Имитатор
Часть первая
Записки гувернера, тетрадь
Продолжение
7.
Пожалуй, я не ошибся в Сенчине – действительно, жадноватый хлыщ.
Однако никакой ненависти он во мне не возбудил. Напротив, я счел,
что он вполне удобоварим – балагур, фразер, приятно недалекий
тип (хоть и с потугами на философическое умствование) из тех,
знаете, отменно образованных дураков, коими кишмя кишит наша так
называемая «интеллигенция». А в доме его – и в одном даже молчаливом
присутствии очаровательной женушки, которая уже, кажется, время
от времени вскидывала на меня оценивающий взор – ощущалась стабильность:
тут было покойно, тепло и дышалось как-то отрадно искусственно,
как в комфортном просторном террариуме для проказливого Жана-павиана.
Савва Дмитриевич Сенчин, как я понял впоследствии, обретался в
адвокатской коллегии. Чем был он там? – Бог весть (в юриспруденцию
я пока не вникал). Уразумел я только, что основу его деятельности
составляла защита – все какие-то мелкие уголовные дела, кои сам
он, понятно, именовал «блистательными процессами», – но в порядке
частном не чурался ни семейных тяжб, ни кляузных (впрочем, едва
ли преуспевал); преподносил же все это чуть ли не как признак
разнообразия собственных талантов. Домашних слуг Савва Дмитриевич
не держал принципиально: толи из экономии, толи из соображений
новомодной этики. Мошенник-недотепа – коротко и сразу определил
я Сенчина, занес в свою классификацию организмов и тут же позабыл.
Момент был не для фундаментальных исследований: следовало активно
– но и не напористо – торговаться.
– Сколько же вам, простите, полных лет, молодой мой человек? –
нежно осведомился Сенчин.
– Двадцать девять, – не моргнув глазом, я щедро прибавил себе
лишний год.
– Вы весьма неплохо сохранились... – сказал Сенчин, почему-то
разглядывая мои ботинки, – для опытного гувернера.
– Вот-с, – с непроницаемой миной я достал из портфеля поддельные
свидетельства об окончании двух учебных заведений (одно из коих
было Тенишевским Училищем, а другое – известной академией искусств),
сварганенные моими революционерами и не раз меня выручавшие. С
моей стороны сие было глупейшей бравадой – сунуть под нос адвокату
пусть и виртуозную, но фальшивку.
– Что вы, что вы... – залепетал Сенчин с не менее фальшивым придыханьем
(однако все же бегло оглядел мои «рекомендации»). – Ваша репутация
уже залог вашей образованности и добропорядочности. Я вовсе не
хотел обидеть вас недоверием. Простите великодушно, дорогой мой
Жан. Жан... Да одно ваше французское имя свидетельствует о вашей...
мм... как бы это сказать... – его переливчатая и безалаберная
в своей ненужной длительности тирада дала внезапный сбой. – Я
нисколько не сомневаюсь, – наконец продолжил он, – в ваших способностях
взрастить, так сказать, мой цветок... А кстати, Анечка, где он?
– О чем ты, Савва? – рассеянно вопросила Сенчина, отрешенно глядя
куда-то сквозь супруга (как я заметил, она вообще отличалась мечтательно
туманным нравом).
– Ну цветок мой... наш то есть цветочек – Сашенька.
– Она наверху. Ей же еще вчера нездоровилось. Ты разве забыл?
– Ах да. Конечно, я помню, – окончательно утвердил меня Сенчин
в патологической семейной рассеянности. – Жаль. Ну что ж. Как
видно, с Сашенькой нашей вам придется подружиться позднее. Она
очаровательный ребенок. Умница, каких мало. Вы непременно ее полюбите.
– Не сомневаюсь, – уверил его Жан – многоопытный воспитатель умниц.
– К вопросу об оплате... – как-то тихо, и сразу посерьезнев, проговорил
Сенчин.
«Да-да, об оплате!» – хотел было выкрикнуть я, но вместо того
вежливо заявил:
– Обыкновенно я беру за одно занятие... – я назвал сумму, несколько
большую принятого мной в правило тарифа.
