Литературная критика

 

1. Встречали ли вы людей, которые любят стихи?

 

--Что за вопрос?

 

Нет, нет, не увиливайте, людей, которые любят читать стихи? Вот то-то и оно. Такая странная со стихами карусель. Любят их, хотя бы два раза в году: на Новый год и на 8 Марта, -- все, а читать никто не читает. Такая уж у них планида: наибольшее удовольствие стихи доставляют не при чтении, а при декламировании, чаще всего самому себе. И непременно под нос.

 

Но ведь если не читать стихов, то и декламировать будет нечего, особенно в наше время, когда школьная программ на манер шагреневой кожи стремительно сокращается и учение стихов наизусть выпадает из нее стремительными темпами. Поэтому вопрос, почему нужно читать стихи, вполне заслуживает самого тщательного рассмотрения.

 

 

 

2. Сначала немного о пользе стихов. Стихи предохраняют мозг от загнивания в гораздо более действенном объеме, чем другие средства: философия, изучение иностранных языков и др. Здесь сказывается сама их природа. Человек бОльшую часть жизни проводит в состоянии одиночества. Иногда это одиночество растягивается на длительные периоды, но чаще оно длится часами, по нескольку каждый день. А таково уж свойство человеческой натуры, что остановить в такие часы мозг, выключить его на манер компьютера редко кому удается. И голова начинает пухнуть: мысли несутся вскачь как шальные.

 

"Сидишь целыми днями в очередях, либо поджидаешь клиентов -- и какая только дрянь тебе в голову не полезет", -- делится своими заботами женщина-риэлтер, между прочим вся такая деловая, всегда в толчее, всегда вроде окруженная людьми. Такие моменты-часы одиночества -- даже в наш насыщенный информационный век -- всеобщий удел. И это хорошо, ибо телевидение и компьютер, которые теперь установлены в каждой конторе, а через мобильник добрались и до повседневности, усиленно откашивают человека от того, что является не только его проблемой, но и -- при правильном отношении к явлениям бытия -- одним из главных богатств: одиночества.

 

И вот чтение стихов в такие нередкие минуты выручает очень сильно. Это я открыл в военных лагерях, где студентом провел аж целых 2 месяца, и по какой-то иронии судьбы чаще всего на мою голову выпадала караульная служба. Я ходил, как и положено часовому, по предназначенному пространству взад-вперед и читал стихи, и эти два часа пролетали незаметно. В то время как мои товарищи ненавидели караулы: "я за эти два часа тупею больше, чем за 5 лет учебы", -- не без остроумия жаловался одни из них.

 

Действительно, заменить стихи нечем. Философия? Романы? Иностранный язык? Это хорошие вещи против навязываемого нам отупения, но все они требуют сосредоточенности и подручных средств: попробуйте наедине с собой повспоминать роман: вас захлестнут десятки сцен, образов, вихрем проносясь в голове и только напрягая мозги, а не прочищая их. Верующие говорят, что их в такие часы спасает молитва. Не пробовал, не знаю: хотя молитва -- это те же стихи.

 

Так что чем больше знаешь стихов -- тем незаметнее и приятнее пролетит одиночество, а главное не подпортится мозг.

 

Другая необходимость стихов, которая настолько понятна каждому, что и рассусоливать здесь особенно не о чем -- это, как выразился небезызвестный поэт, "строй находить в нестройном хоре чувства". Поэзия снабжает тебя тем инструментарием образов и красивых слов и оборотов, которыми при случае можно повыпендриваться в беседе. Особенно по этой части я люблю эпиграммы. Но гораздо важнее, что ты излечиваешься от вечной болезни малорослых умов: недержания слова при неумении говорить. Прекрасно, когда не "все понимаю, а сказать ничего не могу" как собака, а когда и понимаешь, и можешь сказать.

