Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

ГЛАВА 3. ВОИН С СЕВЕРА

5.

Профессорская дочка жила совершенно не так, как живут профессорские
дочки. Вместе с мужем они строили свой семейный уют в
двухкомнатной квартире его матери. В их семье была только одна
машина – старенький «Москвич», который Егор купил после пяти
лет работы в экспедициях.

По профессии Вера журналист, но за всю свою жизнь она еще ничего
стоящего не написала. Даже ребенка она понесла не как
профессорская дочка – во время одной из нетрезвых вечеринок,
где-нибудь на заднем сиденье иномарки, а после четырех лет законного
брака. Под сердцем она носила мальчика, и это было ясно с
первых месяцев беременности: живот принял форму «дыньки» и
начался жуткий токсикоз.

По телефону Вера не рассказала Егору самое главное: ее преследовали
не только ужасные сновидения. Человек из ее ночных кошмаров
однажды материализовался прямо на улице Садовой, когда
женщина возвращалась из магазина. Она как раз переходила дорогу,
все внимание было сосредоточено на уличном движении, и Вера
даже не заметила, как перед ней вырос крепкий мужчина
средних лет. Он носил густую черную бороду и длинные волосы.

Он был не по сезону одет в легкую рубашку, и уж одно это создавало
впечатление нереальности происходящего. Мужчина оказался тем
самым «шестипалым» из кошмарных снов профессорской дочки.

– Вера Вениаминовна? – обратился незнакомец. – Вы должны уберечь
своего мальчика.

– Кто вы? – опешила женщина.

– Одни называют нас воинами с Севера, другие – Ашвинами. Нас
устраивают оба варианта. Вы должны предупредить мужа: необходимо
остановить исследования в Протогороде.

В это время люди, переходившие улицу, оттеснили их друг от друга.
Оказавшись на тротуаре, Вера оглянулась и попыталась глазами
отыскать странного незнакомца, но того и след простыл.

Уберечь своего мальчика… Предупредить мужа… Вера никак не могла
взять в толк, о чем это говорил Ашвин (или как его там?), но
понимала, что он на самом деле предупреждает о чем-то важном.

Второй раз «воин с Севера» появился в фойе третьего корпуса
университета, куда Вера заглянула на кафедру русской литературы и
фольклора. Незнакомец прошел за ее спиной, когда женщина перед
зеркалом поправляла прическу. Только легкое дуновение
почувствовалось сзади. Только отражение в трех зеркалах, словно
он вышел из одного и вошел в другое.

– Остановите мужа… – прозвучало у Веры в ушах. Она оглянулась, но в
фойе никого не оказалось.

Померещилось?

Вера читала, что у женщин в их интересном положении бывают и не
такие «фокусы» – просто с ума можно сойти! Но всему, в конце
концов, должен быть предел. Она достала сотовый телефон и
отыскала по списку Егора. Позвонить? Спросить, как там у них
дела? Но по ее голосу он сразу поймет, что что-то не так, и
только лишний раз начнет беспокоиться. А сейчас Егора нельзя
отвлекать от раскопок – не успеет к концу сезона, и потом всю
зиму будет переживать из-за этого. Вера спрятала «трубку»
обратно в сумочку.

На улице ей стало лучше. Мысли потекли размеренно и уже не
перескакивали с места на место. Вера разумно предположила, что этими
выходками ее неумело разыгрывает то ли сумасшедший, то ли
кто-то из своих. Но какую цель он преследует? Чего добивается?
Будущая мама и без посторонней подсказки старалась «уберечь
своего мальчика». К чему об этом предупреждать? А в чем
именно Вера должна была «остановить мужа», таинственный
«шутник» все равно не сказал…

По телевизору уже прошло выступление профессора Шубейко, в котором
он популярно рассказал о важности проводимых раскопок
могильника вблизи Протогорода. Верин папа считал, что открытие
захоронения верховного жреца «города» стало переломным моментом
за все время существования заповедника. Ни сам Протогород,
ни стоянки неолита, «разбросанные» вокруг него, не принесли
столько находок, сколько удалось обнаружить в могильнике.
Вениамин Шубейко отдельно подчеркнул, что не стоит относиться к
этому открытию «с легкомысленностью, свойственной некоторым
сектантам», которые обманчиво полагают, что перед нами
могила самого Заратуштры. Но в то же время обряд захоронения
отчлененной головы вызывает повышенный интерес в научном мире.
Это открытие равно по значимости открытию саркофага
Тутанхамона (Вениамин Петрович нарочно пользовался сравнениями,
доступными массовой аудитории) или гробницы Тамерлана.