Сенчин раздумчиво почесал кончик носа; крылья его бровей едва
заметно вспорхнули, но быстро вернулись на положенный насест.
Сенчин посмотрел на меня так, как смотрят на сущую безделицу,
на дорогостоящий пустячок в витрине магазина игрушек, затребованный
покрасневшим от слез и ора дитятей. Сенчин издал сколь неопределенное,
столь и многозначительное мычание – и тут из него прямо-таки полились
жалобы на сплошную, как он выразился, «бедственность», а в челе
и даже в самой осанке обнаружилось вдруг нечто от страстотерпца
на паперти. Узнал я массу любопытных фактов: что предыдущей гувернантке
– даме уж изрядно бальзаковской – семейство платило примерно половину
обозначенной мной суммы (хотя лично мне отец семейства готов пожаловать
чуточку больше), однако намедни от дамы пришлось избавиться, поскольку
она начала проявлять «повсеместную невоздержанность» (боюсь и
предполагать, что сие означало; интересно, кстати, воздержан ли
Жан?); что приходящие доктора для «маменьки» (с этой неоднозначной
особой, вечно и наглухо запираемой снаружи в верхней комнате,
мне еще предстояло познакомиться) буквально прогрызают страшнейшие
дыры в сенчинском бюджете; что адвокатура нынче – в нестабильной
как никогда (а по-моему, как всегда) России – не в лучшем положении.
Мой «бедственный» оратор нарисовал даже этакую романтическую картинку:
никому не угодная правда, мечущаяся меж двух огней – монархии
и демократии. Сенчина тактично помалкивала, как бы стесняясь,
что ли, мужниной жадности, но и одновременно столь же стеснительно
ее одобряя. Я в свою очередь обрисовал все тяготы быта простого
гувернера с полуфранцузским происхождением – да «на чужбине»,
да без приличного жилья…
– Сразу предоставить вам комнату, – поспешил объяснить Сенчин,
– мы вряд ли сможем. Нам нужно… мм… присмотреться к вам. Но в
перспективе…
– Я понимаю, – понял я.
Диалог незаметно переходил в абстрактную, почти метафизическую
плоскость, уходя от конкретного понятия деньги, что красноречиво
свидетельствовало о непреклонности Сенчина. Тот выжидающе – с
нарочитым тщанием – протирал и так чистое свое пенсне специальною
тряпочкой, намекая, что вот, мол, уж скоро ему и на службу – нести
людям бремя правды… Я внимательно разглядывал немного пожелтевшую,
но все еще впечатляющую лепнину потолка… Сенчина же и вовсе нас
покинула, дабы приготовить мужу сорочку и галстук… Словом, торг
был окончен.
– Да-с, – наконец сказал я. – Будем считать, что вы меня убедили,
Савва Дмитриевич. В виде, разумеется, исключенья.
– Уж извольте-с согласиться, – в момент просиял Сенчин, точно
ребенок, выпросивший таки желанную игрушку. – Не переживайте,
Жан, я же не стану с вас требовать преподавания, скажем, высшей
математики, – он басовито расхохотался (он вообще был громковат).
– Ничего для вас затруднительного: Закон Божий, французский, латынь,
этикет, история… Ну, всю программу мы еще с вами наметим, – Сенчин
победно напялил пенсне и поглядел на меня из под начищенных стекол
добрыми-добрыми глазами. – Ну-с, молодой человек. Есть какие-нибудь
вопросы, пожелания?
– Скорее пожелание.
– Я весь – внимание.
– Хотелось бы попросить небольшой задаток…
Днем я приобрел потребную мне порцию волшебного порошка (сравнительно
дешевого, впрочем, суррогата, коим перебивался в последнее время),
а вечером – газету. Следовало кое-что прояснить – я стремился
отделить реальный мир от призрачного. Колонка новостей настораживала.
Ночью утонул в проруби какой-то пьяный бродяга. Скончался от сердечной
недостаточности некий писатель Скворцов. Про давешнюю аварию –
ни слова.
(Продолжение следует)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