 

3. Стихи в наше время читают очень мало. Есть, конечно, любители поэзии, которые не читают ничего, кроме стихов. Но это особая каста, и человеку со здоровой психикой лучше держаться от нее подальше. Но читать стихи хотя бы изредка нужно любому нормальному человеку. Были времена, когда среднестатистический читатель был именно читателем стихов -- вот они рядом: серебряный век, пушкинская эпоха. Конечно, в громадном населении неграмотной и, что еще хуже, полуграмотной купеческо-мещанской России этот среднестатистический читатель, принадлежа к образованным сословиям, был так же редок как населенные пунты на громадных заснеженных пространствах нашей родины, но этот-то среднестатистический читатель и был, собственно говоря, деятельным слоем России.

 

Теперь такого нет, и, если будет, то нескоро. А вместе с исчезновением читателя стихов исчезла и культура их чтения. Подчеркиваю эти слова: культура чтения. Ибо культура -- это не только "достижения культуры" -- шедевры, дворцы, научные открытия, но и вся инфраструктура, только в которой шедевры и не очень и могут производиться: библиотеки, университеты, образованность. Сюда же через запятую надо причислить и культуру писания, мышления, чтения.

 

4. Читать стихи следует только проверенные, классические, на чьем качестве удостоверило свою чекуху время. Такие стихи учат, или, по крайней мере, должны были учить в школе, они издаются массовыми тиражами, входят во все хрестоматии. Написавших их поэтам ставят памятники или напоминают о них мемориальными досками. Удивительная вещь -- это память соотечественников. У нас на Алтае было 3 интересных поэта, современником которых мне быть довелось. Все они умерли. И всем им уставновлены памятики, либо навешены мемориальные доски, где они были прописаны. А именем одного из них, Л. Мерзликина, даже названа одна из маленьких улочек в центре. И все эти три поэта при жизни выбрасывались из издательских планов -- пожалуй, за исключением Мерзликина, все они считались не поэтами, "потому что пишут только то, что хотят, а не то что нужно". А те, кто писали, то что нужно, кого издавали каждый год и награждали разными самыми престижными краевыми и ведомстенными премиями, сегодня настолько прочно забыты, что сборников их стихов нельзя обнаружить даже в краевой библиотеке. Время поистине все расставляет по своим местам.

 

К проверенным поэтам относятся также те, кого из идеологических соображений пытаются замолчать, но которые ходят в списках, цитируются в компаниях. Таким был Гейне в гитлеровской Германии, чья "Лорелея" красовалась в хрестоматиях под стыдливым титлом "народной пести" (недавно, правда, этот общеизвестный факт подвергся осмеянию: в фашистской Германии Гейне, хоть и мало, но печатался, и под своим именем), таким был наш Высоцкий. Но хотя и подпольно -- эти авторы классические и проверенные временем, и для всякого это очевидно даже и без упоминания в учебниках.

 

Новых же, неизвестных и не достигших славы поэтов читать не рекомендуется ни в коем случае. Во-первых, потому что стихи становятся прекрасными не в тот момент, когда они написаны, а когда они признаны обществом. Сомнительно, чтобы нашлись обожатели "Я помню чудное мгновенье" или "Белеет парус одинокий", если бы за этими стихами безутешной вдовой не плелся шлейф славы. Откуда бы мы знали, что "Унылая пора, очей очарованье" не прекрасные стихи, если бы нас этому не научили в школе (недавно прочитал интересную заметку, как мамаша с напрягом учила наизусть с 8-летним сыном эти стихи и как ей пришось объяснять ему буквально каждое слово)? И если бы, если кто-то в детстве проскочил мимо них, общение с себе подобными, чтение газет и слушание радио (хотелось бы этот перечень дополнить телевизором и Интернетом), не вразумили игноранта на тысячи ладов на этот счет? Я не шучу. Красота стихов, красота искусства зависит от их ореола. От того что эти стихи вошли в поговорки, что они цитируются без конца, в том числи политиками и телевизионными ведущими. И когда человек, даже не знавший, скажем, Пушкина, впервые открывает его том, он с удивлением обнаруживает много знакомого и не раз слышанного. "Ловкий парень этот Гете/Грибоедов/Шекспир/Мольер. Собрал извествные цитаты и сляпал из них пьесу," -- знаменитый во всех языках и народах анекдот.

