Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Доктор Квэк выглядел как хороший американский чёрный. Отбывший
12 из-кожи-вон-лет в школе; четыре, ещё более потных года, в колледже
– я просто не хочу останавливаться на само собой разумеющемся:
футбольная команда, баскетбольная команда, бокс; всюду участвовал,
всегда вежливый, тренеры довольны, никаких конфликтов, 3-е место
по стране (в 1987 году) за эссе «Америка – всегда форпост» – 1-ое
место в тот год – холодная война – получил русский, 2-ое – китаец,
– что ж, к таким вещам надо относится с пониманием – всякому делу
свой черёд; ни разу не пропускал воскресную службу, – патер вёл
дневник посещаемости, и при случае отмечал особенно ревностных
членов конгрегации в разговорах с попечителями колледжа – в частных
разговорах, разумеется, – ничего похожего на доклады. Разумеется,
по окончании получил достойные внимания рекомендации – письменные
и устные; был принят в мед институт. Нафаршированный, как гусь
на Рождество, специальными знаниями, прошедший после института,
в общей сложности, лет 8 профессиональной тренировки – тяжёлой,
как служба в десантных войсках, и столь же отупляющей, он сидел
здесь «на сите», чуткий к малейшему отклонению от стандарта. Если
он морщил лоб, чего-то не понимая в разговоре, это сигнал его
напарнику: требуется копнуть глубже; а лучше, – чтоб не искать
неприятностей, – сразу отсеять кандидата, свидание с которым заставило
доктора Квэка наморщить гладкую, коричневую, точно лакированную
кожу, покрывающую выпуклую лобную кость черепа – вместилища драгоценного
мозга, – хранящего, по меньшей мере, на 3-4 миллиона баксов одних
только профессиональных знаний и навыков, а сверх того, способного
отправлять множество других – всегда общественно полезных – работ
и услуг.

Командовал-то, как всегда, белый джентльмен. Я запомнил доктора
Сарантано по его фотографии, вывешенной на сайте, – закончил Йелль,
резидентура по пластической хирургии Колумбийского Университета
– из-за того, что смотрелся он, для отличника здравоохранения,
как-то слишком свежо и моложаво, – может, чересчур блестели его
итальянские глаза, – и легкомысленно, – если это слово вообще
употребимо там, где со счёта на счёт, – будто шары в кегельбане,
катящиеся к густому забору кеглей, – нули спешат один за другим,
и подстраиваются к ряду натуральных чисел, образуя в итоге хорошенькую,
кругленькую сумму ежегодного дохода. Никак не мог быть легкомысленным
(больше 500 000 в год, я думаю), что бы там ни казалось на фотографии,
американский пластический хирург.

Практически все высококвалифицированные специалисты по окончании
лет, лет – целой жизни – профессиональной тренировки не способны
думать ни о чём за пределами профессии; для того чтобы это увидеть,
не нужно никаких особенных, ухищрений, – в ходе трехминутного
разговора самый невзыскательный ум, убедится в своём полном интеллектуальном
превосходстве; и не потому, что его собеседник невежественен,
– это случается, но не часто, – а оттого что интеллектуальная
реакция специалистов чрезвычайно замедлена, – доходит всё как
до жирафов, если только разговор не коснётся их работы, тут-то
они режут, как ножом; и вот это тоскливое, занудное и тусклое
отличает лицо настоящего, серьёзного профессионала: – «у меня
все мозги выбиты», – гордится он, – «вместо них у меня большие
знания»; поэтому хирург американец, функционируя практически без
сбоя с точностью (полу)автомата, никогда не зарежет больного на
операционном столе; но вне операционной лучше не встречаться,
можно и помереть от тоски. С живыми взглядами среди них попадаются,
но это отдельный абзац.

Вскоре после победы на выборах, выступая в своей Alma mater –
всё в том же Йелльском Университете, – не отличавшийся академическими
успехами, соответственно не надрывавшейся во время учёбы, а поэтому
сохранивший живость характера и приятный цвет лица, президент
Буш пошутил: – «Насколько могущественная вещь образование – вы
можете увидеть, посмотрев на меня и на вице-президента – я закончил
Йелль, и вот я – Президент страны, а Дика вытурили за неуспеваемость,
и он – только вице-президент».

