Онтологические прогулки

Квартиры, семьи, учёные, работа, комфорт и польза – всё это в
гангрене. Ничто не двигается с места.

М. А. Булгаков. Из дневника.

Парадоксальный человек умер – вот основание, призванное очертить
границу между тем, что было и тем, что есть сейчас.
Парадоксальность человека – миф. Оказалось, что так называемые
парадоксы природы человеческой личности суть всего лишь исхождение
познания мира из самого человека. Обуянные страстью к самим
себе, парадоксалисты иного и не могли изобразить, как
положить всякие парадоксы в саму человеческую природу, забывая о
бытие мира как системе отношений между вещами. Рефлектер,
видящий во всем мире лишь одно и тоже «согласие вещей
природных», мыслил собственно не сам мир, а самого себя, включая тем
самым в свою собственную природу вещи, которые необходимо
являются ему в мире. Одна вещь творит зло, другая вещь творит
добро или одна и та же вещь творит в различные времена и то и
другое – вот, вкратце, то, что объясняло парадоксальность
человеческой натуры. Но куда же делись из размышления вещи?
Они, как сами по себе и как творящие некие действия, были
именно тем, чем раскрывали саму человеческую природу.

Заблуждение. Мир двойственен. Человек воспринимает мир, и это
восприятие его есть сущность мира. Мир, следовательно,
детерминирует человека и человек становится таким же двойственным, как
и сам мир. Но если вдуматься в природу восприятия и
соотнести само воспринимаемое с детерминацией действий и поступков
человека, то, памятуя известное «бытие определяет сознание»,
перед самими действиями должно стоять как причина их
породившая уже мотивированное сознание. А так как это
мотивированное сознание определено миром, то и действия человека,
мотивированные этим самым сознанием, должны были бы гармонично
вплетаться в ландшафт мира. Во-первых, этого мы нигде не
наблюдаем; во-вторых, что исходит из первого, если сознание
определяется бытием, то и действия человека определяются этим самым
бытием, но никак не сознанием. Кому-то может показаться
парадоксальным такая ситуация. Однако она ему кажется таковой,
потому что он приучен мыслить детерминацию в отношении
сознание-действие, где сознание как сфера мотивов определяет
практически все действия человека. Иными словами, все действия
человека сознательно-мотивированы, но не мотивированы миром,
поскольку мотивация и намерения суть психологические акты, а
мир суть реальная вещественная действительность. Но
простейший опыт раскроет нам всю гамму немотивированных действий.
Взмахните рукой перед человеком, и он в ответ на этот жест
произведёт какое-нибудь действие, причем произведет чисто
инстинктивно, независимо от сознания. Можно припомнить известный
финт Гаринчи, которым он постоянно пользовался. Он телом
показывал противнику движение в одну сторону, после чего резко
уходил в другую, обегая, таким образом, противника, потому
что последний обязательно поддавался первому жесту
футболиста. Причем, сама простота финта была известна практически
всем. И все футболисты, зная это, ничего не могли с ним
поделать. Или скажем, к примеру, что восприятие мира – это
импрессия, а явление человека в мире или сам мир, который является,
– экспрессия. Импрессия отличается от экспрессии лишь
проявлением. Для импрессии необходимым условием существования
является являющийся методом экспрессии мир, а для экспрессии –
само явление этого мира или человека. То есть, экспрессия –
это действия, проявленность во внешнем, а импрессия –
восприятие этой самой экспрессии, она никак не является миру, она
то сокровенное и молчаливое существо человека, никак не
раскрываемое миру, она интимность человеческой природы. Но именно
импрессии лишён сам мир. Поскольку бытие мира ничего,
собственно, не воспринимает, оно никоим образом не создает внутри
себя импрессии. К примеру, человек суть импрессионист,
поскольку он воспринимает определенным образом сам мир, но поля,
степи, реки, никак не воспринимают человека, они не
впечатляются им, поэтому и лишены импрессии. Бродский в очерке о
Ленинграде, однако, пытался придать импрессию природе,
высказав мысль, что вода, на которой стоит культурная столица,
фотографирует город. Итак: я воспринимаю мир, но это восприятие
не есть причина моих поступков, поскольку «бытие определяет
сознание», но сознание не определяет действия, которые
создают полноту реальной действительности бытия. Следовательно, я
могу утверждать, что мир есть моё представление, но не могу
согласиться с тем, что моё представление определяет
действительность мира.

