Лаборатория слова

Гигантское количество вполне сносного стихового материала (что хорошо), порождает проблему его освоения. Виртуальное пространство литературных опусов, имеющих хотя бы косвенное отношение к серьезной поэзии, нынче куда шире, чем литературное пространство, освоенное в свое время русской классикой. Речь, конечно, не идет о соответствующей глубине проникновения в человеческую природу или читательскую душу, но сам объём текстов, которые одномоментно пишутся умными и талантливыми людьми, позволяет надеяться, что окружающий мир отображен в современных текстах хотя бы по принципу мозаики, то есть как большое панно, составленное из отдельных кусочков цветной смальты. Такая метафора кажется продуктивной еще и потому, что доступ ко всему массиву поэтической информации стал не сложнее, чем в прежние времена доступ к библиотечной книге, взятой на пару дней в районной библиотеке. Отличие в том, что, прочитав книгу классика, действительно можно было получить достаточно репрезентативную картину мира, а вытащив наугад несколько кусочков смальты из панно, можно получить представление разве что о самой смальте, как материале для изготовления красивых панно.

Проблема ещё и в том, что современные авторы, отстаивая свое право на поэтическое существование, ратуют за оригинальность куда ретивее, чем за профессионализм. В XIX веке молодые люди тоже баловались стишками, однако несоизмеримо меньше. В те времена читательское сознание принадлежало произведениям пусть не всегда высокого качества, но все же профессионально выделанным. Круг доступной литературы был чуть шире библиотечно-издательского, поскольку мог включать в себя отдельные салонные вирши и остроактуальные политические агитки, не принадлежавшие перу знаменитых авторов, но в целом отвечавшие за качество. Этот круг и представлял собой картину мира, более-менее приближенную к реальности и при этом вполне обозримую и четко очерченную. В XX веке в силу нескольких волн эмиграции и внутренних политических обстоятельств поле русской литературы существенно размылось; а литературный материк постепенно превратился в архипелаг, состоявший, в сущности, из литератур разного типа, очень слабо пересекавшихся. Однако в границах каждого отдельно взятого литературного «острова», будь то официоз, андеграунд или эмигрантская лирика, основной корпус качественных произведений оставался вполне обозримым и четко очерченным, хотя и не всегда был виден с позиции стороннего наблюдателя. Казалось бы, стирание границ между вышеупомянутыми островными империями, произошедшее в эпоху Интернета, должно было привести литературу к единению, а читательское сознание – к постижению истинной картины мира во всем ее многообразии. На деле же все случилось ровно наоборот. Бывшие «толстые» журналы и редактируемые сайты фактически сравнились по своему влиянию с любыми другими сетевыми ресурсами, так или иначе публикующими современную поэзию, а место Большого Читателя, для которого, казалось бы, и пишутся литературные тексты, заняли читатели-авторы, больше занятые самовыражением, нежели освоением чужого опыта.

Думается, что сейчас, несмотря на полную доступность информации о стихотворчестве масс, отыскать в этом поэтическом половодье такие произведения, чье пространство самовыражения хотя бы частично покрывало потребности современного социума в качественном искусстве, не просто затруднительно, а едва ли возможно. Отчасти виновато философски-правомерное убеждение, что «знак или слово не отражают мир, а творят его». «Если признанные обществом литературные произведения творят свой собственный мир, а не отражают мой, – думает читатель-автор, – то почему бы мне не сотворить свою собственную литературную вселенную? Верно, что моя картина мира не полна, но я по крайней мере буду уверен, что она не лжива!» Ясно что такой автор-самоучка недооценивает сущности литературного языка, вынужденного быть достаточно обобщенным, чтобы оставаться понятным. Выход в публичную сферу культуры таким авторам почти заказан, поэтому признания они ищут исключительно в Сети, радуясь количеству лайков и положительным откликам от сетевых соратников. Между тем, участникам официального поэтического пелотона тоже не позавидуешь. Читателей нынче – кот наплакал, поэтому приходится всячески изворачиваться, чтобы привлечь внимание именно к своему кусочку смальты, на самом-то деле малозаметному на фоне происходящих событий.

Даже у литературных мэтров круг почитателей нынче предельно узок. Чтобы понять, почему так произошло, нам придется заглянуть в прошлое. Еще не так давно картина действительности определялась печатными изданиями: книгами, журналами и газетами (впрочем, не без цензурных ограничений), а также распечатками запрещенной к изданию литературы, ровно пять экземпляров которой, включая четыре копии, «брала» знаменитая «Эрика». У каждого сколь ни будь значимого поэта были свои почитатели, трепетно собиравшие изданные небольшим тиражом книжки, неизданные тетрадные листочки, а иногда – и оберточную бумагу, на которой маргинальные с точки зрения советской власти авторы записывали свои шедевры и не только шедевры, а просто хорошие, впрочем, и не только хорошие, а иной раз даже весьма сомнительные стихи. Потом, после Перестройки, все это было издано, причем немалыми тиражами. Через такие порой извилистые пути происходил естественный отбор лучшего: что в вышеупомянутых тетрадных листках вызывало читательский интерес, то и сохранялось. Конечно, речь тут идет о таких читателях-почитателях, эдаких осколках культурной Атлантиды, которые порой могли дать фору любому маститому советскому критику.

Со времен хрущевской оттепели известные советские писатели стали делиться на лояльных и диссидентствующих. Диссиденты ориентировались на Запад, где в основном и печатались, а более-менее лояльные советскому строю авторы, вступив в писательский союз, уже в брежневские времена могли издаваться достаточно свободно даже в пределах СССР. Цензура, естественно, была, однако она касалась больше политических высказываний, а не писательства как такового, и ее успешно обходили. В журналах и издательствах на страже качества стояли редакторы, эстетические пристрастия которых, порой колебавшиеся в соответствии с линией партии и внутренней конъюнктурой, все же не позволяли им давать добро на уж очень откровенную халтуру. Книги и журналы в целом продавались и приносили изрядный доход, хотя за отдельными исключениями авторам-стихотворцам платили довольно скудно во все времена. Тоталитарные льды стремительно таяли, подмораживая лишь отдельные участки общественной жизни, и начиная примерно с середины 60-х годов в тогдашнем СССР стала формироваться неофициальная культура, представители которой чаще всего даже и не пытались попасть на страницы печатных изданий – что наших, что западных. Однако и маргиналами в полном смысле слова назвать их было нельзя, поскольку все, кто хотел, без всяких проблем вписывались в тогдашнюю общественную среду, параллельно существуя в двух ипостасях: общественно-полезной и сугубо литературной. Прежде всего к полуофициальной части литературного пространства тех времен следует отнести авторскую песню, существовавшую изустно, в виде концертов и на магнитофонных пленках. Записи переписывали, копировали, передавали друзьям, на концерты бардов публика валила валом. Подпольно развивалась рок-поэзия, имевшая оглушительный успех у молодежи. В некотором числе преуспевали неформатные поэты-песенники, умудрявшиеся защищать кандидатские, а то и докторские диссертации, и в то же время писать удачные эстрадные тексты для известных советских композиторов. И все же основную массу тогдашнего андеграунда составляли авторы, кому писалось, что называется, по зову сердца, в свободное от профессиональных занятий время. Их произведения терпеливо лежали в столе, дожидаясь своего часа, а если и публиковались, то раз в год по обещанию.

Нынешняя поэзия почти исключительно существует в обоюдно-бесплатном электронном виде, а ее профессиональные качества давно перестали быть главенствующим мерилом. Да и каким образом можно было б организовать отбор лучшего в ситуации, когда критерии размыты, а сами оценщики находятся в том же незавидном положении, что и оцениваемые авторы? Конкурсы? Премии? Но у конкурсного жюри нет ресурсов на раскрутку даже автора-победителя, а без соответствующих вложений никакому автору известности не добиться. Толстые журналы? Но и журналы нынче находятся в плачевном состоянии. О существенном читательском внимании и тем более гонорарах речь не идет вообще. Поэтические книги почти исключительно издаются на средства самих авторов и практически не рекламируются. Читателю и всегда-то было тяжело разобраться в море претендующих на внимание стихотворных текстов, а с развитием Интернета проблема резко усугубилась. Какими критериями отбора следует руководствоваться интересующемуся поэзией читателю? Как отличить лучшее от хорошего, а хорошее – от электронной «самиздатовской» макулатуры? А делать это необходимо, поскольку настоящая поэзия содержит в себе те мгновения подлинности, которые без нее просто будут перемолоты в жерновах безграничной обыденности (что плохо). Достаточно вспомнить замечательный образ мусоровоза в фильме «Однажды в Америке», чтобы понять смысл художественного творчества для многочисленных авторов, со всем пылом души рифмующих «беды» и «победы», «любовь» и «вновь»: они как умеют спасают собственную жизнь от засилья в ней мусора бытовых эмоций и поступков. Их беспомощные в художественном аспекте стихи – это их «мгновения подлинности». Ясно, что к настоящей литературе такие произведения отношения не имеют, и пока они полеживают, что называется «в столе», а их авторы не стремятся заявить о себе городу и миру, не тратят время и силы на саморекламу, короче говоря, не претендуют на то, чтобы формировать свою часть пространства литературы, в этом душевном эксгибиционизме нет ничего предосудительного. Хорошо, если контакты в сетевой среде ориентированы всего лишь на задушевное человеческое общение! На деле же потерявшая берега мутная вода поэтической писанины несет с собой неимоверное количество мусора, и тогда возникают проблемы, куда более значительные, чем кажется на первый взгляд.

Всякому автору в глубине души хочется славы или хотя бы внимания со стороны окружающих, хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями и переживаниями. Но передать таковые чужому сознанию крайне нелегко, необходимо ведь в полном смысле слова внедриться в чужую эмоциональную сферу, пробудить в читателях интерес к авторскому взгляду на реальность, в какой-то мере даже к авторскому инакомыслию, снять с читательского восприятия защитные барьеры. «Счастье – это когда тебя понимают», – провозглашал юный персонаж знаменитого фильма советских времен. Часто автор стихов ищет именно такого счастья, забывая при этом, что во взрослом мире понимания и уважения принято добиваться. Это особенно трудно сделать, если поэт талантлив, но малоизвестен, малоопытен, и тем не менее пробует идти в литературе «своей дорогой». Ломясь через литературный лес наугад, поэт-дилетант зачастую не торит дорогу в новую реальность своим читателям-почитателям, как следовало б, но, заботясь о себе, любимом, слепо подражает ушедшим кумирам: Велимиру Хлебникову, Борису Пастернаку, Иосифу Бродскому.

Подражание чужой манере не обязательно ведет к эпигонству. Часто это свидетельствует о попытках обыграть языковые клише, отработанные структурные формы, которые были когда-то успешными. Ведь массовый читатель всегда настороженно относится к новаторству в сфере культуры и ему легче воспринять новое в старых одеждах, нежели согласиться с абсолютно новым взглядом на старые вещи. Может, и не зря. Принять чужие «мгновения подлинности» за нечто общезначимое опасно, легко можно перепутать частное с общим и подменить свое «Я» чужим. Тут необходимо доверие к мастерству и таланту писателя, слово критика, который личным авторитетом и красным словцом поддержит спорного автора. Но где она, эта беспристрастная критика? Где те «серьезные» журналы и «продвинутые» избы-читальни, способные вычерпать поэтическое море? Кажется, что в наше время качественная поэзия и ее потенциальный читатель находятся в разных измерениях и вместе им не сойтись. А может профессиональные авторы современной публике вообще не нужны, может, достаточно и того, что поэтические сайты ломятся от желающих там публиковаться? Верно ведь, что наш современник не терпит наставлений и не особенно озабочен качеством своей духовной жизни, хотя сам любит побаловаться творчеством и поучить других житейской мудрости. Похоже, завсегдатая сетевых ресурсов интересует не поэзия как таковая, а лишь возможность, не выходя из дома, пообщаться и культурно развлечься?

Может, оно и так... Но тогда со всей неизбежностью с течением времени человеческие эмоции будут беднеть, а структура личности «героя будущего» упростится и станет еще менее гармоничной, нежели в наши дни. Недаром говорят, что поэзия – «эмоциональное состояние ландшафтно-пейзажной среды». Чтобы закрепиться в подсознании, эмоции и жизненные обстоятельства человека читающего, часто им самим подзабытые, должны так или иначе совпасть с литературным материалом, лежащим у него перед глазами, порождая явление катарсиса, когда-то испытанного самим стихотворцем. Бытует мнение, что профессионал с годами теряет интерес к творчеству, исписывается, перестает относиться к написанию новых стихотворений с прежней эмоциональностью. Да, и так бывает! Однако заменить эмоцию холодным мастерством и при этом не потерять читательского доверия практически невозможно. Ведь поэзия не просто в том или ином ключе описывает реальность, она в лучших своих образцах преобразует ее, гармонизируя естественную дисгармоничность бытия. Тут требуется его, то есть читателя… нет, не только заинтересовать, а – бери выше – перенастроить на иной жизненный лад! Именно поэтому поэзия не профессия в том смысле, какой обычно вкладывают социологи в понятие «профессиональная деятельность». Человек, выбравший это занятие, ставит над собой ежедневный эксперимент и записывает результаты этого эксперимента в особой форме, которую принято именовать стихами – стихо-творениями. А чем автор, излагающий пережитое в стихотворной форме, параллельно этому занимается в сфере личных и общественных отношений, для литературы вопрос вторичный и во многом праздный.

Конечно, настоящая поэзия призвана иметь общественный резонанс. Для этого ей необходимо быть профессиональной, отвечающей за результаты труда перед «городом и миром». Но существует ли, возможна ли в наше прагматическое время поэзия, ставящая перед собой подобные глобальные задачи и достигающая культурно-значимого результата? Востребованы ли ее успехи в постижении тех подлинных мгновений жизни, чьи искорки только и способны пробиться в человеческое сознание сквозь толщу обыденности и скуки, или всем нам на все остальное, кроме себя и своих мусорных интересов, давно наплевать? И как ее, эту самую подлинность жизни, обнаружить среди хаоса литературных поделок и подделок?

Нам придется начать с определенной классификационной схемы, быть может, чересчур упрощенной. Понятно, что сама идея систематизации в области искусства и литературы противоречит духу современности с привычно-защитным «а я так вижу». Безграничная толерантность к человеческим слабостям, к маргинальному поведению, к малым сообществам с их особыми, часто сектантскими воззрениями, стремление довести принцип гуманности до абсурда, освободив человека от смысла жизни, сузив широту мироощущений до банальной жажды удовольствий, похоже, превратилась в очередной тренд. Причем тренд небезопасный, способный, если ему дать волю, привести к войне всех против всех. Это хорошо видно по социальным сетям, посвященным поэтическому творчеству масс. Казалось бы, такое творчество должно облагораживать человеческие души, на деле же самодеятельные авторы замыкаются в своей субкультуре, сосредотачиваются на своем видении литературного новаторства, напрочь теряя связь с большой культурой. Благая идея – предоставить группе творческих людей площадку для общения – в данном случае показывает свою полную несостоятельность. Внутренняя жизнь таких сайтов свидетельствует, что отдельные личности, чья самость объявляется высшей ценностью, тут же приходят к конфликту интересов и перестают эффективно взаимодействовать. Конечно, попытки создать самоуправляемое гражданское общество, хотя бы в области поэзии, были, есть, и будут, однако результативность таких попыток явно оставляет желать лучшего. На деле же возникает множество субкультурных агломераций, каждая из которых герметична по языку, крайне ограничена в ресурсах, и рычагов влияния на жизнь общества практически не имеет.

На самом деле все в этом мире иерархично и в той или иной степени поддается систематизации. Авторов и их произведения классифицировать можно и нужно, и даже не так уж сложно. Возможно, наша классификация кому-то покажется чересчур простой и даже поверхностной, но лиха беда начало. Условно разобьем общую массу размещенных на различных поэтических сайтах произведений на четыре класса, принимая во внимание те литературные навыки и способности, какие можно угадать у автора текста, исходя из допущения, что «льва можно узнать по когтям». То есть, мы полагаем, что любое авторское стихотворение есть следствие пути, по которому автор пришел в литературу, а часто и точка отсчета, определяющая будущее. Такое допущение позволяет сравнить, при прочих равных, авторские стихи вне зависимости от места их публикации. Конечно, тексты, размещенные в «Журнальном зале» несколько выше уровнем, чем типично самиздатовские, но и там и там встречаются как графоманские вирши, беспомощные в художественном отношении, так и настоящие шедевры. В противовес расхожему мнению, что читающая публика, мол, сама разберется в качестве стихового материала, мы полагаем, что без определенных ориентиров, без правильной оценочной шкалы, без нужного критического осмысления и систематизации, нынешнее поэтическое изобилие принесет больше вреда, чем пользы.

Казалось бы, зачем придумывать какие-то «оценочные шкалы», если существуют всякие редактируемые сайты, престижные поэтические конкурсы, прочие издательские площадки, само существование которых оправдывается лишь тем, насколько качественный литературный материал они предоставляют своим читателям? А дело в том, что даже опытный редактор отбирает произведения согласно своим вкусовым пристрастиям или сообразуясь с форматом журнала, тогда как живое слово, только и способное достучаться до читательского сердца, редко укладывается в какие-либо форматы... У каждого – свои вкусы, свои взгляды, и прежде чем найти нужное, лучше бы научиться самому отсеивать заведомо ненужное!

Сделаем еще несколько предварительных замечаний. Поднаторевшие в конкурсах сетевые авторы хорошо чувствуют, на какие душевные «кнопки» следует нажимать, чтобы склонить членов жюри в свою пользу. Между тем поэзия чаще всего живет в безыскусных словах. И этим общеизвестным фактом современные поэты тоже умело пользуются! Иным из них неинтересно делать свою поэзию совершенной, поскольку холод, присущий совершенству, неизбежно сузит круг почитателей, привыкших видеть в участниках литературного процесса скорее своих знакомцев, нежели небожителей. Но технические умения или наивность демонстрируют ушлые соискатели славы, все равно сам факт подтасовки в их творчестве несложно разглядеть, если обращать внимание не на форму, а на суть сказанного.

Прежде всего, необходимо определить, точны ли, современны ли детали авторской модели мира, содержательно представленной в стихотворении. Если модель пространственно-географическая, ее можно охарактеризовать как ландшафтно-пейзажную среду стихотворения, если модель социокультурная, то ее можно обозначить как «ментальный пейзаж». В любом случае в небольшом по объему тексте подробное описание не уместится, поэтому автору требуется недюжинное мастерство, чтобы при небольшом количестве деталей читатель мог дорисовать картинку с помощью своего воображения. Вдобавок нужно передать читателю эмоциональное состояние, связанное с «мгновением подлинности», уловленным автором во время его наблюдений за реальностью. Одного содержания, то есть, удачного описания ландшафтно-пейзажной среды, тут мало. Для передачи эмоции необходим соответствующий стиль речи и образный строй. Если все совпало, то читатель испытывает катарсис. Примерно того же уровня, что испытывал автор стихотворения во время его написания. Проблема в том, что произведение с «моделью мира» и «катарсисом» – это идеал, в наши дни практически недостижимый. Когда-то сказанная Пушкиным фраза: «Служенье Муз не терпит суеты» – все так же справедлива, но касается она тех, кто в публичном пространстве по разным причинам не присутствует. Глубоким авторам неинтересно проталкивать свои произведения в журналы, поскольку публикации нынче никак не решают проблему жизнеобеспечения и носят разве что рекламный характер. Журналы тоже не слишком рьяно ищут авторов со своей «моделью мира». Появляющиеся на их страницах стихи скорее броские, чем глубокие, скорее суетливо-актуальные, нежели рассчитанные на катарсис. На литературных сайтах атмосфера посвежее, энтузиазма побольше, зато авторы тут в основном читают сами себя, а если и обращают внимание на критику, то исключительно с целью опровергнуть чужое мнение.

Отдельный феномен – это сетевые шоу-площадки, всякие большие и малые литературные клубы, и турниры поэтов. Засветиться там проще, нежели попасть на страницы литературного журнала, а результат тот же, то есть, карьерно никакой, но душу греет. Это своего рода поэтический реслинг. Публика создает атмосферу, словесно хлопает или словесно свистит, а члены жюри голосуют «за» или «против» очередного кандидата в победители. Публика в основном состоит из членов клуба, поэтому внутренняя кухня турнира ей хорошо знакома. Тут главное, чтобы состав претендентов на победу постоянно обновлялся, а кто победит, не важно. Все равно наутро после распределения мест никто не проснется знаменитым.

В результате заинтересованный читатель находится в растерянности и ориентируется на собственный вкус или на мнение друзей. Тиражи падают, авторитеты не складываются, а журнальные критики не ощущают обратной реакции со стороны литературной общественности. Если бумажные журналы рукописи «не возвращают и не рецензируют», то на сайтах полемика возможна, однако в профессиональном смысле малоинтересна, поскольку ориентирована на принцип «…плохой поэзии не бывает, но бывает поэзия, которая не удовлетворяет вкусам конкретной группы лиц, с которыми лучше не связываться…». Оценщик поэзии, то бишь литературный критик, принимающий редактор или член жюри конкурса, может иметь личные вкусы, быть пристрастным или ошибаться в оценках, но отличить плохую поэзию от хорошей, а хорошую от первостатейной наверняка способен. Однако поток соискателей неиссякаем, качество произведений в основном надоедливое, если не сказать хуже, а в номер или в победители конкурса кого-то определить нужно. Вот и отбирают модное в противовес лучшему, форматное в противовес неформатному. А что делать? Море оно большое, в нем и утонуть можно!

Представим себе, что некий заинтересованный читатель забросил свой поисковик в Море Поэзии и ждет клева. Рыбы, то бишь произведений, вроде много, но таких, чтобы с хорошим послевкусием, буквально наперечет. Почему так? Хорошего автора отличает стиль, особый авторский язык и, как вишенки на торте, эмоциональная энергетика, современная проблематика, знание жизни. По одному-двум стихотворениям авторский язык не выучишь, знанию жизни не доверишься, надо бы прочитать всю книгу целиком, да не наспех, не между делом, как мы все привыкли читать, а с чувством, толком, расстановкой. Но тут другая закавыка... Порой современного автора на конкурсное стихотворение хватает, а на книгу – нет. Ведь книга – друг и советчик, ей важные вопросы задают, а порой и поспорить могут, а если в книге одно стихотворение живое, а другое деревянное, то всякая охота пропадает такую книгу читать.

Мы подошли к главной, пожалуй, проблеме современной поэзии. Огромное количество талантливых авторов, вне зависимости от возраста и степени литературной подготовки, пишут свои произведения в общественном вакууме, куда читательские отклики если и долетают, то в искаженном виде. Читатель для таких авторов – терра инкогнита, а классические образцы, на которые они ориентируются, слишком застыли в бронзе, чтобы отражать живую действительность. Есть другой слой авторов, ориентирующихся на живое общение с читательской аудиторией. Эти стараются участвовать в поэтри-слэмах и всевозможных баттлах, актерствуют на поэтических шоу и вообще любят держать нос по ветру. Но и тут наблюдается разрыв между авторским словом и тем, как положенный на бумагу или на «цифру» текст воспринимают читатели. Выйдя один на один с читательским «Я», вчера еще актуальный и красиво звучавший текст внезапно скукоживается до размеров кусочка смальты, такого же скромного и маленького, как и все остальные осколки великого мира литературы.

Коммуникационный сквозняк, возникший в эпоху Интернета, породил интересный феномен, известный социологам как «инфляция смысла при избыточной информации». Как бы ни старались современные авторы достучаться до ума и сердца читателя, их Слово все равно будет восприниматься как часть того поэтического планктона, который гуляет по просторам Интернета. Сейчас хороших и разных поэтов настолько много, что критические флюгера давно сошли с ума и вертятся во все стороны, даже и против ветра, словно неофит-европеец на восточном базаре, ежесекундно реагирующий на голос очередного зазывалы. Из чего же состоит этот планктон, упорно пытающийся наладить коммуникационные связи там, где «знаковая ткань языка лишает способности говорить и мыслить»?

Мы уже упоминали про четыре группы, на которые с нашей точки зрения можно разбить множество современных стихотворных текстов, учитывая их литературные качества. Вот эти четыре группы (класса): а) начальный уровень (графоманы и дилетанты); б) технический уровень (литературные попугаи и прочие «простые труженики пера»); в) мейнстрим (авторы, приятные во всех отношениях); г) поэзия открытий (мэтры и новаторы). При этом довольно трудно определить ту границу, ниже которой художественная литература перестает существовать вообще. Вычеркнуть из истории литературы графоманов? Но многие из них, например, граф Хвостов, давно вошли в анналы. Так называемая секретарская литература, каковой термин прочно вошел в литературный слэнг советских времен, означая творчество лиц, занятых сугубо общественной деятельностью, но, возможно, бывших когда-то писателями, тоже по большей части являлась вполне себе графоманской… А дилетанты? С ними еще сложнее! Не раз бывало, что в начале писательской карьеры автор создавал свое лучшее произведение, будучи, в сущности, еще новичком-неумехой, порой нарушал законы композиции и даже нормы языка, а повторить успеха не мог. Дело ведь часто не в мастерстве, а в жизненном материале и в наличии эмоциональной энергетики, в определенном, пусть и нестойком таланте, в сиюминутной яркости воображения! В литературной удаче, в конце концов! Ведь произведение много чего повидавшего на свете начинающего автора вполне может быть успешным, несмотря на литературные огрехи, а стихи молодого человека, подхватившего язык улицы и его окультурившего, на долгое время способны войти в литературные святцы… Но отыскать жемчужные зерна среди мусора, выставленного на всеобщее обозрение через социальную сеть или сайт, где разрешена свободная публикация, решительно невозможно. Более того, если исключить совсем уж детский лепет, то и в Журнальном зале, и на редактируемых сайтах можно обнаружить, если постараться, представителей всех четырех упомянутых выше групп. Дело тут, похоже, не в устройстве («замыленности») редакторского глаза, не в хитрых механизмах издательского рынка, а в оскудении духовного родника человеческого существования (Хайдеггер), которым и была классическая поэзия, в незаметном переходе к языку иного, инструментального типа, манипулирующему симулякрами, а не сущностями. Однако оставим конкретные решения на совести журнальных критиков и кураторов литературных проектов, и перейдем к более простым вещам, а именно, попытаемся уточнить, по каким признакам можно отнести автора к той или иной группе и какие выводы из всего этого можно сделать.

Проще всего определиться с графоманами. Это зачастую приятные во всех других отношениях люди просто увлекаются тем, к чему не приспособлены. И не важно, занимаются ли они литературным творчеством по обязанности или им так захотелось. Они пишут и пишут, не имея поэтического мировидения, и несмотря на бесчисленные попытки, не способны ничему научиться. Их не останавливают критические филиппики и бесконечная полоса неудач, им плевать на отсутствие пресловутого творческого роста, на обвинения в творческой импотенции, их обуревает страсть не только и не столько к самому творчеству, сколько к возвышению себя за счет гипотетического, а порой и вполне реального, хотя и незаслуженного общественного успеха.

Кстати, есть тонкая разница между литературно талантливым человеком, не способном вовремя заткнуть фонтан многословия, и истинным графоманом. Если первый пишет, потому что не может не писать, и слава для него, как правило, является побочным продуктом мозговой деятельности, то истинный графоман пишет именно в надежде прославиться, каким-либо образом заявить о себе, и часто абсолютно уверен, что его зажимают, неверно оценивают, что у него все бы получилось, если б не люди, вечно вставляющие палки в колеса его литературной карьеры. Для примера возьмем спортсмена, скажем, чемпиона своего двора в боксе, который с детства мечтал о чемпионском поясе в тяжелом весе, однако в спортивную секцию не попал по лени или по здоровью. Зазорного в этом ничего нет. Но ясно же, что без долгих и изнурительных тренировок, без постоянного участия в спортивных соревнованиях разного уровня, без наличия опытного тренера, в конце-то концов, приобрести и затем максимально улучшить боксерские навыки попросту невозможно. Такими дворовыми чемпионами и являются, в основном, сетевые авторы. Сказать им особенно нечего, техническим мастерством они не обладают, оценить себя со стороны не способны, всерьез изучать историю литературы и мир вокруг себя не намерены… Что ж, бросить писать вообще? Вовсе нет! Кто запрещает спортсмену-любителю накачивать мускулы? Опасность лишь в том, что боксера-неудачника никто не допустит, скажем, к чемпионату мира, а графоману такое не запрещено. Кажется, ну, чего проще, пиши «в стол», развивайся, повышай свой литературный уровень… Ан, нет! И начинает сие несчастное существо год за годом наполнять виршами пространство Интернета, начинает стучаться в редакционные почтовые ящики в поисках понимания, а все без толку. Никакое «понимание» извне, конечно, прийти не может. Даже при наличии таланта автор сперва должен сформироваться как личность, пообтереться в мире литературы, привлечь внимание коллег, и только спустя годы ему откроется крошечное литературное окошечко, а может и всего-то тараканья щелка, куда можно проскользнуть и там по-тихому обосноваться. К сожалению, такова специфика литературной деятельности.

Дилетантам обычно есть что сказать, но мешает косноязычие. Только что освоенная тема распирает дилетанта изнутри, просит облечь себя в слова, а слова не слушаются, топорщатся, как вихры на голове уличного пацана. Один поэт сравнивал стихотворение со стрекозой, а слова с крылышками, которые приходится пришпиливать прямо в полете. Не так прикрепились крылышки? Тогда стихотворение не обретет подъемную силу, какими бы благими намерениями ни руководствовался автор. Ясно, что дилетантизм – свойство творческой молодости, и неумение прикреплять слова-крылышки в конце строки в рифмованном стихотворении с возрастом проходит, чаще всего вместе с молодым задором. Но бывает, что дилетантский подход к поэзии остается с человеком на всю жизнь. Если графомания как правило неизлечима и ее наличие не связано с опытом, уровнем образования и отношением к ремеслу, то дилетанта кое-чему вполне можно научить. Однако зачастую сетевые авторы исправлять свои ошибки не спешат и всерьез учиться стихосложению не намерены. Почему? Часто лишь потому, что большинство обзавелось некоторым числом поклонников, кругом друзей и знакомых, часто тоже поэтов-дилетантов; эти люди состоят в регулярной переписке, имеют схожий кругозор и культурный багаж. Чтобы найти отклик, надо писать на языке родственных душ, не слишком возвышаясь над остальными ни с точки зрения культурного багажа, ни с позиций отношения к сказанному слову. Быть, как раньше говорили, «классово близким». А наработанное мастерство, привычка к правильной речи вполне может стать дурной отличительной чертой, этакой «черной» меткой, способной повлиять на искренность общения. Добавив в качестве, автор может внезапно оказаться нежеланным незнакомцем в кругу друзей и в результате потеряет читательское доверие. «Я такой же, как вы все – подспудно сообщает дилетант своим поклонникам, намеренно отказываясь от профессионализации, – я свой в доску, мои темы – ваши темы, мой язык со всеми его недочетами – ваш язык». И это действует, хотя при таком подходе литературная среда разбивается уже не отдельные творческие острова, части единого архипелага поэзии, а на почти атомарные структуры, разделенные не только тематикой и приемами стихосложения, но и языком общения.

Хуже всего то, что процесс де-профессионализации, демонтажа вечных культурных ценностей, затрагивающий и материальную, и духовную сферу цивилизации, ведет к разделению монолита «человека в Боге» (согласно канонам Православия) или «человека в национальной культуре» (с точки зрения социологии и истории) на индивидуальные «кирпичики», не скрепленные уже никаким раствором, кроме умозрительной идеологии глобализма. А ведь договор о согласии между членами одного общества, между гражданами одного государства необходим, и поэзия здесь – та лакмусовая бумажка, которая показывает, имеют ли эти самые граждане общепонятный и гибкий язык для взаимного общения. Мультикультурализм никогда не приведет к глубинному согласию, а только к договорным цивилизационным отношениям, имеющим сугубо временный характер.

Установка на язык юридических норм – взамен единому языку поэзии – возможно, работает в некоторых западных обществах, но не в мировом Вавилоне. Поэзия как национально-значимый феномен возникает на базе общей ментальности, в условиях единого гражданского опыта, который в идеале должен усвоить и отобразить каждый поэт, ведь только так он сможет обнаружить в жизни «мгновения подлинности» и рассказать о них читателю, разбудить читательское воображение. Одинаково понимаемый смысл поэтической фразы, при всем и, желательно, во всем многообразии ее метафорических значений, является, как ни высокопарно это звучит, залогом общего мира и благополучия нации. Или содружества наций, если речь идет о большом государстве. Правда, потенциальный читатель при этом должен сам быть знатоком родного языка и тонким ценителем поэзии, что нынче редкость.

Если общество состоит из субкультур, каждая из которых получает право на свободу и собственный язык, рано или поздно оно падет, раздираемое внутренними распрями. Чтобы затем объединиться вокруг единого языка, встав под знамена победителя. Это и есть история феодализма, история Средневековья, которая в уменьшенном и слегка облагороженном виде проецируется в наш день. Словно бродячие менестрели, нынешние соискатели общественного успеха скитаются по виртуальным подиумам, надеясь получить толику виртуальных же аплодисментов. Авторы-исполнители средневековых канцон и сирвент обычно выступали на площадях, поэтому такого рода искусство позднее стали называть «площадным», в отличие от профессионального искусства, существовавшего в основном при монастырях. Нетрудно догадаться, связав концы одной веревочки, что сетевые менестрели наших дней тоже относятся к деятелям площадного искусства, да и публика у них такая же невзыскательная, как и во времена Средневековья.

Все бы ничего, однако падение культуры речи, разобщая людей, увеличивает зону общественного конфликта, причем главная опасность кроется, естественно, не в самом факте литературного бытования непрофессиональных текстов, но в отсутствии серьезных альтернатив этому явлению. Между тем в оставшихся трех группах, если исключить графоманов и дилетантов, авторов тоже пруд пруди, а различия между ними, будучи достаточно тонкой материей, все же не настолько существенны для читателя, чтобы окончательно отвратить почтенную публику от прогулки по сетевым ресурсам. Увы, но авторам, достигшим профессионального уровня, кроме как в Сети, тоже печататься негде. Часть писательской братии осела в профильных учебных заведениях, где готовят профессионалов культуры. Однако надо понимать, что учат студентов мэтры или, на худой конец, низовые труженики пера, поднабравшиеся филологических знаний, а представители текущего мейнстрима в преподаватели особо не стремятся. Для поэта в силе, если он, конечно, не упертый маргинал, куда милее живое дело – журналистика, пиар-агентство, общественная деятельность. Кроме того, можно отучить студента писать плохие стихи, но оригинальности мышления и таланту не научишь.

Второй вариант – это популярная интернет-площадка, способная в известной степени гарантировать качество публикуемой поэзии. По сравнению с «дикими» сайтами таких площадок, конечно, мало, но зато контент, который там публикуется, ничуть не хуже журнального, а работа с авторами организована куда демократичнее, нежели в традиционных журналах. Крупные интернет-издания работают на целевую аудиторию, поэтому отбирают тексты «с направлением». Если вы на дух не переносите традиционную лирику – вам в «Полутона». При этом речь не идет о сугубо авангардной или сугубо андеграундной поэзии, но лишь о такой, авторы которой претендуют на формальную и содержательную оригинальность. Помимо белого шума, без которого не обходится ни один портал, здесь можно встретить как поэтов-новаторов, так и представителей мейнстрима, и даже мэтров, то есть современных поэтов, достигших устойчивого общественного признания (Алина Витухновская, Владимир Гандельсман, Алексей Цветков, Ольга Седакова). Мы специально не выясняли, есть ли на «Полутонах» отдельные попугаи-подражатели (вторая группа нашей классификации), но гарантируем, что таких там определенно мало.

Если вы настолько избирательны, что вас может удовлетворить лишь творчество мэтров новейшей поэзии, то вам поможет сайт «Современная русская поэзия». Здесь представлены имена устоявшиеся, прошедшие долгий общественный отбор, можно сказать, застолбившие за собой место в литературе. Обычным авторам сюда вход заказан, поскольку им еще предстоит стать лидерами общественного мнения (если повезет), а те, что присутствуют на Главной странице сайта, в лидерах уже побывали. Вот это ретроспективное «побывали» меня лично немного смущает... Сайт выстроен как музей, предназначенный для хранения экспонатов определенной эпохи, видимо, наступившей после Бродского и грозящей окончательно завершиться в обозримый период. Ощущение присутствия не в сетевой библиотеке, но в музейном пространстве усиливается, стоит выйти за пределы Главной страницы. Запасники сайта, если так можно выразиться, отданы архиву фотографий и «Голосовым записям», а на деле архиву старых интервью и видео-сообщений. Непонятно, почему в рубрике «Актуальная поэзия» кроме стихов Веры Полозковой более чем десятилетней давности размещены всего-то три или четыре авторские подборки, тоже далеко не новые и к тому же достаточно спорные.

Понятно, что интернет-изданиям не хватает ресурсов. Им недоступна гордая фраза: «Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития связи и массовых коммуникаций Российской Федерации». Тем удивительнее появление такого мощного портала, как «45 параллель», целиком посвященного текущему литературному процессу. Главное, что портал редактируемый и редакция тщательно следит за качеством публикуемого материала. Если вы увлечены живым поэтическим словом, то вам – сюда!

И конечно, нельзя не упомянуть журнал «Топос», позиционирующий себя как литературно-художественное и философско-культурологическое издание. Хотя в области поэтического творчества авторский состав «45 параллели» и «Топоса» в значительной мере совпадает (что не удивительно), в соседстве с социо-философией и художественной критикой, занимающих значительную часть журнального пространства, интеллектуальные стихи авторов «Топоса» выглядят максимально выигрышно.

Скажем еще несколько слов о балансе содержания и формы. Неофиту всегда кажется, что стоит ему придумать новый язык поэзии, как содержание сам собой вольется в эти «новые мехи». Напомним, что к понятию «содержание» относят то, что уже запечатлелось в нашем сознании: мысли, чувства, стремления, образы людей, событий, вещей, природы и тому подобное. В этом смысле все люди одинаковы, поскольку мысли, чувства, бытовые привычки и даже мировидение изначально заданы человеческим общением, формирующим наш ментальный багаж с начала и до конца. Тем более, что поэтический язык – это не компьютерный код, с помощью которого можно записать любую программу, но язык знаков, намекающий на ментальные сущности. Поэт-актуальщик, заговаривая на языке своей субкультуры, тем самым пропагандирует именно то содержание, которое соответствует уловляемому в сети языка субкультурному менталитету, а долго ли просуществует этот язык-иероглиф, целиком зависит от жизненного цикла соответствующей субкультуры. Тут два исхода: либо произойдет Великая культурная революция, либо, что бывает гораздо чаще, автор, немного помучившись, обидится на весь свет и запьет горькую.

Отчего же читатели предпочитают социальные сети, где каждый пишет во что горазд, и обходят стороной профессиональные сайты? Одна из гипотез заключается в том, что легкость языка и доступность содержания, свойственные большим поэтам, обманчиво скрывают тот факт, что между чувствами поэта и образным строем его стихотворений лежит пропасть, которую невозможно заполнить ничем, кроме мастерства. Неопытный автор ошибочно считает, что стихи должны выливаться на бумагу сами, тогда, мол, их содержание будет в точности соответствовать авторским чувствам. Между тем первое, о чем должен думать автор, это о наличии «мгновений подлинности», придающих авторской модели мира необходимую оригинальность. А уж как передать содержательную оригинальность с помощью адекватной структуры текста, подскажет авторская манера.

У читателей на профессиональном сайте и в социальной сети разные цели. На профессиональном сайте или на страницах журнала общение вертикальное, а в социальной сети горизонтальное. В прежние времена официальная поэзия имела статус, а нынче она находится в оппозиции к читателю и фильтруется его сознанием. Напротив, в социальной сети все свои, все пишут примерно одинаково, поэтому барьеры, мешающие восприятию чужих стихов, инстинктивно снижаются. Участники, находящиеся в контуре сетевого общения, не замечают речевых и композиционных ошибок, домысливая сказанное до нужного уровня просто в силу сходства социокультурных полей.

Завышенные требования к поэту профессионалу – в наши дни дело естественное, хотя и обидное. Это раньше каждый читатель мог сказать о любом поэте: «Он пишет и обо мне!» Но, увы, поэтика языковых игр и филологических экспериментов, намеренно оторванных от реальности, во многом заместила на профессиональных площадках поэзию души, которой всегда славилась русская литература. Впрочем, времена меняются. Думается, что к лучшему!