Литературная критика

Вопрос серьезный, им   нельзя пренебречь при рассмотрении проблем по психологии творчества. Человек любой другой профессии приходит к месту своей службы и практически принуждается, если не кнутом надсмотрщика, то самой обстановкой к деятельности. Программисты, работая на компанию у себя дома, обязаны быть на связи с коллегами и руководством. Даже ученый не может себе позволить валяться на диване, и если он сам руководитель, то ему не дадут расслабиться подчиненные, которые ждут от него указаний. Писатель же никому напрямую неподотчетен: его обязательства чисто внешние, а часто и просто моральные. И поэтому, чтобы преуспеть в профессии, он должен правильно организовать свой быт.

 

Один из самых болезненных вопросов при этом – вопрос любви и брака. Чаще всего, когда литература ставится на повестку дня, этот вопрос рассматривается в одном ракурсе – любовь как источник вдохновения. Вещь во многом сомнительная. По крайне мере, любовь значима для писателя не более (но и не менее), чем для любого другого человека, ибо человечество уж так устроилось, что институт семьи и брака стал для него едва ли не основным структурообразующим. Семья – ячейка общества, и не только при коммунизме. От этого факта никуда не денешься.

Писатели разделились здесь на две большие группы. Одни считают, что женщина символ разлада и хаоса в интеллектуальной жизни. Любовь и позже семья отвлекают от работы, не дают сосредоточиться на творчестве. В скобках укажем, что и писатели существа эгоистические, ибо отнюдь не склонны преклоняться перед мыслью, что семья – это первейший долг человека.

Боккаччо в своей биографии Данте горько упрекает поэта за то, что тот женился, сменив мудрую и вечно юную философию на сварливую, подверженную старению женщину. Петрарка в "Epistola ad posteros" - "Послание к потомкам" похваляется тем, что после сорока лет избегал женщин, "хотя и находился в избытке сил и страсти".

Другие вполне резонно возражают, что при правильной и систематической организации личного пространства, семья делу не помеха, а даже большое подспорье. Женщины помогают во этом случае правильно наладить быт и избавить писателя от ненужных хлопот по хозяйству.

Жена Альфонса Додэ говорила, что писатель, уклоняющийся от семейной жизни, не вызывает у нее доверия. Бесповоротно и решительно осуждала писательский аскетизм мать Флобера: "Горячка фраз иссушила тебе сердце".

Отдельной особенностью писателя стоит тот неприятный факт, что среда обитания человека не приспособлена изначально под творчество. Пока писатель не достиг сносного уровня оплаты, он не в состоянии содержать семью, а значит, любое творчество воспринимается как блажь, как увиливание. Близкие прощают человеку, когда он, пусть и как рыба об лед, но бьется, чего-то ищет, как-то где-то, но заработать денег. Творчество, за редким исключением в редкие счастливые эпизоды истории человечества туда не попадает. Помню, как тяжела была обстановка в доме моего приятеля, районного журналиста. "Гроши зарабатывает, что за мужик. Шел бы в скотники, можно было бы вполне жить прилично".

Но и достигнув определенного уровня обеспеченности, писатель создает массу проблем своим близким. Если человек работает где-то, то он там и работает, а дома живет. А писателю нужны книги, много книг, место где хранить бумаги, отдельный кабинет или угол. А его родным некуда ставить мебель, диваны и пр. Писателю нужен отдельный кабинет или угол, нужна тишина, а родные хотят просто жить. Им, надо смотреть телевизор, слушать музыку, и тишина в доме их никак не устраивает.

За право быть писателем приходится бороться с обществом, причем в первую очередь в своей семье. Поэтому если человек решает писать, и если он не живет на ренту, ему сто раз нужно подумать, жениться или нет.

Что же касается, творческой стороны... Вопрос скорее щекотливый, чем запутанный или сложный. Мужчине нужна женщина, а женщине мужчина. Вот уж так уж повелось. Но они нужны друг другу не только в физиологическом плане или для правильной организации быта. Человек должен общаться, он должен чувствовать понимание и сочувствие в кругу своих близких, иначе жизнь превращается в нудную повинность, даже если занимаешься любимым делом.

 

 

Но странным образом любовь и симпатия между полами никак не связаны с пониманием духовной сущности партнера. Поэтому жена, обеспечивая мужу хорошо налаженное хозяйство, встревает в его творчество не лучшим образом.

"Если б он женился на мне, не было бы никаких прорицаний," -- сказала одна из женщин после смерти знаменитого религиозного писателя Англии XIX в Ирвинга, который подорвался в этой жизни, потому что пытался совместить высокие христианские принципы с повседневноей жизнью. Свои первые литературные пробы Андерсон пытался показывать жене. Но она только расхолаживала его. Корнелия, образованная и начитанная женщина, была уверена, что ее муж, не окончивший даже средней школы, не тот человек, который может стать писателем. Не говоря уже о том, что оставив карьеру торгового агента преуспевающий средний американец превратился в человека необеспеченного.

А если женщина имеет творческую жилку и ценит таковую в мужчине, то ничего хорошего тоже ждать не приходиться. Флобер питал к Жорж Санд глубокую симпатию, но страшно подумать, замечали их друзья, что получилось бы, если бы им пришлось вступить в брак, уж слишком большими индивидуалистами были оба.

 

 

Никто еще должным образом не опроверг замечательного русского поэта Н. А. Некрасова: "Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан". К сожалению манифестационная аполитичность и антиобщественность советских писателей, выработанная как противоядие против всепоглащаей навязываемой партийности, совершенно исказила правильное восприятие проблемы. Проблемы, которая, на мой взгляд, не стоит выеденного яйца.

Был у нас в Литинституте такой преподаватель В. Гусев. Он рассказывал о Лермонтове, о не совсем его красивом поведении по отношении к В. Лопухиной и особенно хамском отношении к ее жениху, о дуэлях поэта, поводы к которым он давал своим некорректным поведением. Допустим, сестру своего убийцы Мартынова он назвал блядью, что было, хотя бы и правдой, но говорить такие вещи при всех, навряд ли уместно.

И вот Гусев, который очень любил Лермонтова, спрашивал: "Допустим, если бы Лермонтов вел себя со мной так, как он вел себя с Мартыновым или с женихом Лопухиной, вызвал бы я его на дуэль? Наверное, зная, что он гордость нашей литературы, не стал бы. Но и руки бы ему не подавал. Поэт поэтом, но прощать такие вещи никому нельзя".

Увы, многие наши писатели давали себе как бы индульгенцию на гадости, оправдываясь высоким званием поэта, которое де все покроет.

Мне же кажется, что писатель такой же человек в отношениях с окружающими, как и всякий другой, и вести себя должен соответственно.

Теперь другой аспект этого вопроса. Должен ли писатель, не только за пределами письменного стола, но и в своем творчестве быть общественником и активистом?

Опять же есть ситуации, когда всякий человек должен быть прежде всего гражданином: война, переломные моменты в жизни государства и народа, когда человек с весом и авторитетом, пусть хотя бы оказываемом и на очень небольшую группу людей, должен обвинять и не может молчать.

А вот в повседневном творчестве.. Все-таки искусство -- автономная область и не для того бегут туда от суетни, чтобы весь этот житейский и дрязгово-политический мусор тащить с собой в искусство. "Цель поэзии - поэзия - как говорит Дельвиг (если не украл этого). Думы Рылеева и целят, а всё невпопад".

 

 

Еще одна активно дискутируемая для писателя лжедилемма. Должен ли писатель вести одинокий образ жизни, или следует вращаться в кругу себе подобных. Эйнштейн признавался, что его жизненный идеал – это быть смотрителем на одиноком маяке. В башню из слоновой кости мечтал запереться Монтень. Из провинциального Руана лишь по большим праздникам, и то очень неохотно вылезал Флобер.

На другом полюсе Пушкин, описавший все прелести одинокой жизни в деревне, но сам-то, сам-то всеми фибрами своей души рвавшийся в столицу. Без шума и суеты, в немалой степени без коловращения в литературных кругах он не мыслил себе жизни.

Примеров можно привести множество, и, если внимательно к ним приглядеться, то окажется, что большинство писателей населяли оба полюса в разные периоды своей карьеры. Ведь писатель не может жить в одиночестве, ибо

а) только через общение с коллегами возможно писательское самоопределение, да и сам выбор писательской профессии

б) провинциальность порождает необоснованное самомнение: глаз замыливается без критического ока друзей и недругов

в) большие города -- это не только сосредоточение соблазнов и разврата, но и мир библиотек, музеев, архивов. Да и издательства, журналы как-то глухи к письменному призыву одинокого провинциала.

Писатель не может постоянно тусоваться, ибо

а) "служенье муз не терпит суеты". В отличие от промышленного производства и даже научной деятельности произведение вынашивается и созревает в тишине.