Парадоксальность не происходит, если говорить конкретно, из
различения между импрессией и экспрессией, сознанием и действием,
властью и свободой, мыслью и чувством и т. д. Она происходит
из попыток совместить их в одном флаконе. Сознание и действие
пытались объединить в теории и практике. Отсюда, к примеру,
у коммунистов и марксистов начинаются образовываться
странные марксистко-ленинские гермафродиты, которые
преобразовались то в «философию праксиса», то в «теоретическую практику».
На самом же деле, данные утверждения суть чистейшей воды
contradictio in adjeto. Оно возможно лишь в одном случае: когда
в каждой из сознательно совокупляющих частей, человек видит
ценность и смысл. Не могущий одному предпочесть другое, он
соединяет два противоречивых явления в одном. Вследствие
чего получается нелепость. Плюс к этому инсталлируют в саму эту
нелепость последовательность и получают диалектические
переходы, где из теории происходит практика, а из практики –
теория. Так известная антиалкогольная компания в России
базировалась на утверждении, что виноград является причиною
алкоголизма, в результате чего выкорчевали практически все
виноградники на Юге России и уничтожили винсовхозы, винные заводы и
прочее. До сих пор, кстати говоря, коноплю считают причиною
наркотической зависимости, но почему-то не обращают внимания
на то, что из конопляной пеньки производят веревки. Доходит
до смешного: сауны уже начинают мыслить как причину
проституции. Если двигаться дальше, то сунареф (мазь для носа)
извлекут из производства и обозначат виновницей наркомании,
потому что наркоманы из неё научились в комнатных условиях
выпаривать эфедрин. Таблетки типа димедрол, тазепам, элениум и
прочие также назовут причинами наркомании, потому что
наркоманы их глотают пачками. Универсальный клей суть тоже причина
токсикомании. Гуталин следует уничтожить, потому что кто-то
намазывает его на хлеб и ест. Вместе с ним изъять из
обращения нужно и антифриз и незамерзающую жидкость для омывания
стекол, потому что их пьют и т. д.

Видеть в каждом явлении некую ценность возможно по-разному.
Парадоксализм видит одну свою ценность в различном. Следовательно, в
человеческой природе нет вовсе никакой парадоксальности,
она суть ядреное целое, железобетонное основание человека.
Человек в моменте осознает или мыслит за рамками своих
собственных действий и действует за рамками своих собственных
мыслей. Это отвлечение создает «внешнюю пустошь», в которой
возникают и мысли и действия. Такой момент не есть парадокс, а
есть эпифеноменальное основание существования вообще.
Парадоксальность же возникает в последовательности, где существо
момента сходит на нет. Тогда берут и тупо сводят начало с
концом, извлекая из размышлений срединный процесс самого по себе
существования. Получается иная умозрительная конфигурация
нелепости: начало не подобно концу, ожидания, иными словами, не
оправдались. Но, опять же, к природе человека это ровным
счетом не относится, поскольку парадоксальность такого рода
суть существенная структура самой по себе экзистенции. Здесь,
скорее, следует говорить о «социальных парадоксах», чем о
парадоксах человеческой природы.

Что такое бытие? Бытие – это мистическая пустота. Наполненная вещами
она создает реальную действительность: одни вещи реальны,
но не действительны, поскольку они сами по себе не действуют;
другие и реальны и действительны, поскольку действуют. Вещи
реальные, но не действующие, однако, приобретают свою
действительность в функциональности их применения. Стул реален,
но сам он не действует, зато его действительность дана как
его функциональность, на нем сидят: реальная действительность
стула – способствовать сидению. Следовательно, стул
находится в постоянном ожидании, его действительность – быть
востребованным, необходимым. Бытие как мистическая пустота не
означает того, что пустота создает свою собственную полноту,
поскольку она бы лишилась самой себя, своей собственной вечной
устойчивости. Только то может быть вечно устойчивым, что
никак не действует само, но позволяет действию быть в нём.
Действие, существующее таким образом, есть бытие действия. Всякое
действие окружено пустотою, оно существует в пустоте, а так
как пустота суть бытие, действие и получает в ней свое
собственное бытие. Действие длится от начальной точки А до
конечной точки Б. А и Б – мгновения, не показывающие ни сущность
действия, ни сущности их самих, поскольку между ними
простирается «внешняя пустошь», которая есть бытие самого по себе
действия, включая в понятие «действие» и сознательный акт.

Человек суть полнота. Эта полнота есть существенная структура
разрушения, ибо она разрушила пустоту, нанесла, то есть, бытию
рану, нарушив его вечную субсистенцию. Полноте человека пустота
бытия шлёт упрёк, она вопрошает его о случившемся
святотатстве, заставляя того отвечать своим существованием на эти
самые упрёки. Имманентно присущая всякому человеку вина не за
свои собственные деяния – вот первый акт сознательной мысли,
мысли, которая обращена к пустоте, отсутствию свершения,
понимания своей безвинной виноватости. Человек суть та полнота,
которая не по своей воле стала собственно полнотою. Эта
полнота есть нарушение распорядка бытия, конфликт с ним,
противоречие, нуждающееся в разрешении. Первая мысль о разрушении
бытия возбуждает представление о существовании бытия, она
оправдывает не полноту, но бытие. Оправдание – это признание
ответственности или страх перед возникновением. Бытие шлёт
упрёк будущим родителям, и они переживают тревогу перед
рождением у них ребенка, который своим возникновением уничтожит
часть этого самого бытия. Рождение или возникновение человека
вообще, таким образом, есть метафизический иррациональный
акт формирования недостаточности: человеку недостает того
бытия, той пустоты, которой он заполнил самим собою. Мысль
пустая – вот корень платоновского познания бытия. «Один Платон
догадывался, что корень познания, так сказать сама его
субстанция, лежит как раз в недостаточности полученных человеком
дарований, которую подтверждает тот страшный факт, что –
человек "не знает". Ни Богу, ни животному это не свойственно. Бог
знает всё, и потому не познает. Животное не знает ничего, и
потому тоже не познает. Но человек – это живая
недостаточность, человек нуждается в знании, приходит в отчаяние от
незнания. Именно это и следует рассмотреть. Почему человек
страдает из-за своего невежества, как может болеть тот орган,
которого у него никогда не было?» [Ортега-и-Гассет. Что такое
философия?].

Действие определенно направленно бытием внешних пустошей. Границы (А
и Б) всего лишь средства для того, чтоб действие получило
свое собственное отвлечение. Внешняя пустошь одна и та же,
границы её – различны. Модусы пограничного различения
высвобождают дифференциацию мира, где всякая образовавшаяся
(освободившаяся) вещная дифференция суть часть разбитой на множества
полноты. Существование любой такой дифференции, как неверно
утверждается, есть воля к власти, – метафизический принцип
которой двойственен: с одной стороны, созидающая
созерцательность сознания, с другой стороны, разрушающая
действительность воли. Иными словами, вещным дифференциям свойственен
культ власти, а дифференции (парадоксальному) человека – культ
личности. Эти модусы культа отражают собою всю полноту
реальной действительности, обратной стороны истинного пустотного
бытия. Признавать за действием реальную действительность
бытия, таким образом, возможно, существуя в русле материального
существования, существования, которое фактически опирается
на полноту мира (реальной действительности). Но действие
купировано от сознательных мотивов и намерений, мотив действия –
внешняя пустошь бытия, где мы нашли пространство
необходимое для действия, следовательно, в котором действие и
принимает свое бытие. Из этого следует, что границы действия (А и Б)
суть несущественные модусы действительного процесса,
поскольку они лишь номинально являются истинными вещными
дифференциями, по существу оставаясь тождественными друг другу.
Действие размыкает тождественность, оно дает вещным дифференциям
возможность быть уникальными. Но размыкание означает
конфликт, войну, вражду, иначе она показывает этим самым сущность
действительной реальности, сущность полноты бытия, иллюзии
самого по себе бытия.

Неправильное равенство: воля = действие = свобода, откуда получают
свободную волю как свободное действие. Или проще: воля +
действие = свобода. Свобода – это коррелят внешних пустошей
бытия. Следовательно, лишь то действие свободно, для которого
целью является само по себе бытие внешних пустошей. Поэтому
все иные действия, ставящие себе целью реальную
действительность, суть вольные действия, но не свободные. Несвободные
вольные действия составляют всю системную структурность полноты
бытия, они необходимо происходят из вещных дифференций, они,
стало быть, детерминированы ими, не приобретая свободности.
Воля, таким образом, не может быть свободной, а равно как и
безосновной, так же она не может служить достаточным
основанием бытия лишь потому, что не имеет способностей влечься в
пустоту, ибо интенциональность её предусматривает
фактическое наличие объектов реальной действительности. Внешняя
пустошь – это пространство свободы, пространство того
неограниченного ничем бытия, которое есть ирреальная недействительность.

Как же мистическая внешняя пустошь бытия может слать упрек
человеческой полноте, если она суть ирреальная недействительность, в
которой отсутствуют и экспрессия и импрессия? Ведь человек
как вещная дифференция, чтоб иметь идею упрёка, должен
воспринять из полноты бытия ту экспрессию, которая бы опознала
упрёк по существу и преобразовала его в реальное чувство
безвинной виноватости. Тогда бы он имел то представление бытия
внешних пустошей, которое не даётся ему как некое пространство
между вещами, а как пространство, не имеющее вовсе вещных
границ, пространство, которое не может даже быть названо
протяженностью, поскольку для протяженности нужны некие границы,
образованные теми же самыми вещами. Ответ один: с человеком
происходит то же самое, что и с ранее описанной
функциональностью стула. Как и реальная действительность стула
определяется его функциональной применимостью, – то есть, сидением,
которое, в свою очередь, не является сущностью самого по себе
стула, а есть существенная структура того, кто на нём
сидит, – так и человеческая полнота получает идеи пустоты методом
не свойственного ей [полноте] отсутствия. Методом
опознавания не принадлежащей ей [полноте] сущности. То есть, той
сущности, которой она вовсе не является ни по определению, ни по
факту самой по себе фактичности и, безусловно определенной
полноты как некоей сущности. Иными словами, человек есть то,
чего он лишен, что не принадлежит ему, что есть та пустота,
которая никоим образом не стыкуется с полнотою бытия. Иными
словами, человек желает быть тем, чем он не есть, а есть он
то, чем он не желает быть. Но эта полнота как модус
пустотелой недостаточности, имея на вооружении функциональную
применимость сущностей в факте их обладания, реализует именно то,
что не есть сама по себе её собственная реализация.
Сущность стула есть сидение, но сам стул не сидит. Сущность
реальной действительности бытия есть полнота, но само это бытие
ничего не заполняет, оно, напротив, желает быть заполненным.
Полный стакан, возможно, заполнить лишь пустотою, которая
упрекает полный стакан истинною функциональною невозможностью.

Познание функциональной невозможности, или вообще невозможности,
суть, по Ортеги-и-Гассету, самого по себе философского
познания, познания философом универсума. Парадоксализм всего менее
следует приставлять к философии именно потому, что он как и
научное познание мыслит возможное. Это возможное, как было
установлено ранее, невозможно без детерминации
причинно-следственных связей. Каузальность такого рода, разумеется, для
чего-то необходима. Для чего? Для возникновения действия. Нет
никакой каузальности в реальной действительной полноте бытия,
поскольку в каузальности есть причина и следствие, но нет
существующего процесса. Дурная каузальность утверждала:
виноградник причина, следствием которой является алкоголизм.
Избавиться от алкоголизма возможно, лишь избавившись от
виноградника. Первоначальная отсылка, возбудившая намерение,
алкоголизм, с которым нужно вести борьбу методом выкорчевывания
[другой отсылки] виноградников, которые подменили собою ранее
бывшую причину мотивации – алкоголизм. Действие, таким
образом, стало возможным и как факт, теоретически подкрепленный, и
как медицинский факт подтверждения теории. Результатом
оказалось вполне логичное завершение: виноградники уничтожили. К
алкоголизму это уничтожение никоим образом не относится.
Уничтоженные виноградники суть проваливание действия в
пустоту, ибо пространства, в самом деле, сделались пустынными,
безжизненными. Теперь извлечем каузальность из процесса. У вас
есть алкоголизм, вот и уничтожайте алкоголизм, но не то, что
кому-то может показаться причиною его. Беда состоит в
простой посылке: каждому явлению, возможно, придумать массу причин
и заниматься всю жизнь опробованием их всех методом
«научного» тыка. Но это нисколько не обосновывает наличие, хоть
каких бы то ни было каузальных связей в реальной
действительности полноты бытия. Каждый «научный» тык, поэтому, всегда
будет проваливаться в пустоту. Это и есть правоприменительная
функциональность пустоты бытия, она пустошит полноту, вечно
ожидая её. Ожидающая полноту пустота подобна аллигатору,
который, лежа в воде, ожидает жертву, обязательно и постоянно
приходящую на водопой. Полнота жаждет пустоты, она желает быть
опустошенной ею, ибо сама полнота на это не способна.