Дети больших людей не выбиваются из сил в университетах. Отбывая
там годы, они входят в клуб, знакомятся с теми, с кем потом будут
вместе работать; с теми, кто потом будет работать на них. Они
не гонятся за знаниями и оценками. Не зубрят по ночам. Профессора
вспоминают о них с мучительной гримасой. Во время визита Буша
в Йелль, ему вручили диплом почётного доктора, – за несколько
дней до вручения в университете разразился жуткий скандал. Бывшие
учителя президента ни за что не хотели вручать докторский диплом
известному двоечнику. Как-то их уломали. Широкий кругозор только
страдает от мелочей и деталей. Деревья заслоняют лес. Формально
образование Черчилля закончилось кавалерийской школой, Сталина
– в начале семинарии. Свободные от лишнего, вооружённые необходимым,
спортивные, вёселые и находчивые – именно такие кадры решают всё.

– Как доехали? Легко ли нас нашли? – спросил Сарантано.

Есть горы книг, рассказывающих о том, как вести себя на интервью,
какие вопросы тебе задают, и каких ответов ожидают. Как у серьёзного
шахматиста всегда про запас несколько выученных дебютов, так и
здесь надо знать на память несколько стандартных начал. Сарантано
играл со мной известное среди соискателей резидентур классическое
начало, описанное в книге «Как попасть в резидентуру» (35 долларов
– дорогое довольно пособие).

– Сент-Винсент госпиталь всем известен, так что искать не пришлось.
И потом, на всякий случай, у меня были с собой ваши инструкции.
Стефани мне их любезно прислала.

( «Как попасть в резидентуру» объясняет, что всякий вопрос имеет
второе дно. Так, скажем, вопрос: – Быстро ли вы нас нашли? – оценивает
насколько легко ты относишься к вещам, склонен ли жаловаться на
трудности, и т.д. К примеру, было бы ошибкой припомнить плохо
работающие госпитальные лифты. Мой же ответ показывал интервьюеру
насколько я бодрый, находчивый и несклочный парень, потому что
инструкции Стефани для начала попали в почтовый ящик моей соседки,
– на конверте был перепутан номер квартиры, – а потом пригодились
только однажды, когда я позвонил в справочное спросить какие поезда
идут к госпиталю, и, глядя на конверт, прочитал оператору три
слова: – «Сент-Винсент госпиталь». Кроме этого, письмо с инструкциями
могло послужить мне разве как памятный сувенир).

Закончив, я улыбнулся. Пособия рекомендуют улыбаться почаще. Особенно
в конце фразы. Закрепляя, таким образом, хорошее впечатление:
ответил на вопрос – создал хорошее впечатление, улыбнулся – закрепил.
Так вот и попадают в резидентуру, а никак не иначе.

Перелистав папочку с моими документами, Сарантано посмотрел на
меня:

– Давно в стране?

– Пять лет.

– Чем всё это время занимались?

– Готовился и сдавал экзамены на право работать врачом.

Сарантано и без этих вопросов, по документам видел что я тут делал,
в каком году какой экзамен сдал. Вопросы задаются не для того,
что бы получить заведомо известный ответ, а что быпосмотреть,
как ты отвечаешь, как ты говоришь о годах, потраченных на экзамены.
Не закрадывается ли в голос обида – потерял, мол, столько лет
жизни на ваши экзамены. Из-за вас. Дружелюбный нужен на работу,
а не то что мы его возьмём, а он считает нас плохими. В мой голос
ничего такого не закралось, мой голос был преисполнен энтузиазма.

Всего – письменных и устных – их было пять. Каждый чем-то запомнился.
Без обид. Второй экзамен, к примеру, стоивший столько же, сколько
и первый – $ 500 – за честь участвовать, – проходил так: под него
арендовали помещение платного танцзала. Верхнего света там не
было отродясь, вместо него стояли многочисленные барабаны прожекторов
на сборных металлических башнях, и переносные лампы на треногах.
Свет они давали, как в рекламе Мавроди «из света в тень перелетая».
Учитывая продолжительность экзамена, – два дня по шесть часов
в день, итого – двенадцать часов работы, чтения глянцевого буклета
с вопросами в форме текстов, графиков и цветных картинок, притом,
что ответы ты должен занести на отдельный лист бумаги, заштриховав
аккуратно просвет соответствующего кружочка, и у тебя 45 сек.
а каждый вопрос-ответ – через час в глазах зарябило, и я уже не
был уверен, – тот кружок зарисован, или не тот – а, может, я давно
уже сбился, и, сбившись, ставлю ответы не туда; тогда мои, допустим
правильные, ответы, автоматически становятся неправильными, потому,
что, на самом деле, адресованы другому вопросу.

Вдобавок, рядом со мной в первый день экзамена, сидел малый моложе
меня лет на 10 и, пока я потел, выбиваясь из сил, он, казалось,
даже не напрягался. Шутя, листал этот буклет спереди назад и сзади
наперёд, быстренько, с какой-то, мне, по крайней мере, так показалось,
вызывающей легкостью, отмечал ответы на ответном листе; и, в довершение
всему, откровенно пренебрегая временем, – а ведь каждая секунда
не счету – за три часа дважды вышел в сортир.

