Проза

Ранним утром к избушке колдуна Федосеича подкатила золоченая карета,
запряженная шестеркой белых лошадей. Бубенчики звякнули в последний
раз, и наступила тишина. Жители деревни Тужиловка испуганно выглядывали
из-за плетней – очень уж важные гости приехали, не быть бы худу.

Кучер слез с козел, хлестнул кнутом по низким, наполовину видным
из бурьяна окошкам – лопнули бычьи пузыри, заменявшие стекла:
выходи, рвань тужиловская!

Выволокли старика из хаты, хотя он вовсе не противился, запихнули
в карету, промчали со свистом по деревне, затем по проселку на
большак.

В деревне Федосеич неспроста считался колдуном, потому что лечил
заговорами, настойками и прочим волшебством. Слух о его чудодействах
дошел до близких родственников царя. И был приказ: доставить знахаря
во дворец!

Не сразу привезли Федосеича к больному царю. Сначала переодели
в чистый кафтан, подбадривая пинками и подзатыльниками, чтобы
пуговицы шустрее застегивал. Сапоги с пряжками никак не хотели
надеваться на больные ноги, и слуги разрешили старику оставить
разношенные лапти.

Помимо пузырьков с лекарствами Федосеич взял с собой еще и балалайку
– для бодрости лечения.

Дворец издалека заметным Федосеичу увиделся: башенки по углам
прилеплены, на шпилях флажки гордые развеваются. Фигурки безносые,
мраморные, на стенах установлены, штукатурка ветхая облупилась.
Флажки седые, рисунок дожди смыли, ветры узоры пошелушили.

Колдуну еще в пути объяснили, что царь заболел непонятной болезнью.
Слуги шепотом говорили, что перед смертью, которая не за горами,
царь позволил величать себя попросту «батюшкой». Междуцарствие
наступило, туманный делительный момент.

Завели Федосеича в палату. Царь лежит на высокой кровати, над
ним легкий балдахин качается от дыхания придворных. Старику и
на цыпочках не приподняться до царского ложа, скамейку пришлось
подставлять. Лаковая, скользкая скамеечка. Слуги ширяют колдуна
под бока, чтобы не свалился, мешают делать осмотр. Рукава чужого
кафтана, золотыми нитками расшитые, неприятственно вжикают.

Лежит царь без украшений, как обыкновенный человек, весь в белом.
Глаза прикрыл, лицо отечное, нос будто из воска вылепленный, костяной,
без кровинки.

Кругом доктора всех мастей, иностранные языки великой медицинской
тайной щебечутся. Приборы гудят, колбочки научные светятся, булькают.
Тело царское иглами пользительными понатыкано, в трубочках кровь
драгоценная пузырится, обновляется. Голым ученым духом хотят иноземцы
царя-батюшку к жизни возвернуть. Экраны шипят, лампочки мигают,
но чуда нет, как не было. Сипит кислород из резинки, горьким ветерком
лицо колдуна обвевает, и поневоле Федосеичу вздыхается, и запоздалым
маневром он травинки из бороды поскорее выщипывает.

В агромадной царской зале чуть ли не весь белый свет собрался,
возле стен человеческие лица, будто зернышки махонькие. Под потолком
шепотки отражаются, голоса звенят, как в летнем поле колоски.
Забавно глядеть Федосеичу, однако и болезню царскую надо окорачивать,
иначе голова с плеч, как и обещано. Лечил он царя обыкновенно,
как и прочих людей: настоечки ему влил в рот прямо из пузырька,
слова подходящие, которые в ум пришли, набормотал для солидности.
Царский лик прояснился, порозовел, веки дрогнули.

Новый молодой царь рядышком стоит, на лекаря строгонько поглядывает,
в каждом взгляде кинжал светится. И завистники всех мастей туточки
с ядовитыми порошками в карманах – эти весь белый свет готовы
отравить.

«Подать мне сюда балалайку!» – командует знахарь. Дело удачей
разрешается. Кинулись искать – никто не знает, что это такое...
Выяснилось, что охрана эту балалайку давно на кусочки распотрошила
на предмет обнаружения взрывательного устройства.

Ну и ладно, без музыки царь поправляется, на глазах оживает. Придворные
врачи и вся команда наследника глядят на Федосеича плохими глазами,
улыбаются затейливым зубным блеском. Самые шустрые подхватывают
федосеичевы колдовские пузырьки, да и по карманам скорее рассовывают
– авось сгодятся для специального анализа.

Царь поднялся во весь рост, произнес выздоровительную речь, направленную
на благо государства. Наградил колдуна орденом героя Отечества
II степени.

Прицепили знахарю орден, вывели за ворота дворца:

– Ступай, старик, домой. Когда понадобишься, вызовем.

Пинка напоследок не стали давать, съездили по уху облегчительной
процедурой.

Обрадовался Федосеич, зашагал потихоньку в сторону деревни. Вдруг
из кустов хватательные люди выскакивают, скручивают знахаря, словно
бандита, в мешок запихивают, подколачивают по ребрам, да и в подвал
скоренько для охлаждения и допроса. Несколько дней держали, допытывались
разными способами, как у него колдовство получается.

– Само собой выходит, – отвечал колдун. – Чую: вот так хорошо,
а вот этак плохо.

Пошептались специальные люди, посоветовались да и сожгли колдуна
в электрической печке, устроенной под размер человека. Получилась
горсточка серого пепла, и временно Федосеич никем себя не чувствовал,
но помнил, что безъязыкий слуга развеял пепел с угловой обшарпанной
башни.

Летел знахарь, расползался в воздухе на отдельные пылинки, и в
темноте подсчитывал в уме, что затраты на электроэнергию для сожжения
одного человека вполне окупят средства, потраченные на обштукатуривание
одной башни.

Одна праховая частичка прилетела на пашню, прилепилась к земляной
глудке рядом с капустой. Наутро из пылинки поднялся большой подсолнух.
Заместо семечек из спелой корзинки посыпались крохотные Федосеичи.
Встряхнулись, побежали, словно муравьи в разные стороны.