Онтологические прогулки

(Начало)

II.

Прежде всего, стоит вспомнить, что, согласно распространенной, весьма солидной версии, в астрологии нашел ясное выражение принцип объединения множественного. Синтез этот осуществляется посредством циклического движения Солнца через дома Зодиака. Мир гороскопа, таким образом, представляет собой род герметического сосуда.

Действительно, астрология всегда говорила, по сути, о единстве неба и земли, макрокосма и микрокосма. Марк Манилий основывает свои экзерсисы на стоических принципах фатума и гармонии миропорядка, касающихся и каждого человека, и Вселенной в целом. Парацельс пишет: «два тела у человека – сидерическое и элементальное». Иными словами, в единстве внутренней множественности человек воспринимался как микрокосм, наделенный всеми чертами макрокосма.

Задолго до Шекспира Ориген говорил о человеке: «в тебе есть все, что должно быть в мире», и эпоха Барда разделяла этот тезис полностью. Мир, таким образом, мыслился как храм, ладно и гармонично устроенный, и человек был неотъемлемой частью этого храма, хотя частью, что называется, pars pro toto, - выделенной, особой. Однако следует также заметить, что астрологический orbis mundi в такой интерпретации - лишь весьма простая модель мироустройства. Важную роль в данном случае играют и некоторые не совсем привычные оттенки астрологической реконструкции Космоса.

Дело в том, что зодиакальный круг принадлежит алфавитной или элементарной (L,M,N) парадигме онтологической аналитики. Основой Вселенной здесь являются простейшие части, составляющие все сущее, как буквы составляют тексты. Подобного рода идеи характерны для философии атомизма (Демокрит). Обнаруживают они себя и в самом ядре астрологического мышления.

Действительно, все потенциальные качества мира в астрологии определяются характерологическими компонентами сигнатуры: планет, звезд, созвездий. Актуальные же состояния Вселенной обусловлены хронологически эквивалентными сочетаниями (аспектами) этих элементов. Зодиакальный круг, таким образом, можно назвать не гороскопом, а калейдоскопом. Чудесный оптический прибор поворачивается с ходом времени, и вот уже одни сочетания цветных стекляшек, одни узоры сменяются другими, составленными все из тех же частей.

Таким образом, каждый человек от рождения носит зодиакальную печать, определяющую его судьбу. И светлое, и темное - все заключено в гороскопе, всему есть место, ни одно возможное сочетание астрологических атомов не подлежит исключению. Эта тенденция становится особенно явной в Риме эпохи позднего эллинизма, где гороскоп был во многом очищен от мистицизма в пользу анализа астрономических и математических отношений небесных знаков. Астрология здесь освобождается от вавилоно-египетской астролатрии, обретая почву для развития массовых практик.

Именно «элементарный» характер астрологии и выходит в «Короле Лире» на первый план, причем необходимо отметить, что концепты зодиакального круга в «Короле Лире» использовались Шекспиром не только при работе над характером Эдмонда. Следы гороскопической традиции в трагедии рассеяны повсюду. Звезды, благословляющие и проклинающие дела людей, упоминаются практически всеми персонажами пьесы. Да ведь, собственно, завязка всего сюжета заключается в том, что Лир делит свое королевство на части, дабы, подобно Солнцу, обходить Дома и соединять разделенное. Кент же инкогнито, будто луна Nigredo, следует за своим повелителем. И это еще один характерный момент драмы – попытка реализации небесной утопии земными средствами.

Обратим особое внимание, что в легенде, положенной Шекспиром в основание фабулы своей трагедии, владыка также расчленяет королевство на три провинции, но после ссоры с Корделией воцаряется в опустевшем наделе сам. В известных при жизни Шекспира литературных обработках истории Лир, как правило, выходит победителем в борьбе с преступными детьми и возвращает себе трон. Бард принципиально меняет обстоятельства действа, отдав все королевство льстивым дочерям и отправив Лира в бесконечное странствие. Контрапунктная линия Эдмонда завершает картину, отодвигая фольклорные элементы сюжета на периферию повествования. Соответственно, в мире пьесы на земле формируется та же структура, что и на небе.

Таким образом, вопреки установившейся традиции, мы не считаем представления о дисгармонии мира основным фоном трагедии «Король Лир». Смутное время в астрологии – часть вечного кругового движения, на земле принимающего образ Фортуны. Здесь значимы не конкретные характеристики момента, а динамические смыслы. И того же Эдмонда вполне устраивает природа Зодиака, определяющего приход времени потрясений, а значит, и появление скрытых возможностей для ловких людей.

Раздражение побочного сына Глостера вызывают два иных обстоятельства. Во-первых, как упоминалось ранее, речь идет о неприятии того астрологического дискурса, где небесное не оставляет земному шансов на перемены, не допускает известного с древности clinamen, потенциала собственного развития подлунного мира (здесь-то и разрушается по-настоящему гармония, основанная на единстве Вселенной). Не напрасно заговорщик в первой сцене столь резко полемизирует с ушедшим отцом: «This is the excellent foppery of the world, that, when we are sick in fortune, - often the surfeit of our own behavior, - we make guilty of our disasters the sun, the moon, and the stars». Его гнев подобен чувствам Гамлета в тот момент, когда принц обвиняет Гильденстерна и Розенкранца в попытке играть на его душе, словно она проще флейты. Но для человека старой закалки (того же Глостера) – это очевидный факт! Все, что есть в личности, при таком подходе полностью заключено в видимых сочетаниях звезд. 