"Ах, как мечтаю я жить в уединённом, скромном домишке с цветами за окном и вековыми деревьями у крыльца!" – умильно писал Гейне, правда, несколько неумильно добавляя: "А если Господь снизойдёт до того, чтобы сделать меня абсолютно счастливым, то пусть на этих деревьях болтаются в петле шесть-семь моих злейших врагов". Между прочим при всем злом сарказме фразы слишком много в ней психологической правды. Когда смотришь на коловращение жизни человеков, хочется быт вдали от обезумевшей толпы. Типа: да пошли бы вы все. С другой стороны вопиющая несправедливость мира многим не дает быть спокойными, даже если и у них все хорошо. "Я хотел бы чтобы эта страница моей книги стала известна всей вселенной; я хотел бы, чтобы знали, что в этом городе, где все дышит изобилием, самыми холодными ночами зимы толпа несчастных спит под открытым небом, с головой, прислоненной к тротуару или на пороге какого-нибудь дворца". (К. Местр, как раз в эссе "Путешествие по моей комнате", где он описывает прелести одинокого существования, наполненного ленью и литературным трудом).

б) чтобы осмыслить опыт и саму жизнь, нужна некоторая внутренняя дистанция между автором, и материалом, внутренняя отрешенность от предмета изображения.

Многие уезжали, если имели возможность за границу. Только в Италии Гоголь мог писать о России. Там же в Италии долгие годы жил Т. Манн. Италию он выбрал именно как место жительства, где "можно было бы, укрывшись от мира и без помех, поговорить один на один со своей жизнью, своей судьбой..." И в другом месте: "В Италии мы ни с кем не вели знакомства, а услышав немецкую речь, тотчас удирали".

Поэтому нормальный писатель не столько выбирает "или.. или.." сколько "то.. то.." Он подобен киту, вынырнет подобно Тургеневу зимой на поверхность в Париж, глотнет свежего воздуха литературных идей, покажет чего он там такого насоздавал, и снова ныряет на лето в творческие глубины Спасасского-Лутовинова, где сочиняет никем не мешаемый и не отвлекаемый.

Аналогично в молодом неустоявшемся возрасте необходимы писательские образцы, которые может дать только живое общение, и самоопределение в среде себе подобных через притяжения и столкновения. В зрелом возрасте, когда уже все устаканалось, определились и темы, и стиль, и приемы, извечная толкотня только мешает и ничего не дает.

 

 

Но вопрос бытия писателя далеко не исчерпывается проблемой организации своего времени и быта, хотя и он важен. Писатель – не чиновник и не наемный работник. Его творчество слишком тесно связано с "жизнью", чтобы так легко их можно было отделить друг от друга. Тогда как в любой профессии "жизнь" – это милый семейный круг, либо увлечения пылкого характера, для писателя та же самая жизнь – творческая сфера: здесь он накапливает материал, здесь он делает наблюдения. Поэтому писатель "работает" не только на службе, но и на досуге.

И вместе с тем он подвергается опасности, как волной на пляже, быть накрытой этой жизнью. Писатель и живет жизнью обычных людей и должен от нее дистанцироваться.

Проблема "жизни" для писателя оборачивается 2-мя взаимопротиворечимыми сторонами:

а) "жизнь" отвлекает от творчества

б) "жизнь" дает для творчества материал

а) Уже мысль греков останавливалась на этом явлении. Они различали два рода жизнедеятельности: bios theoretikos и bios praktikos – жизнь теоретическая и жизнь практическая, римские моралисты перевели это как vita contemplativa и vita activa – жизнь созерцательная и жизнь активная.

Совмещение этих жизней невозможно. Есть много примеров, когда писатели шли в политику, а политики пытались писать. Но в конечном счете, жизнь ломала или перевоспитывала тех и других, заставляя занять место по одну из сторон баррикады. "Мой помысел -- книга и чтение ее, возлюбленная и любование ею, благородный человек и забота о нем," -- говорил Абу-л-Аббас Мамун, эмир Хорезма на предыдущем рубеже тысячелетий, владыка громадной державы. Он окружил себя учеными и поэтами и проводил жизнь больше в поэтических спорах, чем в управлении государством. И в конце концов, который от начала его правления отделяет около 4 лет, просрал могущественное и стабильное государство в Ц. Азии. Долго пытался совмещать управление государством и любовь к астрономии Улугбек. И пока наблюдал звезды просмотрел происки собственного сына. Френсис Бэкон только отрешенный от должности сумел привести в порядок свои замечательные мысли и хоть немного поправил свою незавидную репутацию политического деятеля.

б) писателю достаточно сидеть в 4-х стенах, чтобы напитаться до не могу "жизненным опытом". И если писатель чувствует четкую потребность выйти за привычные рамки, то у настоящего писателя это не писательский, это жизненный кризис

"За пределами активной жизни..." Жизнь - это семейные и общественные обязанности, это труды, затраченные на благо других людей, это не поддающиеся учету жертвы, принесенные в дар времени, покою, имуществу. Писатели флоберовского типа всегда стремились освободиться от каких бы то ни было гражданских обязанностей: уклонялись от военной службы, сторонились общественной жизни, не принимали никаких должностей, а на пороге зрелости оказывались перед дилеммой: семейный очаг или безбрачие.