В эфирное время вошли только два вопроса журналистов: «На какой
стадии находятся сейчас раскопки?» и «Когда можно ждать более
детального анализа открытия?». На оба вопроса профессор
Шубейко ответил одинаково: «Копаем, копаем…»

Только после просмотра этого интервью Вера наконец-то получила хоть
какое-то представление о работе отца и мужа. Безусловно,
предостережения таинственного «воина с Севера» и их раскопки
связаны между собой. Но, в таком случае, почему этот
сумасшедший не отправился в заповедник и не предупредил археологов
лично? Почему он запугивает беззащитную женщину? Может,
все-таки позвонить Егору?

С такими мыслями Вера сидела за вязанием «для маленького», когда в
дверь настойчиво позвонили. Александра Николаевна направилась
открывать.

На пороге стоял Егор. Взъерошенный, перепачканный, с большим походным рюкзаком.

– Вениамин Петрович не звонил? – спросил он, еще не раздевшись. По
его лицу читалось, что произошло что-то серьезное и страшное.

– Не звонил… А разве вы были не вместе? – опешили женщины.

– Вместе. Но потом… Он отправился по своим делам, – неумело окончил
фразу Егор.

– Что значит «по своим делам»? – не отступала Александра Николаевна.

– Мама, я еще и сам не разобрался. Но все будет хорошо.

Женщины пока не были готовы услышать всю правду. Да и как им
объяснить, что Вениамин Петрович ни с того ни с сего прихватил с
собой «череп Заратуштры» и статуэтку Шестипалого и, оставив
записку с околесицей, граничащей с помешательством, исчез в
неизвестном направлении. В заповеднике уже побывали
следователи угро, и Екатерина Васильевна в настоящий момент давала
показания в районном отделении милиции.

В городе Егор первым делом заскочил на кафедру в университет, узнал,
не появлялся ли здесь Шубейко, а потом набрал номер своего
однокурсника Виктора, который сейчас работал в Службе
безопасности. Они встретились в кафе на Красной. Контрразведчик
внимательно выслушал все подозрения и версии Верещагина, а
потом настоял составить фоторобот Ашвина.

– Имя и фамилию знаешь? – спросил Виктор, когда ксерокс выдал листок
с портретом бородатого незнакомца.

– Нет.

– А хоть что-нибудь: место рождения, работы, место службы в армии?..

– Ничего не знаю.

– М-да, тяжелый случай. Тут даже с именем и фамилией отыскать
практически невозможно: сейчас бродяжничают миллионы… Ладно,
попробуем. Пробъем по нашей системе. Хоть машина-то у него есть?

– Не видел.

– Ну ладно, я позвоню, когда что-нибудь прояснится.

Верещагин еще час в нерешительности гулял по городу. Спецслужбы –
это хорошо, но и сам ассистент не должен сидеть сложа руки.
Каким гипнозом Ашвин воздействовал на Вениамина Петровича,
какие «истины» открыл ему, чем сумел убедить, чтобы профессор
отправился в странствия? Егор еще раз перечитал письмо
Шубейко: открылись удивительные возможности… посетить все грани
этого шестиугольника…

Что имел в виду профессор?

Баклуши, ступа, вилы… Самоходная печь, говорящая рыба…

Все это, конечно, иносказание. Но какое?

И тут Верещагин вспомнил, что на территории области есть такой
населенный пункт – старенькая деревушка Баклуши (кажется, с
ударением на последний слог). Однажды во время разведки в этом
районе автобус археологов застрял в непролазной грязи, послали
двух гонцов в деревню за трактором, но оказалось, что там
нет никакой техники, кроме бензопилы.

Профессор Шубейко еще долго потом потешался над этой Баклушенькой,
как он называл деревню: «Вот вам и название! Там, видно, все
баклуши бъют!». Автобус вытолкали из грязи своими силами.

Теперь Егору было необходимо раздобыть карту области и узнать, как
лучше добраться до этих Баклушей.

Вера отпустила его в поход с одним условием – звонить при каждом
удобном случае. Пока он мылся под душем, она позвонила
Екатерине Васильевне и, успокаивая ее, сама немного успокоилась.
Александра Николаевна напекла пирогов – тесто-то уже было
готово к появлению Егора, будто чувствовала мать.

Пока разогревался двигатель, Верещагин принялся анализировал.
Безусловно, в названии Баклуши были древнеарийские корни, но, к
сожалению, Егор не знал санскрита, чтобы провести аналогии.
Оставалось только фантазировать: Баклуши, Бак-луши, Бок (Бог)
лучший или Бога уши…

Во время разведки археологи обнаружили вблизи Баклушей так
называемый объект № 17 – мегалитический комплекс, относящийся к
временам Протогорода. Восемь из тринадцати менгиров выстраивалась
в форме круга, другие находились чуть в стороне. Тот же
Кукушкин сразу же провел астрономические замеры и определил,
что менгиры, выстроенные в круг, составляют точную
пригоризонтную обсерваторию. Единственным артефактом, обнаруженным при
раскопках на объекте, стал треснувший глиняный горшок.

6.

На трассе старенький 412-ый «Москвич» разгонялся до сотни. Гудел,
свистел в подкрылках, но оставлял позади некоторых неопытных
водителей на хороших машинах. Верещагин любил длительные
автомобильные поездки. Несмотря на то, что «Москвич» у него
несколько проигрывал на асфальтовых дорогах, в степи, в тайге, в
горах ему не было равных. Ассистент бесстрашно забирался на
нем в любые уральские дебри. Во-первых, такую машину, пусть
и единственную, было не жалко. А во-вторых, если «Москвич»
и ломался, то легко ремонтировался, чаще – только с помощью
стальной проволоки и плоскогубцев.

В дороге Верещагин останавливался только один раз – подъехал к АЗС,
заправился и выпил кофе. И уже через три с половиной часа он
и повернул на проселок, ведущий к Баклушам. Егор думал, что
в октябре здесь не должно быть большой грязи, но ошибся.
Машина тряслась на ухабах и плюхалась в лужи. «Москвич» ревел,
но не сдавался. И когда за перелеском уже замелькали огни
Баклушей, что-то случилось с двигателем, и «боевая машина
археолога» заглохла.

В болотных сапогах Верещагин по грязи подобрался к капоту.
Оказалось, что по какой-то причине бензин не поступает в карбюратор,
а если и поступает, то не впрыскивается дальше в двигатель.
А это уже серьезно. Тут одними плоскогубцами не обойтись.
Карбюратор в старых «Москвичах» – слабое место. Его в
мастерских-то чистят, тихо поругиваясь. Что уж говорить про
безлюдную лесную дорогу, ночью, на холодном ветру…

Сразу же вокруг все стало каким-то пугающим. Деревья сгрудились в
кучу, как на похоронах. Каждый шорох в листве казался
угрожающим. Как в пушкинском «Лукоморье»:

…Здесь чудеса, здесь леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.
Здесь на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…

Бр-р, мороз по коже! Но делать нечего. Верещагин взвалил на плечи
тяжелый походный рюкзак, взял в руки зачехленное охотничье
ружье и двинулся в путь – на огни Баклушей. Уже через полчаса
он стучался в дверь первого домика – старого, покосившегося,
с запахом подопревших бревен и пакли. Слабый свет от лучины,
пробивающийся в игрушечное оконце, и какое-то непонятное
бормотание, доносившееся из дома, выдавали, что хозяева не
спят, поэтому археолог осмелел. В конце концов, мир не без
добрых людей, особенно в деревнях: напоят, накормят, спать
уложат…

Но на пороге его неприветливо встретила маленькая большеглазая
бабулька, такая же, как и дом, старая и покосившаяся. «Вот тебе и
избушка на курьих ножках, вот тебе и баба Ежка», – подумал
Верещагин, только ведь стихотворение вспоминал.

– Бабушка, пустите переночевать. Ночь на дворе, а я издалека, – начал Егор.

Она не ответил. Оставила дверь открытой и зашлепала в дом.

– А ты кто будешь? – спросила бабулька.

– Археолог.

– А! Значит, дело пытаешь.

Эта старинная присказка, казалось, теплом растеклась по душе. От нее
сразу же стало светло и радостно, как в детстве. Есть же
еще люди, умеющие так подбирать слова.

Старушка объяснила, что звать ее бабой Сашей, что постой у нее
бесплатный, и указала на старую металлическую кровать за
занавеской, а сама забралась на полати. И никаких расспросов,
никакой предосторожности с ее стороны, словно так и принято в
Баклушах – пришел путник, пусти на ночлег и зубок на замок.

Верещагин решил, что на кровати с панцирной сеткой будет неудобно,
поэтому раскинул на полу свой спальник и завернулся в него.
Ему был чуден подобный простецкий и в то же время чарующий
прием. Словно баба Саша ждала его появления, не гасила лучину,
не ложилась спать, а потом, когда путник явился, указала
ему на кровать и сразу же на боковую.

Внезапно Верещагин понял, что делала бабка до его появления. Она
молилась. А так как в доме не было ни икон, ни свечей,
оставалось только одно: хозяйка молилась лучине. Вот и коврик
постелен в аккурат под ней.

«Какой-то странный языческий обряд, – подумал Егор, – а может, и не
языческий. Еще более древний и таинственный».

Верещагин попытался привлечь все свои знания по религиоведению, но
не смог вспомнить ничего подобного. Ни в сектах, ни в
каких-либо религиозных общинах… Полулегендарные огнепоклонники,
возможно, и остались где-нибудь в Иране или среди малочисленных
индейских племен, но уж никак не на Урале.

…Утром Егор проснулся, но не торопился вылазить из спальника.
Хотелось побыть еще некоторое время во власти ночного сна. Такого
легкого и воздушного. Он был, что называется,
«полноцветным»; такие сны человек видит только в раннем детстве, когда еще
не омрачен тяготами жизни и радуется, кажется, всякой
приятной мелочи.

Баба Саша уже вышла во двор и кормила большого цепного пса
непонятной породы – то ли кавказского овчара, то ли «обаклушенного»
сенбернара (кстати, вчера он даже голоса не подал на
незваного гостя – тоже, что ли, ждал его и радовался?). Верещагин
выставил на стол мамины пироги, сало, банку с сардинами и
пряники; часть продуктов он решил потом оставить бабке в
подарок. То ли в благодарность за приют, то ли просто от доброты
душевной.

– Доброе утро, баба Саша, – произнес он, когда хозяйка вернулась в дом.

– Утро доброе. Пироги-то жена пекла?

– И жена тоже…

– А! Значит, мама.

Все-то она понимала с полуслова.

– А я вообще-то ищу тут одного человека, – Егор достал из своей
записной книжки фотографию, на которой они с профессором стояли
вместе над квадратами раскопок Протогорода. – Не видали
такого?

– Отец, что ли? – баба Саша подозрительно посмотрела на фотографию,
без очков и даже не прищурившись – видимо, до своих
«ископаемых» лет сохранила хорошее зрение.

– Тесть.

– Нет, не видела.

После завтрака Верещагин снова уложил свой рюкзак, баба Саша не
отказалась от подарков, а на прощание произнесла сакраментальную
фразу, смысл которой в тот момент Егор и не понял:

– Гиблого человека раскаянье спасет, а гиблое место – ничто.

Цепной пес оказался больше любого «кавказца», а от сенбернара его
отличала треугольная и чуть более вытянутая морда. Верещагин
раньше таких и не видел и даже не мог предположить, каких
пород эта помесь. К тому же из окошка дома пес смотрелся
совершенно черным, а тут вдруг оказался синим, даже с лиловым
отливом. Чудеса, да и только!

Вскоре Егор вышел на проселочную дорогу, на которой увяз их
археологический автобус во время первой разведки. Верещагин быстро
сориентировался и понял, что до объекта № 17 не более
километра.

Дорогой Егор вспоминал свой цветной сон, бабку и странного пса и
только, когда увидел группу менгиров, замер в оцепенении. Было
в этом зрелище что-то колдовское. Используя непонятные
технические приспособления или же лишь на мускульной силе древние
возвели на лугах эти сооружения. Из гранитных глыб арьи
«сложили» то ли «часы», то ли «обсерваторию», то ли «храм», в
котором приносились человеческие жертвы древним богам. Сам
воздух на объекте № 17 был пропитан «маслом» жертвоприношений,
намоленное небо в этом месте вздымалось к бескрайним
высотам.

Верещагин вошел в центр «круга», образованного менгирами, и
осмотрелся. С первого взгляда трудно было сказать, побывал ли тут
вчера-сегодня кто-нибудь еще или нет. Егор направился к
расположенному в стороне от «круга» менгиру-алтарю и сразу
различил пятно белого пепла. Земля под ним еще оставалась теплой,
значит, человек жег костер совсем недавно.

Верещагин внимательно осмотрел сохранившиеся обгоревшие ветки – у
странного посетителя даже топора с собой не было, он ломал их
голыми руками. В трех шагах от костровища, в одном месте
трава оказалась примятой под лежанку, но почему-то человек спал
не возле костра, что было бы естественно холодной осенней
ночью, а в стороне. И огонь ему нужен был для какого-то
ритуала. Егор на мгновение представил, как всю ночь Вениамин
Петрович смотрит, поджав колени, на костер, изредка подкладывает
в него сухие ветки, и перед профессором на земле лежат
«череп Заратуштры» и «жезл Шестипалого».

Но для чего это нужно доктору исторических наук, руководителю
кафедры археологии крупнейшего уральского университета, ученому с
мировым именем? Каким чувством руководствовался он, покидая
с рассветом уютный коттедж в научном городке и отправляясь
пешком, как голь перекатная, в свое странное путешествие?

Поиск острых ощущений? Что-то не похоже на профессора, слишком
привыкшего за последние годы к домашнему теплу, кабинетной работе
и кулинарным изыскам Екатерины Васильевны.

Неожиданное открытие? Но для чего нужно отправляться в столь опасное
путешествие? Стремление к раскаянью? Стоп, сегодня от бабы
Саши Егор уже слышал это слово – «раскаянье». Но в чем
должен раскаяться бескорыстный и честный Вениамин Петрович? В
том, что он уберег от затопления уникальный памятник
древнеарийской цивилизации? В том, что ему удалось добиться для
Протогорода статус заповедника? Да профессору цены просто нет! Тут
дело в другом. И Егор пока не мог понять в чем.

Внезапно за ближайшими деревьями хрустнула ветка, и Верещагин
невольно обернулся. Необычность культового сооружения, пугающие
открытия, сделанные археологами, держали на грани срыва. Егор
уже готов был закричать, но в зарослях никого не оказалось…

Он достал саперную лопатку и копнул прогар – костер горел кряду
несколько часов. Егор достал из чехла и собрал ружье, которое на
всякий случай прихватил с собой. Со старой, еще отцовой
«игрушкой» было как-то спокойнее, но для полной уверенности
Егор все-таки зарядил ружье.

Оказалось, что время уже подходит к полудню. Война войной, а обед по
расписанию. Верещагин развел костер на месте прежнего и
приготовился разогревать тушенку. Кто-то невидимый продолжал
наблюдать за ним из зарослей то с одной, то с другой стороны.
Его передвижения выдавала сухая, жухлая трава.

– Профессор?! – крикнул Егор.

Никто не отозвался, и Верещагин успокоился, решив, что это ему
просто мерещится. Горячий обед на свежем воздухе быстро
восстанавливал силы, захотелось выпить немного водки, но ее-то как
раз с собой не было. Егор вскипятил чай и пожалел, что оставил
пряники старухе – без сладкого в тайге не жизнь!

Вдруг невидимое существо подошло совсем близко и остановилось в
кустах у менгира. Видимо, его привлек сногсшибательный запах
готовой пищи, и неизвестный решился на последний шаг.

– Что за шутки, профессор? Выходите!

Никто не отозвался.

– Обряд, который Вы совершили в этих чертовых развалинах, –
продолжал Егор, – потрясающ! Выходите и садитесь к столу!

Верещагин понимал, что кричит скорее для успокоения самого себя, но
не мог отказаться от этой односторонней беседы.

– К сожалению, водки нет, но есть тушенка и горячий чай!

В этот момент кусты заходили ходуном и к костру вышел огромный лиловый пес.

(Продолжение следует)