – каждый вечер бой.
Но зато уж после (только между нами)
Мне не страшно за планету, и везде покой.

В Штатах наводненье
Или зараженье
Где-то птичьим гриппом, боже упаси!
Но закроешь глазки, будут сновиденья –
Легкие, пушистые… Так что лучше спи!

Девочку-цунами
Накрывает снами,
В мире все спокойно, ты тоже отдохни!
Ночью надо выспаться и любимой маме,
А для прочих выкрутасов остаются дни…
2006






Сказание о Евпатии Коловрате

Когда Рязань, зарезанная ханом,
Чадила небо жертвенным бараном,
Пришел на пепелище Коловрат.
Но что ж осталось у того мужчины:
Колчан, да меч, да малая дружина,
Да степь заснеженного, белого ковра…

Но сохранили, сохранили летописцы
Для нас сказанья славной старины:
Скрепляли «ер» слова, как будто мышцы,
«Юс носовой» – все стороны равны…

«Ну, что же, – говорят ему, – Евпатий,
Их слишком много, нам не хватит рати.
Не лучше ль затаиться, переждать?
В лесах укрылся чудом спасшийся народ,
Часть перебиты, вмерзли в снег и лед… 
Наступит снова год, кому же жать?»

Встревали буквицы с руками земледельца,
Но выходили, выходили в степь слова:
Кто с молотом, кто с колом, кто с нательцем,
Кто без всего совсем  – на шее булава.

И Коловрат напал отчаянно на хана.
Его дружина прорвалась до стана,
Все полегли – старания пустые…
Но дрогнула Батыева охрана,
Когда пробился к ней Евпатий в ранах.
Еще б мгновенье, воевода сшиб Батыя…

Но приуныли, приуныли борзописцы,
Переписав свои заветные тома:
«Была их горсть всего… Сражение без смысла…
Была их горсть, а у Батыя – тьма…»

Бой завязался возле ханского шатра.
В раненьях стрел, в отдохновенье страв,
В круженье быстрокрылых белых птиц
Евпатий пал у погребального костра.
Была досада горька и остра…
И кровь лилась со слипшихся страниц.

Сражались «яти», уточняя мысли;
«Фета» и «ижица» лупили из бойниц.
И книжицу хранили летописцы,
Когда века напоминали белых птиц…

Стегнули время по бокам суровой плетью,
И унеслось оно куда-то опрометью.
Сие сказанье нам всем не по зубам:
Оно стирает грань меж животом и смертью…
Я допивал «Янтарного» уж третью
И, бросив чтение, побрел в универсам.
2006






Жалящая рыбка

Я не скажу Вам о песочных замках.
Я лучше промолчу Вам бестолково,
Ведь все написано у Игоря Талькова…
К чему чужое повторение пера?!
Инстинкт самца или инстинкты самки…
Не доживут до вечера подранки,
А я тем боле… Если только до утра.

Но надо сохранить свою улыбку.
Я это выучил, как будто на скрижалях…
Я помню всех в лицо, кто больно жалит,
А Вас тем более запомнил, моя Рыбка.

Нет слов, одни остались междометья…
Да что там этот мир весь на ладони!
Жара тяжелая. Шагну на подоконник,
Чтобы раскрыть два белые крыла.
Но нет, Вы не пугайтесь: эти клети
Не выпускают никого на свете,
А нас подавно, так что все – зола.

И надо сохранить свою улыбку…
Я это выучил, как будто на скрижалях…
Я помню всех в лицо, кто больно жалит,
А Вас тем более запомнил, моя Рыбка.

Но есть надежда, что в четвертом измеренье,
Среди других, загадочных миров,
Где будет много солнечных цветов,
Рискну и обращусь я к Вам на «ты».
Не будет слов, лишь губы-откровенья…
И …
И соль растает в синеве Воды.
2006






Учителя

Учителя уходят ближе к Богу,
В неведомую, дальнюю страну.
Казалось, что они еще помогут,
Подскажут незаметно, подтолкнут…

Еще вчера заботливые крылья
Старались наши головы укрыть,
Но смерть пришла, а нас всегда учили
Плевать на смерть, крепиться и любить.