По ногам тянуло сквозняком. А со стороны улицы, в дверь пожарного
входа, как раз недалеко от моего стола, какие-то идиоты принялись
шлёпать мячом. Охранники, правда, тут же побежали их унимать,
но всё равно, было не очень-то приятно. Часа через полтора у меня
жутко заболела голова, как обручем забрало. Я посмотрел – сколько
сделано, сколько осталось, – вижу, вместо половины, сделал только
третью часть. Понимаю, что нужен спурт, и как во сне, – всё медленнее
и медленнее получается – типичный нервный срыв.

За полчаса до конца у меня оставалось 75 непрочитанных вопросов.
Ну, что делать? Из 30 20 минут я потратил, что бы кое-как покрыть
25 вопросов; последние 5 минут, я, не читая вопросов, зарисовывал
ответные кружочки. Я выбрал все, как один, под буквой – С. И вышел
на перерыв.

Поев, покурив, выпив кофе из термоса и побродив по прилежащим
улицам, я решил, – сейчас дадут новый буклет, и я уж расстараюсь,
– сделаю так хорошо, как смогу. А завтра вообще новый день, –
ещё два буклета, – прорвусь, – всё-таки, я же восемь месяцев готовился,
надо напрячься. Возвращаюсь на место, раздают буклеты, – ну, я
попёр вперед, – мне казалось, очень быстро. Глядь на часы, опять
не успеваю. Не так катастрофически, как в первый раз, но всё равно,
вопросов 17-20, вижу, останутся недоделанными. Суммирую 50+17=67,
и нет ни малейших гарантий, что назавтра будет лучше. Ну, тут
сразу все дела – голова болит по новой. Короче, обосрался.

Поплёлся по Манхэттену к метро. Стемнело. Дождь мелкий, мерзкий
моросит; я ещё станцию не сразу нашёл, потом у меня проездная
карточка не сработала, размагнитилась, потом, я ещё поезд сорок
минут ждал, а потом ещё сел не в ту сторону, а, потом опять ждал.
По всем пунктам программы. Спина от дождя чешется, в ногах хлюпает.

Доехал до дома, и, как доехал, мне уж от одного от этого полегчало.
Инка мне чего-то вкусного и горячего пожарила, с овощами, и много.
Я воспрял слегка духом, попил чаю, а пока пил, позвонил одному
своему знакомому Льву. – Так Лев, – говорю, – и сяк. Обосрался
я, – говорю, – по полной программе. На что Лев мне доброжелательно
отвечает, что да, говорит, обосрались-то вы, конечно, потому,
что 67 вопросов не ответить, это уметь надо, – псих вы такой не
понятно с чего, – а вроде бы казались уравновешенным, но значит,
я ошибался, и так вам и надо, но, тем не менее, завтра постарайтесь.
Как сможете, чем чёрт не шутит, в любом случае, будет вам урок,
как распускаться. С тем мы и распрощались.

Утро следующего дня настало, несмотря на все трагические обстоятельства,
как всегда вовремя. Что бы в жизни не случилось накануне, утро
следующего дня приходит исключительно вовремя, даже если и просыпаться
особенно не хочется. Более того, чем меньше хочется просыпаться
на следующее утро, тем быстрее оно настаёт. Известное дело. Правда,
такси, – такси запоздало. Ну, и я понервничал. А почему бы и нет?
Кто запретит? По дороге мы попали в пробку, и приехали впритык,
но внутрь всё равно ещё ни кого не пускали. Из-за тщательной подготовки
вышла у них задержка, – полы не успели подмести. Да я и не очень-то
расстроился, по правде-то сказать. Куда мне теперь торопиться.
Абсолютно некуда было мне на данном этапе торопиться, спешить,
ловить и блистать. Мы уже блеснули достаточно, более чем. Минут
на тридцать позже положенного пустили нас внутрь.

Прокторы (это те, кто ходят между столами, следят за порядком,
смотрят, чтоб не списывали) посадили меня на новое место. На второй
день всех меняют, пересаживают. Вместо вчерашнего малого, рядом
со мной оказалась девушка лет сорока, из Пакистана, с пятном краски
на лбу. Что-то попыталась обсудить со мной про вчерашний день.
Но поскольку я никакого энтузиазма не выказал, скоро отстала.
Тем более, что вокруг неё роились такие же, из Пакистана: быстро,
быстро они проборматывали друг дружке вчерашние вопросы, быстро
быстро переговаривали варианты ответов – убегали, прибегали. Я
и не очень-то понимал, что они там бормотали, и это мне ну никак
не прибавляло настроения.