Полнота испытывает страх перед жизненно важной для неё пустотою.
Пустота бытия здесь никак не выступает. Безволие, бездействие,
бессознательное суть всего лишь позы, вернее, поверхностные
мысли о пустоте. Они, скажем, располагаются между полнотою
реальной действительности бытия и истинною его пустотою.
Проговаривая свои модусы, они не доходят до познания бытия,
поскольку разобращаются всё в ту же полноту бытия.
Бессознательное, иными словами, оказывается нашинкованным по самые края
именно полнотою. Количественная функция полноты, если и
переходит в качество, то только как система отвлечённых отсылок.
Вещные дифференции в полезности своей несут качества
отталкивания: либо они сами отталкивают от себя другие дифференции,
либо эти самые дифференции отталкиваются от них. И в том и
в другом случае отталкивание как подручное средство полноты
необходимо, во-первых, для снятия с себя ответственности за
последующее после отталкивания проваливание в пустоту,
во-вторых, для преодоления тревоги перед возможным опустошением,
в-третьих, оно – средство конфликтного сближения.
Парадоксальность сближения вещей, приводящая к дилемме дикобраза,
здесь весьма понятлива. Из чего следует понимание того, как вещи
становятся натуральными средствами, оттолкнувшись от
которых, возможно придти к самому по себе бытию. Персональные
парадоксалисты об этом умолчали, потому что не смогли переварить
свои внутренние интуиции в рациональное представление. Зато
они застроили целый массив смыслов, которые нынче гниют,
разлагаются и исчезают прахом.

Что значит видеть смыслы? Представим себе все смыслы полноты
реальной действительности бытия. Смысл есть в воле, действии,
сознании, любви, свободе, страхе, смерти… и так до бесконечности.
Можем ли мы извлечь из всех них смыслы? Можем ли мы
сказать, что хоть одно из этого многообразия, на самом деле,
бессмысленно? Вряд ли. Поэтому парадоксальный человек создавал
двоякие классификации, он классифицировал смыслы точно так же,
как известный мультипликационный персонаж делил апельсин,
приговаривая: «Много вас, а он один». Именно смысл оказался
один на всех. К нему диалектическое отрицание присовокупило
другой смысл, бессмысленность данного изначально смысла или,
что вернее, бессмысленность данной изначальной посылки. Это
смысловой предрассудок, который устанавливает, с одной
стороны, историческое происхождение смысла, с другой, он есть
смысловая актуальность возможного достижения смысла в будущем.
Первый как предрассудок отбрасывается, второй как уже
отброшенный первый смысл воскрешается в абсолютной точности и
насаждается через посредство воли к власти, ради того чтоб,
возможно, было утверждать необходимость поступать определенным
образом, ради которого следует жить, дабы достигнуть его
потом, когда-нибудь в далеком будущем. Между ними – многообразные
«дифференцированные полезности», помогающие добиваться
второго, упраздняя первое. Но проблема оказалось в том, что
сшивальщики смысловых дел позабыли о существовании в бытии
отрицательных смыслов, смыслов негативных. Самый основной из
таких негативных смыслов есть пустота бытия. Именно в ней
положительные смыслы, обрастая истинным бытием, показываются
смыслами нелепыми, из которых образуется пространство
пустосмыслия полноты реальной действительности бытия.

Последним оракулом русской мысли, кто своим гениальным литературным
творчеством подробно описал пространство пустосмыслия, был
М. А. Булгаков. Именно ему стоит отдать должное в том, что он
попытался извлечь парадоксальность из природы разума и
внедрил её в так называемое общественное бытие. Описав модусы
бессмысленной полноты реальной действительности бытия, он все
же не дал более-менее внятного ответа на вопрос, как
возможно преодолеть её. Вследствие чего, пытаясь, ответить на этот
вопрос, он принял сторону персоналистов, внедрив смыслы в
саму человеческую личность, в разум, а спасение – в загробную
жизнь. Так он вернулся к своим предшественникам.
Оказывается, что бессмысленное общественное бытие нелепо, а смысл
человека – творческое страдание, которое возносит его в загробные
кущи Эдема или раскрывает пространство «духовной свободы»,
которое возможно в абсолютном и болезненном одиночестве. Во
всяком случае, поиски универсального средства, которое могло
бы преодолеть абсурдность жизни, Булгакову не были чужды.
Позже в западном марксизме мы находим эту же самую тенденцию,
относящую парадоксы в реальность. П. Андерсон в книге
«Размышления о западном марксизме» (М., 1991, 3) пишет:
«Коллетти, раннего Лукача, Адорно, Маркузе, Хоркхаймера и Сартра
объединяли общие нападки на науку и отрицание материализма, что
коренилось в утверждении о том, что противоречие есть
принцип реальности, а не разума…». Речь идет о том, что социальные
парадоксы (противоречия реальности) изображают само по себе
общественное бытие, они внутреннее содержание этого самого
бытия. Поэтому понимание термина «общественное бытие» к
особенному пониманию бытия не ведет. Социальные же парадоксы
именно способны раскрывать сущность бытия, бытия как системы
отношений. Иначе сказать, полнота реальной действительности
бытия это – система противоречивых отношений между вещами.
Поскольку сами отношения основаны на действии, следовательно,
они простираются во внешних пустошах, смысл этой системы
заключен в свободе, которая есть существенная особенность
внешних пустошей. Таким образом, всякие отношения между вещами
свободны от самих по себе вещей. Это и называется
противоречивой иррациональностью мира. Мир иррационален постольку,
поскольку невозможно рациональным путем оформить эти самые
отношения. Термин «система» здесь, конечно же, может показаться
лишним, но это только кажущаяся лишность, потому что система
отношений между вещами характеризуется вечной устойчивостью.
Иными словами, социальные противоречия сводятся к одному
парадоксу: одни и те же отношения проживают совершенно различные
вещные дифференции, независимо, причём, от их сущности,
времени жизни, мест обитания и прочего. Также имеется тождество
в отношениях описанных мифологическим, зоологическим или
социологическим образами. К примеру, любовный треугольник,
возможно, наблюдать и в жизни животных, и в жизни
мифологических героев, и в простой жизни людей, и в жизни творческих
гениев. Модус одиночества – то же самое. Таким образом, все
меняется в подлунном мире за исключением системы отношений, ибо
они, с одной стороны, без подлунного мира невозможны, с
другой, как свободная их пустотность они существуют вечно.

Описанием социальных парадоксов системы отношений занимались,
разумеется, во все века. Иными словами мы имеем огромный массив
отсылок к человеческой природе как виновнице всех этих
противоречий. С другой стороны, не замечать отсутствия влияний
человека на эти самые социальные парадоксы, невозможно. Система
отношений бытия, по определению, противоречие, поскольку она
ограничена вещами, которые рационально желают реализовывать
в социальном своё собственное видение этих самых отношений.
Человек желает, чтоб его отношения, во-первых, были его
собственными, во-вторых, чтоб они были такими, какими он себе
их представляет, в-третьих, даже когда он желает, чтоб их не
было, они все равно есть. Это противоречие целого человека с
пространством системы отношений, в которое он вплетён и без
которого он – ничто, абсолютный нуль. Парадоксальный
человек, отчуждая от себя граничные точки (вещные дифференции),
формирующие его отношения, на самом деле, оставался в этих же
самых отношениях. Отчуждение оказалось неосуществленным
намерением.

Но полнота бытия как система отношений не созидается человеком, она
– существенная структура самого по себе бытия, и эта
структура, что очевидно, не есть материальная субстанция, которую
возможно каким бы то ни было образом исправить, а есть
действительность, существующая «в пустоте и в пустоту». Система
отношений – это действия, существующие в пустоте. Объекты
отношений – это границы, внутри которых простирается пустое
пространство. Как бы человек не менял границы, какими бы
объектами он не пытался вытраивать сущность своих отношений, ничто
у него не получится. Объекты будут различными, а система
отношений – одна и та же вековечная устойчивая нелепость. Она
колодками висит на ногах человека, она есть тот пустотный
груз, который тяжелее, чем груз полноты. Более того, сознание
мыслит отношения, следовательно, оно системно и положено, на
самом деле, не в некую субстанцию, скажем, окруженную
черепной коробкой или вещами, а внутрь самих по себе отношений,
иными словами во внешнюю пустошь бытия, где определить его
положенность решительно невозможно. Во внешней пустоши бытия
сознание может быть где угодно, но только не там, куда мы его
сознательно полагаем. Эта пустая системность сознательной
деятельности вообще суть самое натуральное несчастье человека,
поскольку она всегда полагает как мотивы и намерения то,
чего в настоящих аутентичных отношениях между вещами
просто-напросто нет, и не может быть никогда. В конфликтных системах
отношений вещи их составляющие желают покоя, гармонии,
равновесия – то есть того, что принадлежит самой по себе пустоте.
Но если все эти модусы намерений устанавливаются,
происходит нестерпимое страдание – скука, апатия, немощность, страх
перед пустотою, чувство опустошенности, – что непременно
приводит к разрыву одних отношений и образования других,
устроенных на принципах конфликта. Намерения человека – пусты и
бессмысленны, их истинная цель – страдание.

(Окончание следует)