Миф о Мидасе, или Вечная история с хлебом насущным
Издревле люди задумывались о том, почему их бытие имеет форму коллективной деятельности, почему, чтобы есть хлеб свой, они должны отказываться от себя большую часть жизни, почему, наконец, излишество – это вообще судьба мира, в котором бесконечность potentia означает безудержность entelechia, а изобилие, доведение до крайности – это человеческий удел. Иными словами, «economics» – отнюдь не изобретение нашей эпохи, и об этом полезно помнить.
Традиционно отцом западной экономической мысли считается Аристотель со своей хрематистикой. Однако не так давно иранские ученые, разбирая средневековые свитки, составленные некогда в одном восточном диване пытливым последователем Аверроэса, обнаружили отрывок текста, явно принадлежащего «перу» Платона, по крайней мере, семантический и контент – анализы дали именно такие результаты.
Текст представляет собой часть ранее неизвестного, по-видимому, подлинного, хотя и несколько не типичного для мыслителя диалога, посвященного экономике, и содержит, в том числе, обычное для платоновских произведений рассуждение в форме притчи. Мы условно назвали ее «Притча об огороде» и предлагаем вашему вниманию небольшую выдержку из этого произведения.
Притча об огороде
(В.В. Чащин, пер. с др.-гр.©)
Сократ: Теперь представь, дорогой Лисий, обширный огород, постоянно возделываемый людьми.
Лисий: Конечно, представил.
Сократ: И представь еще, что эти целеустремленные люди так увлечены своей работой, что кроме этого огорода ничего вокруг не замечают.
Лисий: Вполне такое возможно.
Сократ: Не будут ли они тогда уверены, что огород и есть единственное место пребывания (ethos)?
Лисий: Наверняка!
Сократ: И еще скажи, дорогой друг, когда легче возделывать огород: если человек один или же когда огородников соберется несколько?
Лисий: Конечно, несколько работников возделают лучше и быстрее!
Сократ: Видя это, не будут ли люди говорить, что их бытие имеет общественный характер (koinos)?
Лисий: Как это?
Сократ: Но как же: не стремится ли человек, избравший некую стезю, устроиться поудобнее, – так, чтобы жизнь его происходила наилучшим образом?
Лисий: Да, это правда.
Сократ: И в таком случае, не сочтёт ли он условия, способствующие его наилучшему устройству, наиболее приемлемыми и подходящими для его жизни?
Лисий: Без сомнения.
Сократ: Но тогда ты, думаю, согласишься и с тем, что эти условия и свое существование он соединит как необходимо дополняющие друг друга части, а прочее назовет отклонением от природы и причислит к плохому и недолжному.
Лисий: Воистину, это так!
Сократ: Именно поэтому наши огородники, видя эффективность совместного труда, посчитают его общественный характер неотъемлемо принадлежащим их природе (phusei).
Лисий: Иначе и быть не может!
Сократ: Далее: скажи мне, Лисий, люди от рождения обладают различными способностями – один сильнее, другой склонен к размышлениям – или же они одинаковы?
Лисий: Скажу – различны!
Сократ: И не выявятся ли постепенно среди наших работников(technites) эти различия? Один без устали копает, другой ровнее ведет ряд, третий лучше знает, где разместить рассаду, четвертый усовершенствует заступ, пятый рассчитает, как, куда и кого лучше поставить.
Лисий: Клянусь Зевсом, выявятся!
Сократ: И что ты еще скажешь, не будут ли они требовать к себе особого отношения за свои умения?
Лисий: Конечно, будут! Уж как водится: тот, кто починил заступ, потребует, чтобы его освободили от вскапывания, знаток растений попросит уступить ему большую их долю, разметчик и учетчик тоже выговорят плату (time)за свою работу, силач же останется обиженным.
Сократ: Но не только он! Не начнутся ли между нашими огородниками бесконечные свары (polemeo), не появятся ли рабы? Ведь даже самые могущественные и благородные ахейские мужи под стенами Трои не смогли договориться!
Лисий: Думаю, начнутся.
Сократ: Обнаружатся те, кому досталось больше, и те, кого обидели при распределении, не так ли?
Лисий: Абсолютно верно.
Сократ: Но почему бы обиженным не покинуть этот огород и не поискать себе счастья в других местах пребывания?
Лисий: Однако, Сократ, ты сам говорил, что огородники наши ничего кроме пашни своей не замечают и принимают ее за единственное и истинное бытие (topos).
Сократ: Правильно! Поэтому войны и переделы будут у них длиться бесконечно. Но вот еще что скажи мне, дорогой Лисий… Работники наши будут трудиться круглые сутки или же, повинуясь воле богов, устроивших день и ночь, изыщут время и для отдыха?
Лисий: А как же иначе? Как говорит поэт: «возляжем в кущах тенистых с вином белопенным!»
Сократ: А на отдых они будут удаляться с огорода или же нет?
Лисий: По уговору – нет!
Сократ: То есть здесь же, на огороде, они возлягут и захотят слушать сладкозвучных кифарэдов, наблюдать за состязаниями в метании диска и в борьбе, захотят видеть прекрасные картины?
Лисий: Все так.
Сократ: А кто же им все это предоставит? Неужели кто-то из-за пределов (peribolos)огорода?
Лисий: Клянусь, нет! Других бы они не заметили! Это будут те же огородники.
Сократ: Только наделенные соответствующими качествами. И так как, услаждая остальных ночами, они не работали бы днем, разве не возомнили бы они себя людьми совсем другой, лучшей породы (genea), нежели те, кто возится с перегноем?
Лисий: Без сомнения!
Сократ: Но мы-то помним, что они сами не более чем огородники. И еще: скажи, о чем бы они слагали оды, трагедии, писали картины, рассуждали в диалогах, – об огороде или же о чем-то другом? Пусть не высшем, но другом?
Лисий: Убежден, – об огороде, ведь другого-то они ничего не знают!
Сократ: Но сами бы они так не считали?
Лисий: Нет! Они говорили бы, что в занятиях огородников они находят место добру и справедливости, истине и бесчестию, свету и тьме. Они в речах своих ставили бы огородников в различные положения, пытаясь найти в них хоть крупицу не-огорода…
Сократ: И не нашли бы никогда! Но пойдем далее. Теперь представь себе, Лисий, такую ситуацию. Некто(aggelos) берет одного из наших огородников (georgos)за руку, отрывает от его занятий и ведет за пределы огорода.
Лисий: Представил.
Сократ: И как ты думаешь, глядя на привольные луга (agros), тенистые рощи, каменистые склоны, скрывающие таинственные пещеры, он разве не видел бы везде огород?
Лисий: Почему?
Сократ: Ну, тут я выразился не вполне ясно. Скорее он воспринимал бы это все как потенциальный огород (sporimos), лишенный огородников только по недоразумению, временно.
Лисий: Теперь соглашусь, – так!
Сократ: Но постепенно зрение его привыкло бы к новому месту пребывания, разум бы прояснился, и разве не восхитился бы он тогда открывшимися ему просторами(eparchia), где он мог бы властвовать(despoteon) один, безраздельно?
Лисий: Еще как, – что же может быть прекрасней этих мест?
Сократ: А теперь давай возьмем и отведем этого человека обратно на огород.
Лисий: Это жестоко!
Сократ: Но все же придется так сделать. Скажи, друг, считал бы он теперь огород единственным местом пребывания?
Лисий: Вот уж нет!
Сократ: И мог бы он, подобно другим огородникам, днем работать в поле, а ночью заниматься искусствами, думая, что при свете солнца он отдает долг обществу и добывает средства для пропитания (и огород здесь необходим), а в так называемое личное время, он огород покидает, забывает про него и живет другой, высшей жизнью?
Лисий: Не мог бы ты, Сократ, пояснить эту мысль?
Сократ: Охотно. Не считал бы он действительным тот факт, что его прежнее бытие имеет мерцающий(asuneches) характер: мерами (metron) он живет на огороде, мерами – где-то еще?
Лисий: Безусловно, нет! Ведь он знает теперь, что все общественное(demosios), так или иначе, происходит на огороде, и на огороде ничего кроме общественного нет.
Сократ: И когда он рассказал бы своим сотоварищам об увиденном и поведал бы о своих открытиях, разве не воспротивились бы они его речам?
Лисий: Все было бы так, как ты говоришь, Сократ.
Сократ: И разве не возгорелось бы в нем желание вновь покинуть огород, но коли уж сделать это весьма нелегко, не превратился бы он тогда в совершенно бесполезного члена общества, и не сделали бы его остальные огородники(ohlos) изгоем(phteirophagos)?
Лисий: Увы, но это так.
Сократ: Но все же, Лисий…
Здесь найденный фрагмент обрывается. Надеемся, что этот текст позволил вам по-новому взглянуть как на творчество великого мыслителя, так и вообще на философские традиции античности. А теперь…
Вместо послесловия
Что-то ведь, кажется, можно было бы и сказать по этому поводу. Набросать известных сентенций в духе неомарксизма или антиглобализма. Заявить, что, мол, мы живем в условиях экономической общественной формации. Кроме того, в настоящее время мы находимся в рамках особого способа осуществления производственного процесса – имеется в виду эпоха капитализма (пусть и с приставкой «нео»). Предупредить, что критичность участников новой экономики в значительной степени понижена, и что все традиционные элементы человеческой культуры оказались ассимилированы производственными (потребительскими) процессами, и уже сама личная независимость рабочей силой оказывается под вопросом, или, точнее было бы сказать, оказывается под вопросом независимость личности человека. И что столь любимая всеми гуманитариями культура (хоть модерная, хоть постмодерная) все охотней становится в ряд, как звено цепочки процесса по преобразованию товара в деньги и обратно. Искусство, наука, образование и пр. становятся важными (или не очень) приправами, ферментами, служащими одной цели – цели коллективного пищеварения.
Все можно было бы, короче говоря. Однако промолчим, и даже само собой разумеющийся вопрос – «что делать?» – не будет нами задан. Слишком горек опыт вопрошавших об этом ранее. Вот только несколько замечаний по этому поводу.
Все мыслители – начиная с Платона и кончая Марксом – шли по одному и тому же пути: общество несовершенное, несправедливое они пытались обратить по мановению волшебной палочки в общество идеальное.
Доходило до смешного: Маркс, например, всерьез считал все происходящее в современной ему экономике заговором капиталистов. Так теория общественного договора просветителей была заменена революционной теорией общественного заговора, а та в свою очередь со временем превратилась в практику общественного заговора (от сглаза, от лиха, от терроризма и глобального потепления).
Не будем наивными, – никакого заговора нет и в помине, бороться не с кем и не с чем. Более того, человеку, знакомому с учением Берна, совершенно очевидно: контрсценарий лишь дополняет, продолжает и усиливает сценарий. Эта максима справедлива и в жизни людей, и в жизни больших обществ. Социум не может быть иным, нежели он показал себя, проживая разные эпохи и эры. Общество не справедливо и не несправедливо, оно просто есть, и пока оно есть, человека не будет.
Как тут не вспомнить известный миф о царе Мидасе? К чему бы ни прикасался этот достойный человек – все немедленно становилось золотым. Это было забавно и выгодно, только вот жить с такими способностями было невозможно. И продолжая век за веком безумную гонку превращения окружающего мира в драгоценную потребительскую стоимость, не попадаем ли в ту же ловушку, что незадачливый царь? Ведь ни хлеб, ни кока-кола, ни новый модный бестселлер, ни любой другой товар не насытят – банально, но факт – наши души, сколько ни объявляй их (души эти) антинаучным пережитком и гносеологическим суеверием.
Ах, эта проклятая антиномия человеческой экзистенции! Для того чтобы выжить в качестве материального объекта, человек должен участвовать в общественном производственном процессе. Для того чтобы реализовать свою неповторимую, уникальную судьбу, человек должен покинуть других людей. Третьего не дано, никому еще не удавалось пробежать по лезвию бритвы (простой или Оккама – не важно), проплыть между Сциллой и Харибдой (разве что кроме хитроумного Одиссея, но кто он, а кто – мы?!).
Истинный модус человеческого бытия – одиночество. Но в его достижении человек неизменно находит лишь смерть.
Выхода нет.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы