Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

ГЛАВА 5. СТАДО ПОРО КУГУ ЮМО

8.

С иностранцем Ольга познакомилась по Интернету, они долго
переписывались, а когда встретились, девушка поняла, что влюблена. И
можно смело утверждать, что замуж за Хаккинена Ольга вышла по
любви.

С Вилле было сложнее. Ему тогда уже стукнуло 35, он жил в
университетском городке, в обычном общежитии для студентов, и
занимался наукой. Его эпистолярный роман с русской девушкой радовал
родню Вилле, и когда Ольга приехала в Финляндию и
познакомилась с родителями своего жениха, Хаккинен-мама сразу сказала:

– Вилле, женись. Она хорошая девушка.

Это была первая причина, по которой трудно сказать: женился ли
Хаккинен-младший по любви или по расчету. Второй причиной была
его научная работа, она касалась России, а точнее – уральской
прародины финно-угорских народов. Брак с россиянкой открывал
для него новые перспективы в изучении этого вопроса…

Впрочем, это глупости. Несколько туповатый и ленивый финский парень
моментально превратился в прекрасного семьянина. Он купил
дом на юге Лапландии, начал зарабатывать хорошие деньги
переводом на финский язык свежей научной литературы Восточной
Европы и России, а Ольга вскоре родила ему сына.

Однажды летом они совершили тур по трем российским республикам:
Мордовии, Удмуртии и Мари-Эл, – и Вилле воочию (а потом и на
личном опыте) убедился, насколько их культуры близки культуре
саами. Язык, фольклор, верования – все имело общие корни, и
особенно в этой связи отличились марийцы, которые благодаря
своей природной хитрости (Ох уж эти прищуренные, игривые
глаза!) и скрытности сумели сохранить первозданную культуру.
Вилле занялся изучением этого вопроса, копнул поглубже в
историю, и перед ним открылся ряд интересных фактов.

В финском языке нет слова «язычник», зато в русском первоначально
оно носило вовсе не ругательный характер, и негативный оттенок
ему придали уже христианские крестители, навязывающие
различным племенам и народам свою веру. А изначально слово
«язычник» происходило от слова «язык», что значит «народ».
Достаточно в этой связи вспомнить строчки из пушкинского
«Памятника»:

…И назовет меня всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.

Таким образом, «язычник» в дословном переводе значит «народник» и не
несет в себе ничего отрицательного. Наоборот, «язычник» –
это приверженец народной религии. А народ (и марийский, и
арийский, и русский, и саами…) изначально поклонялся силам
природы: разжигал жертвенные костры для солнца, когда не
прекращались проливные дожди, для грозового неба – во время засухи,
для рек, озер и… деревьев.

В Кировской области Хаккинены познакомились с уникальным человеком –
Николаем Андриановичем, марийцем, ветераном Великой
Отечественной войны. Еще в 1930-х годах, работая ночным сторожем в
Доме культуры Яранска, он забирался в подвал библиотеки и
читал все, что связано с историей его народа. В то время
подобная литература находилась под запретом, малые народы были
лишены права на свою уникальность, на свою культуру и на свою
само-историю.

Николай Андрианович рассказал Хаккиненам легенду о трех братьях,
трех вождях большого народа финно-угров, живших когда-то давно
на Урале. Народ разделился. Каждый из братьев повел свои
племена в разные стороны. Первый двинулся на запад и достиг
Европы, где его племена перемешались со славянами и
образовалось государство – нынешняя Венгрия. Это мадьяры.

Второй брат добрался до Скандинавского полуострова. По пути
отделявшиеся финно-угры становились марийцами, мордвой и удмуртами.
Третий брат направилсчя на север. Осколки его племен теперь
называются хантами и манси.

Кстати, многие современные ученые согласны с этой теорией. Раскол
произошел около X века нашей эры, а причиной стало нашествие
татарских полчищ из Сибири.

Каждый из отделившихся угорских народов унес с собой частицу некогда
великой культуры. И сохранил эти заветные знания до наших
дней.

На Руси племя мари называли черемисами. Женщины у них славились
колдовской силой, а мужчины были бесстрашными, доблестными
воинами. У Ивана Грозного в личной охране служили черемисы.
Русскому царю и Казань-то удалось взять только после того, как
его поддержали горные марийцы, то есть те марийцы, которые
жили на правом берегу Волги. К ним относил себя и Николай
Андрианович.

Верховным божеством у черемисов был и остается Поро Кугу Юмо (Добрый
Великий Бог), которому они до сих пор поклоняются на
мольбах в священных рощах. Вилле интересовало, как правильно
выращиваются эти священные рощи, какие деревья в них должны
расти, какие нет? Какие молитвы и жертвы возносят на мольбах?
Существуют ли специальные «священнослужители», совершающие в
«рощах» обряды?

– В «рощах» обязательно есть дубы и хвоя, – ответил Николай
Андрианович. – А вот лип и берез вроде бы нет… Все деревья
располагаются как бы по кругу, а внутри «рощи» совершается обряд:
закладываются жертвы, варится специальный бульон – «вар». Еще
важно знать, с какими просьбами к какому дереву следует
обращаться…

Сам Николай Андрианович никогда не присутствовал на мольбах, но
однажды перед войной как коммуниста и члена сельсовета его
назначили в одну глухую марийскую деревню следить за вырубкой
священной рощи. Тогда ни то, что местные жители, никто из
марийцев и даже русских не решился участвовать в этом
святотатстве, и власти согнали для вырубки «рощи» казанских татар. То
есть мусульман.

Деревья спиливали под корень и вывозили на тракторах, а в это время
все жители деревни молча стояли в стороне и наблюдали за
гибелью своей святыни. Люди плакали. Ночью вырубку никто не
охранял, а утром на каждом пеньке появились горящие восковые
свечи.

Николай Андрианович на всю жизнь запомнил эту историю и особенно
картину пеньков с горящими свечами…

Впрочем, это была чуть ли не единственная вырубка священной рощи на
территории Марийской республики. В Мордовии и Удмуртии почти
все «рощи» были вырублены под корень, а черемисы оказались
хитрее. Отменить их древние обряды не смогли ни Иван
Грозный, ни Сталин. При царе марийцы не отрекались и от
православной религии, а за свои ратные успехи они заслужили высокое
доверие, и Иван Васильевич закрывал глаза на их «причуды». Тем
более, что обряды совершались тайно... А при коммунистах
марийцы, продолжая поклоняться Поро Кугу Юмо, добавляли к
молитве всего одно (но, как оказалось, решающее) предложение:
«Помоги, Великий и Добрый, и нашему старшему брату в Москве», –
и все им сходило с рук.

Вилле с Ольгой направились в Йошкар-Олу, связались с фондом культуры
и попросили свозить их и показать хотя бы одну
сохранившуюся до сих пор священную рощу, но там только развели руками:

– Да о них же теперь только в деревнях знают… А там все равно не
покажут, потому что чересчур это скрытное дело… Много мы
натерпелись с этими «рощами».

Еще тогда Вилле решил, что ему необходимо побывать на Урале, на
прародине финно-угорских народов, но постепенно эта идея как-то
сгладилась, на нее наложились другие, и Вилле с Ольгой ни с
чем вернулись в Финляндию. А через месяц из России пришло
письмо. От Николая Андриановича.

Здравствуйте, Ольга и Вилле, – писал аккуратным, каллиграфическим
почерком старый мариец, – вы просили меня сообщить, если я
разузнаю какую новую информацию о нашей вере. И вот, что мне
удалось узнать.

Мой внук недавно вернулся из фольклорной экспедиции на границе
Кировской области и Мари-Эл, они там побывали сразу в 20
деревнях, где сохранились кереметищи («священные рощи» для одной
семьи). Их выращивали более ста лет и с неохотой показали
чужим. Но в селе Большая Кукарка (это ошибочное название, потому
что Кукарка – это и есть Большая Карка, т.е. ковш) им
посчастливилось наткнуться на кюсату, то есть «божественный лес».
Эта «священная роща» (Николай Андрианович даже сейчас, во
времена демократии, опасливо заключал словосочетание священная
роща в кавычки, словно боялся излишней огласки или еще
чего) предназначается для местного населения, и в нее пускают и
чужих.

Внук обещал свозить меня в Кукарку. Мы могли бы поехать вместе. С
уважением, Николай Андрианович.

Относительно свободная жизнь переводчика позволила Вилле и Ольге тут
же снова отправиться в дорогу, и уже через несколько дней
они пробирались на внедорожнике по скалистым берегам реки
Немда (позднее финн и его жена поймут, что берега Немды – это
маленький Урал, спрятанный в дремучих вятских лесах).

Николай Андрианович с вниманием смотрел из окна машины – неподалеку
от дороги, где они проезжали, располагалась ныне заброшенная
деревенька, которую обосновал его дед Петр со своим
братом-близнецом. В деревне существовала только одна улица, дома
стояли по обе стороны, все жители были родственниками и носили
одну фамилию. Отец Николая Андриановича украл его будущую
мать из монастыря, в соседнем селе поп за литр самогона успел
обвенчать беглецов до того, как их настигла погоня. После
смерти родителей Николеньку взял на воспитание дед. Его потом
до смерти забили прикладами бойцы продразверстки…

В Кукарке внук Александр сразу подъехал к дому местного краеведа
Романа Григорьевича Лосева, который к тому времени уже ждал
гостей. На столе были картошечка, квашеная капустка, знаменитые
марийские трехслойные блины и водочка – скромно и со
вкусом.

– Проходите, проходите, – поприветствовал гостей Роман Григорьевич.
– Вы финн, я финно-угр, вместе мы братья.

За столом о «роще» не проронили ни слова, хотя Вилле все время
подмывало завести о ней разговор. И только после обеда краевед
перешел к делу.

– Место это действительно святое, – подливал он гостям чай. – И как
только сохранилось при Советах?.. Говорят, что комиссары
проезжали поблизости от нее. И ничего не заметили. И мольбы
наших деревенских словно тоже не видели. А вы знаете, какие
мольбы богатые тогда были! У каждого столетнего дерева барашка
закалывали, или гусенка – наши боги белое мясо любят… Варили
бульон и всей деревней блины ели. После такой трапезы кто ж
войной на брата своего пойдет?!

– А мы тоже барашка будем резать? – поинтересовался Вилле.

– Барашка? Можем и зарезать, да только он у меня один…

– Не надо, – сразу же отрезал финн. – Я хотел просто посмотреть на «рощу».

– Посмотреть не сложно, но и без подарка негоже ходить… Возьмем с
собой курицу… Прямо там и сварим ее. В котелке.

По виду «роща» ничем не отличалась от прочих вятских лесов –
дремучий бор, да и все тут. Но каждое ее дерево было ухожено,
по-первозданному прекрасно и нетронуто, словно в зимнем саду.
Любо-дорого посмотреть.

– Грех с этого места даже сучки уносить, – сказал Роман Григорьевич,
разбирая свой походный сундук, который они несли вместе с
Александром. – Один мужик у нас, Димка Малышев, однажды в
гневе спилил три дерева в этой «роще», так даже оттащить их не
успел – ноги отнялись. Боги сразу же карают. А потом в избе
Малышева вообще всего парализовало. Он долго раскаивался, да
все равно не помогло. А деревья его до сих пор тут лежат…

Краевед указал на трухлявые стволы, сваленные на земле.

– Господин краевед… – попытался обратиться к нему финн.

– Э, нет. Это я в селе краевед, в городе краевед, а здесь я – карт,
жрец то есть. Говори, чего хотел!

– Кто ухаживает за этим… садом?

– Никто. Его просто не надо трогать… Это годами намоленное место,
здесь происходит единение человека и растений, а через них –
общение с Богом. Столетние деревья накапливают в себе
божественные силы, теперь это называется «энергия», с помощью них
можно достучаться до небес и попросить для себя все, что
угодно.

– Вы будете резать эту птицу?

– Я принесу ее на алтарь Ур Юмо, богу лесов.

Быстрым движением Роман Григорьевич отрубил курице голову и, прижав
двумя руками к земле, начал «сливать» кровь в бурый мох
перед вековечным дубом. Из уст карта-краеведа полилась тихая,
еле разборчивая молитва. Часть слов, или только их корни,
Вилле Хаккинен хорошо понимал. Например, Тылзэ, Мардеж, Кэц… А
созвучие «в» и «д», пожалуй, на всех языках рождает слово
«вода». Жрец обращался к богине воды со словами: «Вюд Юмо».

Во время этой первобытной и таинственной молитвы карта Вилле стало
немного не по себе. Он поднял голову вверх: верхушки
деревьев, казалось, кружились перед глазами, ходили ходуном, словно
призывая к путешествию… Куда? К бесконечным космическим
далям. Было в этом обряде что-то необъяснимое, словно холодные
ладони приложили к спине, хочется кричать, а слов нет.
Николай Андрианович с Александром и Ольгой наблюдали за финном, не
скрывая интереса к его внутренним метаморфозам, которые
отражались на его лице.

– У-ух, словно в детстве побывал, – признался он Ольге по-фински.

– А теперь прислонись к любому дереву, которое тебя «зовет»! – предложил карт.

Финн выбрал пышную пихту с шершавым, первобытным стволом и
широченными пышными лапами. Он сначала обнял дерево, а потом
повернулся и прижался к нему спиной. Космическая «энергия» проникла
через пальцы и растеклась по всему телу, холодные ладони на
спине раскалились и жгли, как горчичники. Раньше у Вилле
никогда такого не было. Он ликовал, превращаясь из простого
финского филолога в полубога, затем из полубога в маленькую
сухую иголочку, одну из тех, которыми была усыпана земля под
ногами, и снова – в человека.

– У-ух!

Когда финн немного пришел в себя, Роман Григорьевич уже варил
ощипанную курицу в большом круглом котле. В своем сундуке он
принес специально запасенные березовые поленья для костра. Всю
дорогу они с Александром тащили такую тяжесть, чтобы не
наносить вред священной роще.

Вилле еще часа два находился в состоянии эйфории – и тогда, когда
хлебал деревянной ложкой наваристый бульон, и тогда, когда все
закусывали трехслойными блинами, вознося хвалу Кэц Юмо,
Мардеж Юмо и Тылзэ Юмо, и потом, когда возвращались домой к
краеведу. По дороге Николай Андрианович, заметив что-то
неладное с финном, прихватил с кустов несколько ягод черники,
сложил в пакетик и протянул его Вилле.

– Ты, я вижу, слепой. Дома будешь прикладывать по одной ягоде на
каждый глаз и давить сок…

– Что давить? – не понял финн.

– Чернику, говорю, нужно по ягодке прикладывать к глазу и
выдавливать сок. Черника помогает восстановить зрение.

– А-а, спа-си-бо.

– Не стоит, все мы – стадо Поро Кугу Юмо.

Вилле, конечно, ничего не понял, но вежливо сунул пакетик с ягодами
к себе в карман. А потом, уже в самолете, он почувствовал,
что у него резко начало портиться зрение. Все плыло перед
глазами – только мутные, «ватные» разводы… Он обеспокоенно снял
очки и протер глаза платком – не помогало. Сильная резь в
глазах не проходила даже после того, как он сходил и умылся.
Вилле понял, что окончательно теряет и без того плохое
зрение. В аэропорту он уже совершенно ничего не видел перед
собой, и Ольге пришлось быстро отвезти его домой.

– Что там говорил этот Николай Андрианович… про чернику? Дай-ка ее
сюда, – попросил Хаккинен, свалившись на диван.

– О чем ты?

– У меня в кармане плаща лежит пакетик с ягодами. Пожалуйста, принеси его!

Но от черничного сока резь в глазах только усилилась. Уже невозможно
было без боли даже поднять веки.

– Это древнее проклятье! – кричал Вилле во всю глотку. – Этот
карт-краевед заколдовал меня! Я совершенно ослепну!

Плохое зрение в роду у Хаккиненов переходило из поколения в
поколение, его дед носил очки, его отец носил сильные очки, у Вилле
было минус 0,8… А тут он уже совершенно ничего не видел.
Вилле охватила паника. Он метался по дому, стукаясь об острые
углы и запинаясь. Ольга не могла утихомирить его до глубокой
ночи, и только после сильной дозы снотворного Вилле
наконец-то заснул, но даже во сне тревога не оставила его.

Утром Ольга отвезла мужа к врачу, и Хаккинен уже готовился к
худшему, когда вдруг после обследования окулист снял у него с носа
очки и демонстративно переложил их в карман к Вилле.

– Они вам больше не понадобятся, – улыбаясь, сказал врач. – Я не
знаю, каким чудо-лекарством вы пользовались, но зрение у вас
стало стопроцентным. Понимаете, стопроцентным!

До Вилле сначала с трудом доходили его слова, но он действительно
видел все предметы вокруг. Невероятно четко. Как никогда в
жизни! Произошло чудо – из России Хаккинен вернулся прозревшим,
и ему уже не нужны были очки! Ошарашенный Вилле,
пошатываясь, вышел из кабинета и чуть было не упал на руки
подскочившей к нему Ольги.

– Что? Что произошло? – забеспокоилась она.

– Я вижу!!! – протрубил Вилле на всю клинику.

Возвращаясь домой, он сам сел за руль, и остановивший их полицейский
долго не мог поверить, что жизнерадостный кареглазый
водитель и понурый человек в очках с толстыми стеклами на
фотографии в водительских правах – одно и то же лицо. Пришлось перед
полицейским снова надевать ненавистные очки и близоруко
смотреть через них.

Хаккинены тут же написали письмо Николаю Андриановичу, в котором
рассказали о чуде, произошедшем с Вилле, и поблагодарили за
чернику и исцеление. Ответ от старика пришел через полмесяца.

Подобное исцеление уже не раз происходило в «священных рощах», –
писал он. – Места эти намолены. В них проходит общение с Богом,
и незрячие прозревают, а калеки отбрасывают костыли и
уходят здоровыми…

Про чудодейственные свойства черники я знал еще с детства, с помощью
нее до самой своей смерти сохранил зрение мой дед. И когда
я увидел чувства, с которыми Вы, Вилле, переживали мольбу в
«священной роще», я первым делом подумал о том, что это
должно подействовать на улучшение Вашего зрения. И не ошибся…

Теперь Вы тоже вошли в стадо Поро Кугу Юмо. И я вас поздравляю с этим!

«Новыми» глазами Вилле Хаккинен начал изучать литературу, касающуюся
древних культов финно-угорских народов и снова наткнулся на
упоминания об их уральской прародине. Пути и история многих
евроазиатских народов – финнов, марийцев, индусов,
иранцев-огнепоклонников и, конечно, славян – начинались с этого
древнего горного массива. Вилле был филологом, и ему несложно
было прийти к заключению, что удаленные друг от друга народы
на разных, но родственных языках славят одного и того же Бога
– Юмо, Яма, Йима… Какое еще имя есть у него?

Древние ведические боги Индра, Митра, Варуна, Йима, Вишну и Агни
были только вождями выделившихся из одного народа племен, и
каждый повел свое «колено» от Урала в разные части света. Воины
Индры дошли и разрушили города Хараппы на севере
современной Индии, в честь бога назвали одну из крупных рек
полуострова и саму страну. Следом за ним пришел Вишну.

Агни провел свои караваны через Кавказ и обосновался на территории
современного Ирана, принеся с собой древнейшую религию
огнепоклонников. Вероятно, поэтому и в древние времена, и в
новейшей истории Россия, Индия и Иран никогда не враждовали друг с
другом – они были ветвями одного дерева.

Царь Йима двинулся со своим племенем на северо-запад от Уральского
хребта и достиг Скандинавии, по дороге он оставлял священные
рощи, в которых сквозь века и тысячелетия до сих пор
приносят дары Великому Доброму Юмо.

А Митра-Варуна? В одной из работ Хаккинену встретилась версия, что
этот вождь и его культ вовсе и не покидал Урал, и поклонение
ему в «стране ветра Рипея» сохранилось у коренного населения
до сих пор… Только кто был этим коренным населением, пока
оставалось загадкой.

Из последних научных работ Вилле попались монографии уральского
профессора Вениамина Шубейко, первооткрывателя арийского
Протогорода, в которых ученый как раз и рассказывал про
археологические находки древнейшей культуры (он называл ее
«прото-культурой»), созданной еще не разобщенными народами Евразии. «В
таком случае, – рассуждал Хаккинен, разбухший, словно губка,
от потока новых знаний и открытий, – марийские священные
рощи являются только отголосками древней цивилизации, и
уральский Протогород – место, намоленное не только веками, но и
тысячелетиями… Можно только предположить, какой эффект вызовет
обряд «умасливания» Юмо-Ямы-Йима, совершенный в
Протогороде».

Таким образом, Вилле Хаккинен и его жена духовно были уже
подготовлены к явлению странного 40-летнего бородача, который однажды
осенью постучался к ним в дверь. Хаккинены впустили его в
дом, и с первых слов незнакомец начал удивлять их своими
откровениями. И откуда он только все знал?

– Священные рощи – это только начало большого пути. Пути к священной
горе Меру и познанию тайны своего «детства», – начал
бородач. – И если вы хотите пройти этот путь до конца, то Ваше
прозрение (человек внимательно посмотрел в глаза оторопевшему
финну) – проявление больше внутреннее, чем внешнее. Сейчас
звезды легли в пентаграмму (кажется, он употребил другое
слово, но по смыслу оно было схоже) «Возрождение», а это значит,
что вам нельзя останавливаться в своем поиске. Глаза могут
не только открыться, но и закрыться, и нельзя упустить
момент, пока Шестипалый играет свою Арию…

– Вы следили за нами? – подозрительно спросил финн.

– Даже и не думал. Мне не нужно следить за людьми, потому что ваши
мысли сами складываются в «книгу», которую можно прочитать…

Бородач заметил на стене в рабочем кабинете Хаккинена карту мира и
ткнул пальцем в маленькую точку на границе России и
Казахстана.

– Здесь, на берегах Большой Караиндульки, царь Йима ждет!

С этими словами мужчина поставил на стол перед супругами статуэтку
загадочного большеголового человека и ушел. И странным
образом Вилле потом даже не обнаружил за порогом его следов на
первом снегу, которые, по идее, должны были вести от дома.
Появление и исчезновение незнакомца было еще более загадочным и
необъяснимым, чем само время Камоса, когда солнце в
Лапландии весь день не отрывается от горизонта, а только
показывается наполовину. Таинственный незнакомец тоже словно показался
наполовину, приоткрыл наполовину завесу тайны и исчез,
словно его и не было.

Хаккинены долго рассматривали статуэтку, не решаясь дотронуться до
нее. Она распространяла непонятный, неземной аромат то ли
пролитого яблочного масла (если такое, конечно, существует в
природе), то ли мирры, которую источают христианские иконы. На
следующий день Вилле показал статуэтку своему старому
приятелю-археологу, работавшему в историческом музее. Тот долго
вертел ее в руках, тщетно пытался отбить хотя бы кусочек,
сравнивал по каталогу с подобными находками, обнаруженными в
разных частях мира и, в конце концов, сделал компетентное
заключение:

– Цельный кусок минерала. Сложно сказать какого – с этим вопросом
лучше обратиться к геологам... Во всяком случае, подобные
минералы встречаются только в одном месте на планете – на Южном
Урале, где, как известно, камни со всего света собраны.
Статуэтка выполнена в стиле арийских или еще более древних
находок, но относится уже не к неолиту, а скорее к раннему
бронзовому веку. Вероятнее всего, перед нами рукоять древнего
копья, которая вставлялась и крепилась кожаными ремнями к
древку… Мастер, вырубивший эту статуэтку, имел смутные
представления о пропорциях человеческого тела, этим объясняется и
большой размер головы и количество пальцев на ногах «человечка».
Их, как видно, шесть… Экземпляр этот не имеет аналогов в
мире.

После такого заключения, сделанного седовласым ученым, тревога
Хаккиненов еще больше усилилась. Они снова написали письмо в
Россию, Николаю Андриановичу, поинтересовавшись, не приходил ли
и к нему странный бородатый человек, который, в свою
очередь, мог бы узнать от пожилого марийца и про посещение
Хаккиненами священной рощи и про чудесное прозрение Вилле.

Но Николай Андрианович ответил, что никакой незнакомец к нему не
приходил и вообще последний месяц он отдыхал в санатории по
бесплатной путевке для ветеранов войны. А насчет неожиданного
визита калика мариец написал, что не стоит излишне
волноваться:

У нас на Руси тысячи странников бродят по дорогам, стучатся в дома,
приносят хорошие и плохие вести… К этому нужно относиться
спокойно. Мы называем их «Божьими вестниками», плохого они еще
никому не сделали… И если калик сказал: «На Урал», –
значит, нужно ехать на Урал. Неисповедимы пути, где Поро Кугу Юмо
пасет свое стадо. Пусть дорога будет у вас легкой и
безопасной!

Это письмо окончательно развеяло все опасения Хаккиненов, тут же по
Интернету они просчитали кратчайший и самый удобный путь к
Протогороду и начали собираться в дорогу.