Чёрный н-р
Владимир Чащин (12/08/2014)
IV. У костра
(Конструктор для хорового пенья под гитару у костра, куплеты поются в произвольном порядке. По традиции последние две строчки каждого второго куплета повторяются – с особым чувством)
Семья твою мудрость чтит
(Жена и три лапочки-дочки),
Но равен нулю почти
Твой икс–наверху–две–точки,
Уже не болит душа,
Не просит внимания лира,
Не надо совсем ни шиша, –
Кончилось время ныра.
Как же тебе хорошо!
Вот и закат, слава богу.
Ныр твой навеки ушел,
Скоро тебе в дорогу.
Жизнь прожита «на пять»,
Погашена полностью вира,
Так поспеши обнять
Нового черного ныра!
Унынье оставь молодым,
Взгляни, как прекрасен лес!
Как вьется кудрявый дым!
Настало время чудес.
Настало время игры,
Время лукавых забав,
Съехал ныр из норы,
Для ныра нору прибрав.
Но пока отмирает мозг,
Пока старый сустав болит,
Пока сбит с этой жизни лоск,
Встали часы на нули.
И можешь ты сам решать
Ныне и чуточку впредь,
Сколько стоит душа,
И стоит ли ей умереть.
Интерлюдия
Стихотворение – лауреат международного конкурса детского творчества «Ныру – ныр!»
Помню, в детстве я семечко в землю зарыл,
И у матери я, любопытный, спросил:
Мама, вырастет здесь огурец или мирр?
Мать ответила: вырастет ныр.
Ах, чудесный росток, ах, чудесный цветок!
Помогал я ему, чем и как только мог.
Поливал, удобрял, от ума защитил.
Набирался цветок мой неведомых сил.
Вот уж выше смородины, выше меня,
И горят лепестки ярче, жарче огня,
Только этот огонь почерней черных дыр,
Ах, цветок мой, сказочный ныр!
Он до осени рос – к облакам, к небесам.
А пролились дожди – и пролился он сам.
Дождь послушных семян ныр оставил во мне,
И ушел навсегда, сон во сне сна во сне.
Вырос я с той поры, ярок стал и могуч.
Слышу я иногда: на тебе ныра луч!
Я страдал и любил, семя ныра стократ
Проросло, и зацвел ныров пламенный сад.
И тропою огня среди всяческих троп
Ты ведешь меня в сказочный мир,
Где от огненных знаков бросает в озноб:
Χάίρέ κυριος συ μέλας νιρ!
VI. Ars Amatoria
(апокриф)
Нырам безвидно в безвидного лете,
Вид – это ныр, значит ныр – одинок,
Ныры устали быть вечно в ответе,
Длить затянувшийся жизни пролог.
И разделить одиночество дабы
(В бывшем одном обоснуется два),
Ныры решили – и серые ябы
Вышли оттуда, где гаснут слова.
Все, что отныне исторгнуто ныром,
Ябы охотно воспримут, и вспять
Время течет: за последним такыром
Вечности разве не будет стоять
То, что поставили в самом начале?
Ныры и ябы глодают и жрут
Время забавы и время печали.
Тесно и плотно, как скрученный жгут,
Ныры и ябы сольются, но разве
Можно зачать, никого не любя?
В пенном и огнистом этом оргазме
Ныр, безусловно, увидит себя.
Только себя – обращенного intra,
Только себя – в этом ябов зарок.
Только себя – не in vivo, in vitro,
Будто бы есть в этом смысл или прок.
В этой троичности – три переменных,
Ортогональных – им не по пути,
В диком количестве лучших Вселенных
Просто хорошую трудно найти.
Нет бесприютным ни места, ни времени,
Хитро сплетенье, – судьба не хитра…
Линии тянутся к бритому темени,
Страшен диагноз – дожить до утра.
Интерлюдия
Стансы?
Когда от жизни ты не ждешь
Ни боли, ни очарованья,
И механически бредешь
Куда-то к краю мирозданья,
Бывает так: прольется дождь,
И вспомнишь – будто в назиданье.
«…Она шагнула вдруг назад,
И на губах слова застыли,
С небес упавшая слеза
Тонула в придорожной пыли,
Гремела вдалеке гроза,
И сферы той грозою жили…»
Но памяти внезапный шквал
Едва ли путь твой переменит,
Минутной слабости привал
Мелькнет подобьем смутной тени:
Вот новый парус ты достал,
И нет уже былых сомнений.
«…Он уходил, и в небесах
Играли шалые зарницы,
И ветер пьяный в волосах
Сдержать не мог своей десницы,
Но в этих милых чудесах
Одно читалось лишь: смириться…»
Стансы
Я на задворках лотереи:
Джек-пот и бинго – где–то там,
Плывут под песни Лорелеи
В небесный золотой вигвам.
А я – как ныр, слепой, когтистый,
Посильным занятый трудом.
И путь извилистый и мглистый
Дает слепцу и стол и дом.
Слова тяжелы, думы крепки,
На брюхе логики бандаж.
Лицо – подобье табуретки –
Венчает прописной пейзаж.
Ни звезд, ни солнца. Будет проще,
Софокла образцы любя,
В какой-нибудь священной роще
Повторно ослепить себя.
Моя поэзия для нищих,
Рождается из кромки сна,
И к образцам духовной пищи
Нет, не относится она.
Она смешна, она наивна,
Но чуть гул разума утих,
Бредет луною половинной
Мой клейкий недозрелый стих.
VII. Сколько ныров поместится на острие иглы?
(средняя теорема Ферма)
Дни наши в дни наши дней наших вложены,
Сутки в недели, недели в года,
В каждом мгновении яйца отложены,
В каждой секунде есть ныры всегда.
Нырам не тесно в их t-обиталище,
Нырам по вкусу инфинитези-
Мальный характер их дома-влагалища
(Диффеоморфный в этой связи).
Время сокрыто в сиянии прошлого,
Ныры, однако, con tempo в ладах,
Будет ли точка к началу отброшена,
Или к концу – это все ерунда.
Главное, в сущности, то, что эффекторы
Ныров теряются в сумрачной мгле:
Тонок наш мир, поделенный на секторы,
Мы, а не ныры сидим на игле.
Сколько же нас на игле той поместится?
Кто догадался об этом спросить?
Глянь, скоро ныры совсем заневестятся:
Важные – жуть, что твои караси!
Брюшки набиты икрою до устьица,
В каждой икринке свернулась игла,
До арифметики ныр не опустится, –
Им ни к чему числовая стрела.
День-акушер примет роды невольно:
Этот – хороший, а этот – плохой,
Этому – радостно, этому – больно,
Этого – вверх, а того – на покой.
Добрый пастух, пожалей свое стадо!
Овцы, козлищи… не в этом ведь суть.
Рада иголочка, как она рада!
Пусть в тесноте, ничего, как-нибудь.
Интерлюдия
Лжец
Вот Родос, лжец, но нет запала
Уже кого-то обличать,
Как мало, боже, ох как мало!
Притом что все опять, опять.
Кто жил и мыслил, тот не может…
Ну что ж, не можешь – не живи.
И все же зуд внутри, и все же
Родится крик: Его зови!
Изволь, зови – в раскладе «рыба».
Вот Родос, лжец, и лжец – ты сам.
Там, где царило «либо–либо»,
Осталось скромное «the some».
И страх в ночи – всего лишь память,
Как невод брошена вперед.
И значит то, что было с нами,
Опять как летний сон пройдет…
Однако уж сложилась фига:
Вот Родос, лжец – таков итог.
Так прыгай, милый, выше прыгай!
Доверься ветру, мой листок.
На детском утреннике
Девчонки сидят и мальчишки…
Хотите узнать, детишки,
Как скроен чудак-человек,
И как проживете вы век?
Его мы для вас раскрыли:
Немного словесной пыли,
Немного утробной гнили,
Изрядно мясца и сала,
До черта кишок и кала,
Два фута мозгов извилин
(Там дом для словесной пыли),
Отборного тонна злорадства,
Паскудства, уродства и блядства,
Из страсти хребет упругий,
Из гордости две подпруги,
Седлом обернулась глупость,
Попоною – злоба и скупость,
На всем из любви мешковина…
Давай, колупай, скотина!
Работай, пока есть силы,
А дальше – хоть сдохни, могилы
Нарыты давно для всех.
(Звучит детский радостный смех)
(Окончание следует)
Последние публикации:
Несколько слов о случае с Шекспиром и астрологией –
(22/05/2015)
Черный н-р –
(13/08/2014)
Черный Н-р –
(11/08/2014)
Миф о Мидасе, или Вечная история с хлебом насущным –
(25/05/2008)
Сон –
(02/04/2008)
Сон –
(31/03/2008)
В первый раз прощается... –
(06/03/2008)
В первый раз прощается… –
(04/03/2008)
Тёмная сторона луны –
(27/02/2008)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