Во-вторых, Эдмонд не может смириться с тем, что начавшее движение колесо судьбы остановить практически невозможно. И не имеет значения, мнишь ли ты это предначертанием небесных сил или же результатом собственных деяний.

Последний тезис требует, конечно, пояснения. Итак, для заговорщика несомненно: как планеты и созвездия могут изменить свою конфигурацию при сохранении общего мирового порядка, так и люди способны перемещаться в социальной вселенной, образуя новые сочетания («I grow; I prosper», - горделиво заявляет он). Каждый человек имеет собственный нрав (что Эдмонд и утверждает в конце своего монолога), однако, кроме того, суть человека заключена и в многочисленных социальных связях, т.е. в тех или иных сочетаниях акторов. Отчасти эту двойственность, свойственную миру гороскопа, демонстрирует сцена изгнания Кента, где верный соратник Лира говорит о себе: «Не'll shape his old coarse in а country new» (Он старыми последует путями в державе новой), - интересное сходство со смыслом приведенных выше стихов Манилия. Иными словами, в Граде Земном нет безусловных позиций, недосягаемых для простых смертных, но одновременно жизнь каждого отдельного человека оказывается лишь элементом в вечной игре социальных узоров.  

Действительно, великий король на глазах пасынка Глостера становится безумным бродягой. Любимая дочь владыки отправлена в изгнание. Верного вассала прогнали, будто собаку, со двора. Законный сын графа бежит в ночь, подобно вору. Те же, кто вчера лицемерил у подножия трона, сегодня находятся на вершине власти. И все это неудивительно и закономерно. Затмение, смута вообще – время трансформаций, и решительный человек вправе чуть подтолкнуть колесо судьбы, чтобы ухватиться за него и быть вознесенным в гору (образ, использованный шутом Лира в разговоре с Кентом).

Однако Фортуна поднимает, она же и низвергает. Гороскоп методично и неотвратимо совершает свой ход, предрекая то удачу, то падение. И если небесная гармония не терпит урона от такого движения, то перемены в земной жизни ведут к буре, войнам, потрясениям и упадку (sick in fortune). Как же может желающий изменений достойный человек избежать предначертанной колеи? Способен ли поднявшийся если не закрепиться на вершине, то, по крайне мере, не погибнуть при очередном повороте круга? Эдмонд не находит ответов на эти неудобные вопросы и потому томим предчувствиями, вызывающими у готового к решительным действиям героя раздражение.

Что ж, опасения заговорщика были ненапрасными. Земной Зодиак и вправду оказывается разрушенным. Выясняется, что законы и правила движения мирского калейдоскопа еще предстоит понять. Ни Левиафан, ни «невидимая рука», которую позже А. Смит вводит в научный лексикон в астрономических исследованиях, но мало использует в рамках социальной философии, в делах людских (где «прилив есть и отлив») не гарантируют сохранения гармонии. Да и оппортунизм – удобный, но не самый надежный инструмент осуществления перемен.  

Именно поэтому мы и можем предположить, что в шекспировскую эпоху закладывались основы генерального направления европейской мысли: обоснования социального порядка вне гипотезы о трансцендентной его (порядка) основе. (Здесь мы, по-видимому, в определенной степени следуем традиции политического толкования пьесы, что встречается, например, у Генри Джаффы в статье «The Limits of Politics: An Interpretation of King Lear, Act I, Scene I».) Причем вопрос рассматривался не только на уровне социально-философских концепций, но и в дискуссиях о практических возможностях государственного управления: как преодолеть хрупкость социума в аспекте динамики, столь необходимой для прогресса?

В частности, после Славной революции Англия постепенно обретет статус мировой державы. Одновременно сделает шаг к могуществу и французское королевство. И при переходе от традиционного государства к модерному, национальному возникнут две конкурирующие политические системы. С одной стороны, абсолютная монархия Франции, где король-солнце как гарант стабильности равно удален от каждого из поданных, живущих лишь его светом. С другой стороны, - секуляризованная гороскопическая, если можно так выразиться, английская модель, в которой различные, но равноправные элементы политического пространства в вечном круговом движении взаимно организуют устойчивость общественного бытия. Здесь присущая социальной динамике агональность не подавляется иерархией, а сменяется более спокойной компететивностью.

Последняя традиция постепенно стала превалирующей идеологией в развитии западной цивилизации. Достаточно заглянуть в труды современных либерально ориентированных исследователей социальных систем – М. Олсона, Д. Норта, Дж. Бьюкенена, Г. Таллока – чтобы убедиться в полном ее концептуальном сохранении. Англо-американская парадигма социального порядка предполагает непрерывную ротацию элит в рамках базовых институтов рыночной экономики, парламентаризма и демократии. По существу, в процессе поиска компромисса между теорией естественного права и конвенционализмом (историзмом) открыт вечный двигатель общественной жизни, предохраняющий людей от значительных потрясений и обеспечивающий гармонизацию разнонаправленных индивидуальных интересов.

Но в «Короле Лире» эксперимент, конечно, закончился – не мог не закончиться! – неудачей. Неизбежность, предначертанная звездным путем, сохранила пока свое верховенство. Не зря смертельно раненный Эдмонд говорит: