Переводов полного корпуса «Сонетов к Орфею» на русский язык отнюдь не мало. Более того, по моим сведениям, которые, впрочем, не подтверждены какими-либо специальными исследованиями, все 55 сонетов отражены в творческом «портфеле» не менее чем 30 разных переводчиков, хотя далеко не все эти переводы удостаивались внимания издателей. Впрочем, на сегодняшний день сам факт присутствия печатного издания, которое могло бы подтвердить легитимность той или иной русскоязычной интерпретации «Сонетов», почти ничего не говорит о качестве самих переводов. Рильке – поэт настолько неуловимого звучания, что добиться конгениального успеха до сих пор не смог ни один из переводчиков, когда-либо подступавшийся к этим 55 рильковским шедеврам. Во многих случаях вполне профессиональные переводы звучат не по-русски или раздражают неудачной интонацией. В других случаях упор сделан на мистический опыт самого переводчика, почти насильно внедряемый в поэтику «Сонетов», чья мистичность на самом деле достаточно условна. Напротив, в непрофессиональных вариациях, требующих существенной смысловой переделки, слышится порой живой голос поэта, присутствует необходимый градус эмоциональной напряженности.
Все это говорит нам о том, насколько сложны тексты Рильке для перевода. Чтобы воплотить лирическое «Я» поэта на русском языке, переводчику необходимо перенять способ авторского мышления, буквально подружиться с бесчисленными предметами и понятиями, олицетворенными поэзией Рильке. И тогда, возможно, придут нужные слова, с той же силой передающие смысл и эмоцию каждой строки, каждого образа, как это получилось у самого Рильке, то есть, в немецкоязычном подлиннике.
«Сонеты к Орфею». Часть 1, сонеты 10-18
X
Я сердцем — ваш, примите мой привет,
о, римской славы саркофаги!
Сквозь вас течет струя античной влаги,
та, говорливая, — как песня прежних лет.
Я вас сравню с очами пастуха,
проснувшегося в луговом бурьяне…
Каков распах! Обитель сна тиха,
и мотылек выпархивает ранний.
Привет и вам, раззявленные рты,
готовые вести, презрев зароки,
рассказ о закоулках немоты.
И знаем мы о той безгласной мгле
или не знаем, есть в запасе сроки,
что тенью медлят на челе.
XI
Вон созвездие. Вроде бы – «Всадник».
Впрочем, небу не свойственна блажь
самозванства, гордыни рассадник.
Вон такое же, словно мираж.
Двух иллюзий союз непреложный
и борьба, вот сюжет бытия.
Где здесь конь, где седок? Невозможно
разделить двуединое «Я».
Но была ли их общая быль?
Или все только образ минутный
и колючая звездная пыль?
Даже звездное имя – фантом.
Персть фигур в беспредельности смутной,
ложный ракурс. И хватит о том.
XII
Славься, дух, что нас объединит!
Ибо существуем в мире знаков
и с реальным днем не одинаков
циферблат, где стрелка семенит.
Мы исходим из того, что ценно,
силясь угадать свои места.
Так антенна говорит с антенной,
а меж ними – пустота…
О, усилий струнная напевность!
Разве же не через повседневность
пахарь поднимает жизни пласт?
И не зря крестьянская лопата,
срезав лето, как пучок салата,
знает свой предел. Земля воздаст.
XIII
Сколько фруктов! Яблоки, бананы…
А крыжовник? Ловим на лету
жизнь и смерть плодов. Нежны, румяны…
Сколько истин, тающих во рту,
и пророчеств, проглотив язык!
Ни словца под нëбом, только радость,
медленная мякотная сладость
и волшебных свойств родник.
«Яблоко» – не имя: имярек.
Я предчувствий считываю спелость
с детских рожиц. Сколь прозрачна зрелость
сочной плоти… Символ райских нег
осязаем, понят безыскусно,
весь пропитан солнцем. О, как вкусно!
XIY
Мы вопрошаем плод, лозу, цветок,
чья льется речь вне времени недаром.
Смысл явлен нам, как тайнопись под жаром
той ревности, что мертвым не в упрек,
ведь вся земля костями их крепка.
Часть правды в этом есть, по крайней мере.
И в глину, кстати, тоже в их манере
свой костный мозг примешивать слегка.
Но вот в чью пользу нам мирволит тьма?
Усталой чернью корневой державы
тот самый плод заложен в закрома,
иль господа они, а не рабы;
и от избытка силы величавой
целуют нас, вручая дар судьбы?
XY
О, предвкушения час золотой!
…Грохот оркестра, хлопки, пересуды.
Дéвичий страх -: танец первой остуды.
Первого опыта терпкий настой.
Танец плода: неуклюж и оранжев.
Как вам справляться сейчас нелегко
с собственной спелостью… блажь… не игра же…
в омут ладоней… – о, как высоко!
Танец оранжевой мякоти. Бегство
к югу, к блаженству в мгновение ока,
к отчему небу. Роение, рай,
пир ароматов. Родство и соседство
с кожицей, брызнувшей сладостью сока,
с жизнью, где сока и счастья – по край!
XYI
Я знаю, почему ты – нелюдим.
Мы хотим, расставляя свои флажки
и слова используя как силки,
мир подлунный сделать своим.
Но царство запахов дано тебе:
нюху перст не указчик! Ах, мой милый,
видно, водишь знакомство с нечистой силой
или знаешь толк в ворожбе…
Дело в дробности мира: не весь доступен.
Не бери меня в сердце: я слишком крупен.
Нас не слить воедино, и все ж ты прав:
мой хозяин доволен, когда нас двое.
Не взыщи, не своей, а Его рукою
проведу по лохматой шкуре. И скажу: «Вот — Исав».
проведу по лохматой шкуре. И скажу: «Вот – Исав».
XYII
Там – у истоков, в глуши
рощ, в их кромешной
почве, где корни свежи
поросли вешней -
шлемы у древней межи,
горн безутешный,
жены как лютни, мужи
в гневе нездешнем.
Насмерть деревья сошлись
в страшной давильне…
Сильный! тянись же… тянись…
Вечная веток борьба.
Выгнуться лирой – судьба
самой обильной.
XYIII
Дребезг – во все концы,
лязг в каждом слове…
Бог! Се грядут певцы
варварской нови.
Слух наш – на волоске,
так шум неволит;
нынче деталь в станке
буйноглаголет.
С виду послушна
армия ражих слуг;
да не сойдет нам с рук
громкая новизна,
скрытых угроз полна
и равнодушна.