Зато впереди меня сидел негр – не американский, африканский, –
кажется, из Конго. Не молодой, – по крайней мере, много седины;
в очках; худой-худой, с длинным, узким не негроидным типом лица,
с узкой, длинной нижней челюстью. Похожий на русскую борзую. Спокойный
такой мужик, и вид у него достойный. Он меня спрашивает:

– Вы «Family practice» читали?

– Читал.

– А Харрисона?

– И Харрисона читал.

– Ну надо же, тут все одни и те же книги читали!

Да, – думаю, – книги то все читали одни и те же, только такие,
вроде тебя экзамен сдадут, а другие, – и тут, какой-то парень,
– по-моему, поляк –я далеко сидел, и толком его акцент расслышать
не мог, – устроил упоительнейший скандал, – так что я свою чёрную
мысль насчёт «других, которые не» додумать не успел.

Поляк, – если он всё-таки был поляком, – орал, что он заплатил
за экзамен деньги, и деньги не маленькие, и за свои деньги он
вчера целый день ломал глаза, потому что эта проклятая тень от
этого проклятого освещения не даёт возможности ни думать, ни работать,
и что он требует найти ему нормальное место с нормальным светом,
и т.д. Сам рыжий такой, коренастый – я потом в перерыве поближе
подошёл, специально, чтобы на него посмотреть. Ясно, что кричал
он исключительно на нервной почве, другого света во всё этом зале,
даже при желании – ищи, не сыщешь. Но прокторы забегали. Занервничали,
стали его пересаживать, успокаивать. А мы все злорадно на это
всё смотрели. Хотя прокторы, строго говоря, ни в чём не виноваты,
– просто тетки, нанятые на два дня, – но для нас они были представители
вражеского лагеря, и все мы, как один, радовались их смятению
и растерянности.

Потом стали разносить буклеты с вопросами, присматривая, чтоб
никто не распечатал буклет прежде времени. На первом экзамене
один малый распечатал, – выгнали с экзамена. Наконец, дали сигнал
– гудок через динамик.

Танцуют все!

Через полчаса, – это я себе наметил контрольное время, – я посмотрел
на часы. Что же? 60 вопросов сделано. То есть, иду просто великолепно,
быстрее намеченного. Закончил я на 17-20 минут раньше, чем истекло
время. В перерыве мне моя пакистанка говорит с уважением: – «Я
видела, вы раньше времени закончили». А я говорю: – «Да ладно
вам, какие пустяки», и смущённо прячу голову в воображаемый меховой
воротник воображаемого мехового пальто. Скромность.

Вторые три часа были не такие уж простые, и закончил я не раньше
на 20 минут, а тютелька в тютельку. Но при этом прошёл через все
вопросы очень твёрдо, не путаясь и не смущаясь нисколько. Ясно
было, что не поплыви я в первый день, то экзамен я сдал бы наверняка.
Не стоило бы даже сомневаться. А теперь я был полон сомнений,
подозрений, и в течение двух следующих месяцев, пока не пришёл
ответ, мучил себя идиотскими расчётами и подсчётами на все возможные
лады и манеры.

На колоде карт я загадывал, что, если, скажем, восьмая сверху
окажется бубновый туз, то я сдал. Туз не выпадал, но зато, загадав
провал на четвёртую сверху даму пик, я таки аккуратно вытянул
её из 52 листовой пасьянсной колоды. Борясь с суевериями, я решил
перевести всё на язык науки. Я рассчитал вероятность угадать 1
из 52, – вероятность вышла маловероятной, а отсюда я сделал логический
вывод, что, если при таких ничтожных шансах угадать карту ассоциированную
с событием, я, всё-таки, её угадал, то вероятность самого события
должна быть поистине огромна. Такой вот, я перебросил мостик.

Острый период продолжался примерно с недельку. Страсти-мордасти,
подутихнув, позволили мне ходить в библиотеку. Прочёл 2 книги
Мэрдок – «Дитя Слова» и «Отрубленные Головы», «Подъём и Падение
Третьего Рейха» Ширера, – штук 40 фильмов посмотрел – брал напрокат,
слушал радио целыми днями – получал удовольствие на английском
языке. Обострения, тем не менее, случались. Примерно раз в неделю
я доставал карты, шептал, загадывал, выкладывал одну за другой
на стол, и, в конечном счёте, всегда расстроенный, прерывал это
дело до следующего раза. Так прошли два месяца. В дни, когда ответ
должен был уже прийти, вся семья напряглась, подсобралась, а я
ходил к почтовому ящику, с нашего-то четвёртого этажа без лифта,
8 раз в день. Время шло, ответа не было. Он, действительно, запоздал,
на каких-то там пару – тройку дней, и я был доведён этим до крайнего,
просто – до крайнего – состояния.