Взрываются отчаяньем и кровью
Пятидесятилетние сердца,
Не вынесшие жизни в пустословье,
Рожденные гореть, а не мерцать!

Земля им пухом, а обитель – небо,
Чтобы на нас взирали по ночам.
Нет горше водки и краюхи хлеба,
Которыми крепиться нужно нам.

Как тяжело. И холоду могилы
Ручьи горячих слез не остудить…
Так значит, что нас правильно учили
Плевать на смерть, крепиться и любить.
1995






Мертвец

Я при жизни был рослым и сильным,
Но таким дураком простофильным,
Что аж стыдно на весь белый свет.
А теперь я смотрюсь очень стильно:
Аккуратненький холмик могильный,
В фотошопе подделан портрет.

И с него, с пожелтевшего фото,
Молча смотрит умное что-то
Сорока ли пятидесяти лет…
Мне приносит букетики кто-то,
Наливают полрюмки чего-то,
И истома мой точит скелет.

Я б при жизни теперь изменился:
Не буянил б, с женой помирился,
Да и пил бы всего грамм по сто!
Но назначено было судьбою,
Чтобы я вытворял все такое…
Есть, что спомнить: попойки, запои…
Но опарыши съели глистов.

Я не Будда отнюдь, но в другой ипостаси
Я исправить свое все согласен.
2006






ТРИГОНОМЕТРИЯ

Бес понятия
 

Образцы классического русского четверостишия
1.
Где-то есть изба – 
Пятистенный дом, – 
Где метет тропа
Снежным помелом,

Где меня найдут,
Где откроют дверь,
Где на руки тут
Же прыгнет добрый зверь.

В ней порог –  поклон,
На стекле –  узор,
У святых икон
Не потуплен взор.

Хоровод теней
По пяти углам,
Позапрошлых дней
Пыль, зола и мгла…

Я стучался в лес,
Я стрелял в испуг,
И сказал мне бес:
«Я теперь твой друг».

Он водил меня
По пяти кругам,
Словно медь менял,
Почем свет ругал.

Подслащал кнутом,
Понукал пряником,
И я слыл кругом
Странным странником.

2.
Где ни север, ни юг,
Ни прогар, ни накал.
Запрещенный хук
Из кривых зеркал.

И я видел в них
Отраженье спин
Ни своих, ни чужих – 
Отупенье, сплин.

Там всегда рассвет!
Там всегда весна!
А просвета нет,
Словно в трех соснах,

Бес водил меня,
Бес кружил меня.
И на исходе дня
Методы менял.

Он приносил в купе
Чай с подстаканником,
И я казался себе
Странным странником…

Но я нашел избу!
Но я вошел в судьбу!
Видал я всех в гробу
В подзорную трубу!

3.
Видал я всех в гробу…
Все это было так:
Дыханье спер в зобу
Плачевный полутакт,

Горели свечи, и
Я шел по тем рядам,
И человечии
Лежали судьбы там…

И я хотел сперва
В незрячих тех глазах
Читать по слезам страх
И разбирать слова,

Потом явился он,
И снова свет погас,
И погребальный стон
Из склепа вывел нас.

С тех пор хожу во тьме,
Как сумрачная братия,
А бес поведал мне,
Что бес он –  Бес понятия.

Он не мешает, нет.
Нам вместе веселее…
Найти бы мне ответ:
Понятье кто имеет?

Но бес пока молчит,
И мой вопрос висит...
Лукавое занятие
Общаться с «бес понятием».

И я клянусь огню,
Прищурившись на свет, – 
Когда найду ответ,
Я беса прогоню!
2003

(Окончание следует)