Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

2.

            Тихий звоночек компьютера как бы вскользь известил, что пришло новое письмо. Бросился он к нему. Не скрыл и своей радости от себя: это была Ira. Правда, написано было все в каком-то телеграфном стиле: «Жду тебя 15-го в Вологде в Кремле у Св.Софии в 3 часа дня. I.» Более неожиданного и странного послания он не мог представить: думая о тех вариантах, которые она предложит ему (если предложит вообще – мобильный ее был отключен третий день), – такого предположить он не мог. Почему Вологда, почему ему надо рваться куда-то на север, и причем надо уже собираться, чтобы успеть на вечерний поезд. А если не достанешь билета, то вообще непонятно, как туда добираться, самолеты туда из Москвы давно уже не летают.

            Туда? А вот подымитесь от реки, – сказал студенческого вида человек, – там как раз будет памятник лошади и Батюшкову… а там уже рядом.

            Взошел он на холм, и действительно разглядел поднявшиеся вблизи поновленные серебристо-приземистого цвета шлемовые купола, прошел и мимо лошади и поэта Батюшкова, – местного жителя, приближающегося к своему бескрылому (почему-то) пегасу в ботфортах, на каменной площадке, на одном углу диагонали которой – Афина, на другом – русалка. Но на площади перед софийским собором никого не было. Было ровно три. Жаркое июльское солнце и северный холодок с реки – и все, площадь за исключением редких лотошников, торговавших сувенирами, была пуста. Оглядывался он вокруг, озирался, пытаясь увидеть хотя бы издали Ira, но ничего, даже стройные деревья вдали, ничего даже отдаленно не напоминали Irin стройный силуэт, который, он, казалось бы, узнал и за версту. Вдруг сумка его под рукой задрожала, и он тотчас же услышал звонок мобильного. Дрогнувшей, задрожавшей от радости (радости он не мог сдержать от себя) рукой он, путаясь в молниях, достал телефон: «Я на машине… , – довольно бесстрастно произнес Irin голос, – ночую в деревне Рыпы, что на реке Пеленга, – это в пятидесяти километрах от Вологды. Утром жду тебя здесь. Доберешься на автобусе. Найдешь…». И все, голос отключился. Попытался, было он, перезвонить, но чей-то голос как всегда ответил на двух языках, что телефон отключен или находится вне зоны действия сети. Хотел, было он, написать ей sms, но что писать, он не знал, хотел было пошутить, написав, что-то, вспомнив нечто старинное, в викторианском примиряющем духе: «St. Sophie, Vologda, July, 200-, DearIra, – Ihopeyouarequitewell. Ishouldbemuchobligedtoyoutosendmeacakeandfiveshillings.», но понял, что ни к чему хорошему такое письмо не приведет, – чувствовалось это по ее суровому голосу, – недаром, видно, забралась она в этот суровый край. В названии деревни почудилась ему некоторая ирония, – вспомнил он ее последнюю фразу, когда уходила она из комнаты и заперла за собой дверь. Но это могло быть просто совпадением, хотя и многозначительным. Она говорила тем самым ему неявно, что он абсолютно свободен, но, если хочет увидеть ее, то передвигаться по земле будет именно так, как предпишет и сообщит ему она. Но денег действительно у него было в обрез. Однако понимал он, что никаких денег она ему никогда не пришлет, даже если он будет по-настоящему нуждаться. Дело в ее особой гордости, которая не позволяла ей вникать глубоко в его житейские проблемы, напоминая все время ему, что надо быстрей их преодолевать, не задерживаясь, и двигаться вверх.

            Проведя полубессонную ночь в недорогой вологодской гостинице, наутро добрался он, хотя и с большим трудом – на перекладных автобусах, до Irinoi деревни. «Как она сюда доползла? – думал он по дороге, – на вездеходе, на джипе каком-нибудь, иначе невозможно, значит, замечу ее сразу, вряд ли все там ездют на лендроверах». Но что ей там было нужно, совершенно было непонятно. Утро было уже довольно позднее – подбиралось время к полудню, когда он все же вылез на деревенской улице. Iry не было.

            Стоял он долго на пустой деревенской улице, хотя прошел ее туда и обратно, но ничего не нашел. Вновь, как и вчера раздался внезапно звонок, но ему показалось, тише обычного. Вообще странно, что сюда доходят сигналы, хоть какие-то, – думал он. Голос был ее, но совсем плохо различимый: «Говорю быстро, у меня сотовый может разрядиться, если ты на месте, иди на северную околицу, там по дороге, в лесу мой джип, ключи там, поезжай по этой дороге, она ведет на север, там в лесу километров через десять я буду ждать теб…». Тут Irin голос прервался. Перезванивать было бесполезно, но он все же попробовал, но понял, что все так же. Быстро прошел он еще раз деревенскую единственную улицу, хотел спросить женщину, идущую навстречу ему с ведрами за водой, но понял, что не знает, что спросить. Удивленно посмотрела она на незнакомого, но его и след простыл, – почти бежал он к лесу. Дорога сделала поворот, и вот за ближними молодыми соснами, действительно, стояла иностранная, правда довольно потертая, большая машина. Он давно уже не водил машину, и поэтому волновался, но подумал, что все равно сбить тут никого невозможно, – уж очень пустынные места вокруг. Действительно, ключи были в замке, оставалось только завести машину, и тут только он подумал, что, как смело она оставила готовую к поездке машину, но быстро понял, что в этом краю никто чужого никогда не возьмет, и двинулся внутрь леса. Вначале дорога была сравнительно ровная, но дальше пошли такие глубокие колдобины, наполненные никогда, наверное, невысыхающей водой, что приходилось даже на этом джипе с огромным просветом до земли следить все время, чтобы не сесть на брюхо и не застрять здесь навсегда до прихода невероятного трактора. Такая напряженная езда утомила его, к тому же он понимал, что связи с Iroi по телефону уже не будет, и надо, конечно, добраться до места воображаемой встречи с ней, хотя где и когда это может произойти, – машина пробиралась со скоростью, конечно, меньшей, чем любой средний пешеход, странник в этом лесу. Вокруг проходили деревья, которые он видел отчетливо в этой тихой езде. Гигантские «патрули», так называл он всегда с детства трубчатые борщевники подступали к самой дороге. Мелколиственные деревья трепетали едва заметно, иногда за деревьями появлялись поля с зацветающем уже иван-чаем, но все скрывалось снова в лесу. На одном повороте лесной дороги он остановился и вышел.

            Дорога шла дальше, и потом скрывалась направо за ближайшим лесным поворотом. Он остановился. Было неподвижное солнце, и тени деревьев и листьев, почти неподвижные, лежащие на лесной дороге. Он смотрел на эти пыльные желтоватые и травянистые колеи, и вдруг почувствовал, что видел и предвидел это состояние свое где-то. Не только во сне, но въяве много лет назад, – он вспомнил (и это не было неявно представшее перед ним déjà vu – прежде виденное), он сам вызвал и вызывал не раз это непонятное видение: незнакомая летняя лесная дорога, где-то на глухом севере, дорога, немного уменьшающаяся в ближней дали, и этот поворот ее, который уходит в темноту направо. Он сейчас совпал со своим воспоминанием, и понял, что может провести так неизвестно сколько времени, – он словно застыл в этом своем изваянии этого мига, который создал он сам когда-то, не зная зачем. Но что-то шевельнулась в повороте дороге, словно дальняя былинка качнулась, и он вдруг заметил тонкий силуэт, вначале почти неотличимый от темных и белесых теней и бликов, около дальних деревьев. Это была она, несомненно Ira, кто же еще мог быть в этом глухом лесу, – это она тихо, но довольно быстро шедшая к нему навстречу.

            – Ты что, застрял? – Громко и как показалось весело крикнула она издалека.

            – Да нет, я… смотрю на тебя, – как-то неуклюже пробормотал он тоже довольно громко.

            – Я не предмет для изучения, – сказала она уже довольно мрачно и остановилась, – Давай, едем, времени, не так много. Она быстро отстранилась от него, когда он пытался ее обнять, взглянув как на незнакомого, и быстро поднялась в водительское кресло. С места она рванула с совершенно невозможной для лесной дороги скоростью, мчась по краям, там, рытвины были не столь глубокими.

            – Нам еще сто километров надо проехать, до монастыря, – она произнесла известное название.

            – Ты что… туда собралась?

            – Именно туда, – она усмехнулась, – а что?

            – Я имею в виду… в монастырь собралась?

            Она долго смотрела на быстро меняющуюся дорогу.

            – Именно в монастырь… но не в том смысле… Не трогай меня, – она резко качнула локтем, когда он пытался коснуться ее рукой. – Ты привез то, что я просила?

            – Что ты просила? Я ничего от тебя не получал… кроме последнего письма.

            – Я послала тебе четыре.

            – Значит не дошло… так что кроме себя я тебе ничего не привез… или я тебе не пригожусь?

            – Может и пригодишься, – сказала она после долгого молчания при этом непрестанно вращая рулем, потому что лесная дорога не улучшилась, – но то, что я просила ты мне все-таки найдешь.

            Много часов они мчались (по такому лесу и двадцать километров в час – огромная скорость) и все-таки ему удалось понять, что она оказалась в этих северных краях из-за иконы или икон, которые ей надо было непременно увидеть – к приобретению у ней не было пристрастия, это он знал, но здесь, возможно, она готова была выложить любые деньги, но ни в городе, ни в Рыпах хозяина не оказалось, и ее повели по тропинкам к лесничеству, где он был, и должна была икона, но Ira нашла только копию, которую покупать не захотела (да хозяин и не отдал бы), а сделала лишь фотографии.

            Лишь к вечеру они подъехали к монастырю с его древними знаменитыми фресками. Внизу через мостик, через речку , бегущую к широкому озеру и дальше на холм был виден белостенный монастырь. Здесь у гостиницы они оставили машины и пошли в гостиницу.

            – Одноместных номеров нет, – сказали им там.

            – Тогда два двухместных, – быстро произнесла Ira, и он не смог возразить.

            Горничная повела их по лестнице вниз куда-то.

– Не ударьтесь о балку, – сказала она. – Гостиница только что построена, и все здесь не так, как надо.

У них оказались соседние комнаты. Ira смотрела строго и спокойно:

– Я очень устала. Не делай попыток стучаться ко мне в дверь или ломиться через

балкон.

– Зачем я тебе нужен? Чтобы мучить меня.

Она ничего не ответила и ушла в свой номер. Затем за стеной свое комнаты он прислушивался к любому звуку, идущему из Irinoi комнаты, даже прикладывал ухо, но все было непроницаемо тихо.

Пытался он взглянуть на свою ситуацию как бы извне, чтобы успокоиться, – увидеть себя, сидящего на кровати, где-то затерянного в мире, в месте, где еще вчера никак не ожидал себя обнаружить. Понимал он, что она не то, чтобы играет с ним, но играет на нем, как на неизвестном инструменте, который может быть один из самых важных в ее будущем оркестре. Вдруг он сформулировал это в таких музыкальных терминах и улыбнулся простоватости и неточности такого определения. Хотя что-то здесь было, – он сам мог представиться себя инструментом-дирижером, который не только потакает прихотям маэстро, но сам ведет его руки и поддакивает ему и кивает в такт, – так он видел себя в этих тонких руках, может быть, виолончелистки, которая пока лишь настраивает его для исполнения неизвестного великого произведения.

Но знал он совершенно точно, что куда бы она ни сказала, в какую бы даль мира ни позвала, он поедет, пойдет за ней. Потому что она – его создание. Не было у него детей, он всегда пугался этого и откладывал в будущее, потому же почему так устрашился своего педагогического облика, – самой необходимости преподавать и учить кого-то, – потому что все тогда и здесь – в этой деятельности говорило ему, что он преходящ, что новое поколение, учась у него, вытесняет его потихоньку из мира. «Все должны учиться у всех», – такой он провозгласил давно еще лозунг. Но вот не удержался и стал учительствовать, профессорствовать, хотя оправдывался тем, что компенсирует это своим студенчеством и учебой у самого себя. Но Ira – это было другое дело. Находясь у нее как бы в подчинении и даже в унижении, он пытался представить, что такое уничижение и означает равновесие для него желанное, когда он не только учительствует и властвует, но подчиняется и даже может с ней двигаться куда-то во времени. А теперь оказывается и в пространстве. Хотя такое продвижение и было мучительным.

Всегда почти с самого начала того, как они действительно увидели и узнали друг друга, Ira  спрашивала его, правда, по большей части, смеясь: «С кем я разговариваю, с кем целуюсь, – со студентом, с профессором с накладной бородой или с тобой настоящим, – с кем из трех, или со всеми, хотя, что значит, «настоящий»? Не паспортные данные ведь важны». Он не знал, что ответить. Хотя и говорил, что она и хотела именно, чтобы он появлялся разный и единый при этом перед ней. «Но ведь не актер мне нужен в тебе», – тогда говорила она», – она взяла тогда его голову и положила себе на колени, – это было как-то раз светлой июньской ночью, – «мне хочется иногда тебя, всех вас – многих, живущих в тебе, тех, кем ты был, – всех вас-тебя убаюкать и пожалеть, приласкать, чтобы никто из вас никуда не исчез и был здесь хотя бы этой ночью».