В последние дни сил сидеть дома и ждать не было, поэтому я ждал
почтальона, стоя у подъезда. По какой-то психической причине,
я не мог стоять на нашей стороне улицы, на нашей стороне меня
почему-то всё время тошнило. Из-за этого, я стоял на противоположной
стороне, в тапочках, – и смотрел, не появится ли почтальон. Вот
я увидел почтальона, увидел издали, перешёл улицу, – сразу же
затошнило, – я был вынужден вернуться назад и следовать параллельно
курсу почтальона по другой стороне. Он шёл не торопясь, – останавливался
возле многоквартирных домов, возле домиков, раскладывал конверты,
рекламы, калякал с бабками и тётками, сидящими на крылечках. Они
его расспрашивали подолгу. А он им подолгу отвечал. Что они там
выписывают, кроме лекарств? Что их интересует? Скидки на похоронные
принадлежности? Но говорили живо; жестикулируя и брызгая на яркое
солнышко своими слюнями. Я не выдержал, наконец, и рискнул, перешёл
улицу.

Затошнило. Теперь я шёл за почтальоном прямо по пятам. Заметив,
он стал периодически озираться: наклонится, вроде поправляет почту
на своей тележке, а сам озирается. За маньяка меня принимает.
Думает: счас он меня в подъезде-то придушит, всю почту отнимет,
марки с конвертов посрывает, и домой, домой, клеить их в свой
сумасшедший, психиатрический альбомчик.

Может не так, но примерно так он обо мне думает. А я, кривясь,
тошнит же, в шлёпанцах за ним, по нашей 66-ой. Он озирается. А
я в шлёпанцах по 66-ой. Он озирается. А мне плевать абсолютно.
Абсолютно наплевать.

Всё тот же Лев, наш знакомый, врач-психиатр, сдавший экзамены
и работающий в одном из местных бедламов, вновь отъявленно себя
в это время проявил. Он позвонил Инке на работу и выдал со всей
солидностью и авторитетом бывалого: – «Ефиму-то я, конечно, прямо
об этом не сказал, но вам говорю, что вряд ли он сдал, скорее,
не сдал, чем сдал, и это, безусловно, потому, что такое количество
вопросов он не ответил, что было бы странно, если бы, то есть
невозможно теоретически и практически, так что будьте готовы к
самому худшему в смысле его вероятной реакции, всё может выйти
чрезвычайно драматично; главное, если начнётся, тут же мне звоните,
тут же подъеду; а то приходилось, знаете, сталкиваться с ситуациями
– откроешь дверь на чердак, а там, – как говорил наш незабвенный
классик, – гражданин кантона Ури висел прямо над дверью; уверен,
до такого не дойдёт, но предупредить нахожу своим долгом, и, если
надо, не премину вмешаться. Можете положиться бэзусловно!

До эмиграции, Лев не столько лечил, сколько подвизался в мире
искусства. Адаптировал Бабеля для Таганки. «Пять рассказов Бабеля»
– кажется, худшая пьеса за всю историю театра – его работа. Художественный
багаж, оказавшись непосильной ношей, сильно надорвал и покривил
его сознание. Единственный способ придать окружающему подлинную
значимость, с точки зрения Льва, – и надо сказать, что многие
плохие драматурги идут тем же путём, – приписать сюжету трагический
конец. Будто без смерти, Достоевского и сумасшествия ничего существенного
в жизни не происходит. И это было личное дело Любимова терпеть
недотёпу, – мы вскоре отказали Льву от дома.

Всё-таки, ситуацию он, на свой лад, обозначил.

Но Инка, чем пугала меня неимоверно, была полностью уверена в
удачном исходе. Когда её ни спросишь: – «Инк, как думаешь, я сдал?»
Она, с непреклонностью Штирлица, выгораживающим перед Мюллером
радистку Кэт, отвечала: – «Ни на одну секунду не сомневаюсь даже,
точно сдал! Сдал!»

Я почтальона впускаю в подъезд, и спрашиваю: -» Do you have anything
for D-5? И вижу, безо всяких его ответов, большой, фирменный конверт
от USMLE – от этой треклятой комиссии врачей всей, всей Мерики
по проверке знаний претендентов на Мериканский лайсенс. – «Давай
суда конверт, – говорю,– ты, почтовый работник». Аккуратно в ту
же минуту, в дверь подъезда вошла мама, – вернулась из университета:
– «Получил? – говорит, – пошли посмотрим». Жизнерадостно говорит.

А у меня весь бжздёж разом прошёл. Конец неопределённости, – сейчас
откроем, увидим, чем мне заниматься ближайшие пару, тройку месяцев.
Сажусь на своё коронное кресло с жёлтой подушечкой из кожзаменителя
и моментально к ней прилипаю, потею обильно потому что. Распечатываю
и медленно, как в рассказах Алексея Толстого неудачливые игроки
в железку тянут карту, вывожу из конверта жёлтый бланк с напечатанным
на нём результатом: тяну, тяну, тяну – и вижу крупное, недвусмысленное
такое слово – PASS. И всё. Всё!!! Сдал!! Прошёл в дамки!!! Ваши
не пляшут, а наши – ха-ха!!! Наши пляшут!!! У нас аманины!! Праздник!!
ХА! Звоню Инке: – «Инка, – говорю, – ага, – говорю, – сдали!!!
Всё!!! Победа! Есть второй экзамен! На что она мне справедливо
так отвечает: – «А что разве, кто-нибудь, сомневался? Никто и
не сомневался ни на одну минуту никогда». А что возразишь? Она
и не сомневалась.

« Так что, доктор Сарантано, если после всего этого, и многого
другого, что я натворил в вашей стране за 5 лет, вы ждёте от меня,
прямо здесь, – здесь, на интервью, до которого я добрался, – добрался
– чего-то другого, кроме как твёрдого следования правилам игры,
то вы наивный человек, доктор», – говорю я сам себе. Хотя доктор
Сарантано ничего подобного не ждёт. Он первый был бы очень удивлён,
отклонись я от предписанного сценария. Просто он, как и я, следует
правилам.

– Расскажите нам немного о себе. О том, почему и как вы выбрали
свою профессию.

Отличный вопрос. Лучше не бывает. Особенно если к нему готовился.
Особенно если, отрабатывал, накручивая часы на магнитофонную ленту,
предварительно наслушавшись годами BBC, следуя всем Колиным наставлениям:
– «Языки, мм-да, учатся через боль, только через боль, трудом
и тысячекратным повторением. Больной вы, или в жопу, ммм-да, пьяный,
никаких пропусков, а только читать, читать, слушать и слушать.
И читать вслух обязательно на магнитофон, пока вы сами себя не
поймёте, и добиваться, добиваться гладкости, чёткости, и не бойтесь
форсировать, наоборот, форсируйте звук, когда работаете с магнитофоном.
Потом, в разговоре, это уйдёт. В живой речи вы не станете форсировать,
не бойтесь».

– I grew up surrounded by medical conversation. Both my mother
and an aunt are pharmacologists, and they, together with their
friends in the health care field, were usully talking about medical
topics when I was a boy starting to became aware of what was around
me. Throughout my sсhool years, I found myself more and more drawn
into their conversation, fascinated by the drama and the science
of human health and sickness. So when the tame came to declare
a professional direction, upon graduating from high school, I
was clear about my choice – medical school. I was gratified to
be accepted into the Semashko Stomatological Istitute in Moskow,
one of the best medical schools not only in Russia but in Europe.

Оба впечатлены, и не скрывают. Квэк, впервые за время интервью,
зашевелился, взял папку с моими документами, полистал: – «У него
почти 600 на TOEFL».

– Любите языки? – спросил Сарантано

– Люблю, – честно сознался я

К языкам у меня и любовь, и необыкновенный талант. А TOEFL интересный
экзамен. И я могу рассказать о нем по-русски, как не расскажет
никто. Тем более, что он и заслуживает отдельного описания.

Его сдают ежемесячно во всём мире, практически во всех странах
мира. Результаты требуют в Америке и Британии для приёма в колледжи
и университеты, для того что бы поступить на работу, или занять
определённую позицию в компании или в гос учреждении.

Провалить TOEFL невозможно – система «прошёл-провалился» – не
работает. Сдающий всегда получает некую оценку, например, – 450
– нормально, чтобы поступить, скажем, в колледж уровня техникума
для получения профессии, скажем, бухгалтера. И если это и был
твой план, открывай шампанское. Но, если собирался поступать в
университет, или в мед. институт, то требуемый бал – 550. А если
абитуриент просится в Гарвард (на любой факультет), в юристы,
журналисты, филологи, изволь набрать – 600. От меня, стало быть,
просили 550.

Каждый год тест подвергается ревизии, совершенствуется и усложняется.
По крайней мере, так считают его организаторы. С 99 года экзамен
стали принимать на компьютере. С третьей стороны, Америка есть
Америка, – для подготовки продаётся огромное количество дорогих
пособий, включающих аудиокассеты, тексты для чтения, грамматические
компендиумы; бесчисленные подготовительные курсы чуть ли ни на
каждом углу. Короче: здравствуйте дорогие Буратины, присаживайтесь
поудобнее, вас здеся давно поджидают. Но нас, Измайловских парней,
голыми руками не возьмёшь, поэтому я ограничился покупкой единственного
пособия ($25). В него вошли грамматический компендиум и CD. На
диске – образчик полного экзамена.

Он состоит из 4-х частей: 1-ая – тебе дают прослушать диалог:
– Привет, Вась, как твои успехи по математике? – Да не очень.
Боюсь, что профессор Иванов попросит меня с семинара. – Может
обойдётся? – Не думаю. Вчера я встретил его в коридоре, он был
не ласков.

Пока идёт диалог, на экране компьютера светится жизнерадостная
картинка – два щебечущих студента. Потом картинка исчезает, на
её месте появляется вопрос, и к нему четыре варианта ответа:

В чём заключается проблема студента Васи?

А) С ним не ласков профессор Иванов

Б) Он плохо учится по математике

В) Он не умеет думать

Г) Профессор Иванов попросил его во время семинара поменьше думать

Предполагается, что в течение 15 секунд ты разгадаешь загадку,
наведёшь курсор на правильный ответ и щёлкнешь на нём мышкой.
Возникает следующий диалог.

Но короткими диалогами дело не ограничивается. Есть ещё и длинные
диалоги и лекции.

Лекции эти сопровождаются иллюстрациями; и, если о длинных диалогах
можно сказать одно – они длинные, то лекции с картинками – подарок
отдельный.

На экране: жизнерадостный, румяный, седовласый пиздодуй в очках
в окружении не менее жизнерадостных, ещё более румяных брюнетов
и блондинов (брюнеток и блондинок), изображают профессора со своими
пытливыми питомцами. Расовые пропорции строго соблюдены: в группе
юных пиздодуев двое, скажем, – белые, двое – чёрные, в одном угадывается
азиат – раскосое, нежно жёлтого цвета существо, приятный, как
лимон к чаю (хоть я и пишу о нём в мужском роде, половые признаки
«лимона» нарочито неразборчивы; поскольку азиат один, он вынужденно
представляет сразу оба пола, предупреждая, таким образом, вероятные
претензии со стороны феминисток, сексуальных меньшинств, сексистов,
да мало ли ещё кого).

Оставшиеся трое – невнятного бурого цвета, с отчасти негроидными
чертами лиц – брюнет, рыжий и блондин – могут быть и марсианами
по происхождению, и жителями Атлантиды. В силу расовой, половой
и общей неопределённости, они покрывают земной (и внеземной) спектр
разнообразия человекообразных, делая невозможными упрёки в дискриминации,
даже если бы они поступили из «Туманности Андромеды».

– Итак, – начинает, откашлявшись прямо тебе в наушник, профессор,
– наша сегодняшняя лекция посвящена Лысым Орлам. Птица эта примечательна
многими чертами. Лысый Орёл один из самых крупных представителей
орлиных, гнездится во многих местах, практически повсеместно:
в пустынях Аризоны, болотах Флориды, горах Калифорнии. Одно из
самых значительных событий в жизни этих пернатых – спаривание,
и последующее выведение потомства. Высоко в небе самец Лысый Орёл
встречает самку Лысую Орлицу, затем он начинает описывать в воздухе
круги. Пара постепенно снижается. На земле самец и самка кувыркаются
в траве, и только после этого начинается непосредственный процесс
спаривания. В общественной жизни Америки Лысый Орёл имеет особенное
значение. Именно он изображён на гербе США, символизируя смелость,
силу, свободолюбие ………………………….. – на хорошей скорости несётся
к тебе через наушники.

Потом появляются 4 картинки. Птицы. Все из семейства орлиных,
все похожие. И указание – кликните мышкой на той птичке, что лучше
всех подходит под описание данное в лекции. Ну, ты моментально
обливаешься кипятком, быстро соображаешь, быстро кликаешь, и –
следующий вопрос:

Лысый Орёл не является для Американцев

А) Символом смелости

Б) Символом экономии

В) Символом свободолюбия

Г) Символом силы

Грамматическая часть экзамена устроена так. Есть два типа заданий:
№1 – вставить в пробел в предложении один из четырёх данных тебе
выборов

Восемнадцатый президент Америки не был ……………**************

, но был простым, без особых достоинств и пороков, человеком.

А) не ангелом не грешником

Б) и ангелом и грешником

В) ни ангелом, ни грешником

Г) ни ангелом ни грешником –

читаешь, выбираешь, кликаешь на правильном, пошёл дальше.

Задание 2-го типа: дано предложение, в нём подчёркнуты 4 фрагмента,
в одном из них намеренно допущена ошибка. Надо найти, щёлкнуть,
и т.д.

Штат Луизиана первый в Америке ввёл закон о совместном
обучении чёрных и белых детей, тем самым, был
создан значительнее прецедент, общественные последствия
которого трудно переоценить.

Третья часть – чтение. Семь здоровых текстов. К каждому по 12
вопросов, и полтора часа времени на всё. Я закончил за 40 минут,
не сделав ни единой ошибки. Компьютер высветил предварительный
результат; выходило, что, ещё не написав сочинения, я был отделён
от целевого результат 0.3 балла. То есть, если бы я получил за
сочинения 1 (единицу), то её хватило бы с лихвой. Поэтому я, не
нервничая ни капли, потихоньку, настучал за полчаса маленькое,
но вполне себе сочинение, и безо всяких неожиданностей получил
через две недели по почте – 597. Высокий, высокий балл.

Мне довольно неудобно сидеть, скрючив ноги. Зажатые между столом
и ножками моего стула, икры затекли, и когда я пробую напрячь
мышцы, – подвигать ногами нет ни малейшей возможности, если я
двину ногой, стол поедет на моих интервьюеров, – то чувствую тупую
боль онемения. Я бы нисколько не возражал, если бы они закончили
уже всё это дело. – Закругляйтесь, – малодушно думаю я. Спросите,
нет ли у меня вопросов, и закругляйтесь. Всё равно всё известно
заранее. Всё равно вы возьмёте в первую очередь тех, кто закончил
мед. институты в Америке, а во вторую очередь тех, кто учился
на так называемых территориях – на островах. Только если кто-нибудь
из них выпадет, – свернёт себе шею, скатываясь на горных лыжах
с заснеженной кочки в Канаде, и директор программы, узнавший об
этом в последний момент, срывая голос заорёт на сбившихся в кучку
перепуганных координаторов: – Сколько говорить, чтоб мы не брали
экстремалов! Спортсмены! Сколько раз повторять?! Взять горнолыжника
что покойника нанять! Кто работать начнёт с 1 июля?! А?! – вы
откроете моё личное дело, перечитаете впечатления обо мне, записанные
аккуратными почерками Сантарано и Квэка, и тогда наступит мой
звёздный час. Бледнея лицом, но всё ещё не позволяя голосу сорваться
в рыдание, а потом в неминуемую истерику, секретарша скажет: –
Как всегда шеф, у нас есть достойный резерв. 8 файлов, и все как
на подбор. Взять хоть этого, – Сантарано и Квэк остались им довольны,
– на фотографии он выглядит очень прилично: русский, 36 лет, 7
лет опыта работы в Москве, оперировал, все экзамены сданы с первой
попытки. – Мы, к сожалению, не можем сейчас выбирать – благодаря
вам не можем, скажет директор программы. Звоните ему.

После этого у меня дома раздастся телефонный звонок. Блядский
секретаршин голосок запишет сообщение на ленту моего автоответчика,
и как же я обрадуюсь, когда его найду.

Все люди строят воздушные замки. Но лишь сумасшедшие в них живут.
Всё бы и ничего, только мучит насморк. Или, скажем строже, соплей
некуда девать.

Книга «Как попасть в резидентуру» предупреждает: «Очень важно
провести интервью хорошо до конца. Даже если вы сильно устали,
или обескуражены, постарайтесь этого не показать. От вас ждут
выносливости и силы характера не только на словах. Покажите свои
лучшие стороны».

Я улыбаюсь, – это беспроигрышно. Как ходить с бубей в преферансе.

– Америка, – протягивает, как песню, Сарантана, – такая страна,
что за всё нужно платить деньги, за еду, за крышу над головой,
за медицину, за учебники. Вы учились 5 лет, не работая, как вам
это удалось?

– Моя жена работала все эти годы, едва ли не с первого дня нашего
приезда. Моё желание вернуться в профессию с энтузиазмом разделяет
вся моя семья.

Сильный вопрос и сильный ответ. Он затронул тему, потенциально
способную и обидеть, и заставить напрячься – здоровый мужик 5
лет не работал, сидел на шее у жены. Я не напрягся. Более того,
я показал ему: а) какой я нераздражительный и спокойный, б) как
люблю свою профессию – больше себя, в) как меня все любят и поддерживают,
г) какими замечательными людьми я окружён и д) как я с ними умею
прекрасно строить отношения.

(Продолжение следует)