 

А во-вторых, просто на то, чтобы оценивать новое, у не связанного с поэзией человека нет времени: его собственные дела слишком призывают его, чтобы сравнивать, искать, сомневаться, выносить суждения и пересматривать их. Стихи нового поэта, даже если они впоследствии окажутся гениальными, должны пройти обкатку временем, быть втемяшенными в сознание обывателя умными людьми. Это только кажется, что прекрасное новое становится таковым в момент рождения. Это только красивую женщину с первого взгляда можно отличить от некрасивой, да и то еще бабушка надвое сказала: скорее по первому взгляду выделяют женщин ярких, чем подлинно красивых. А красота искусства, мысли, даже науки требуют вглядывания, многостороннего и неотвязного, как на чирий на заднице. А до тех пор даже Пушкин не заметил гениальности Тютчева и Лермонтова, а Гете фыркнул на теперь хрестоматийные стихи Гейне как на чушь. (Речь идет, разумеется, не о пиаре, а о том, что на прекрасное надо еще открыть глаза, а на это требуется и время, и усилия тех, кто сумел сделать это первыми. Но никакое время, никакие усилия наемных критиков не сделали прекрасными стихи советстих поэтов-лауреатов).

 

-- Ну если бы так все рассуждали, то новое никогда бы не пробило себе дорогу.

 

Но в том-то и фишка, что все так рассуждать не могут. Что поэты существуют только там, где существует поэзия как общественный феномен. Где существуют другие поэты, критики, редакторы, любители поэзии (а последние это, если вглядеться вглубь это неудавшиеся поэты). И любой поэт пишет не для читателей, а для поэтов (я не беру во внимание те редкие эпохи истории, когда время буквально беременно поэзией, и общество жаждет именно новых имен -- наша эпоха не такова). И он обязательно будет придирчиво рассмотрен кругом своих собратьев и любителей, обкатан, и, возможно, через несколько лет, десятилетий (как Норвид) или столетий (как автор "Зеленого рыцаря") займет свое достойное место.

 

5. А у кого возникнут мысли, что какой смысл читать старое и проверенное, если и так уже все читано-перечитано, так выбросьте их из головы, как не имеющие никакого отношения к реальной действительности. Русская литература настолько богата, она создала такой задел для стольких нам открытий чудных, что их еще хватит на века. Даже у Пушкина снят всего лишь самый верхний тоненький слой. За "любви все возрасты покорны" лишь единицы могут вспомнить, что-то там о "юных ветреным сердцам, которым ее порывы благотворны, как воды вешние лугам", а старперам просьба не беспокоиться.

 

А уж других поэтов знают и того меньше. Как-то на Новый год сидели мы у себя на работе и развлекались как могли. Ну там тянули фанты: кому песенку спеть, кому станцевать, меня как старше всех пожалели, попросили почитать стихи. Ну я и выдал:

 

 

А дальше запнулся, все сидят с кислыми улыбками, очень вежливые и доброжелательные, но явно скучают:

 

-- Не понравилось?

-- Почему же.. э-э.. понравилось.. э-э.. Но про комсомол, стройки э-э.. это нам как-то интересно.. конечно.. но не совсем.

-- А что вам интересно?

-- Вот Есенин -- это да.

-- Ну что поделать, -- только и вздохнул я, -- если я родом из СССР. Время, ветром разметая, сгребло нас всех в один ненужный грязный ком,

 

как будто роща золотая
Отговорила милым советским языком.

 

Так что читать классику -- не перечитать.

 

Добавлю только, что читать нужно именно русскую классику. От всей этой иностранщины толку мало. Всего несколько поэтов -- Жуковский, Лермонтов, Мей, Маршак (хотя все они и переврали переводимых ими поэтов) -- достойны чтения. Прекрасно перевел гейневские стихи цикла "Возвращение на родину" Блок, но уже совершенно не Гейне, а стопудовый железобетонный Блок. Хорошие переводы -- они плохие переводы, но хорошие стихи и уже такая же русская поэзия, как и оригинальные стихи.

 

 

 

6. Теперь перехожу к главному вопросу и постараюсь определить, чем нас привлекает поэзия. Таких существенных элемента, основываясь исключительно на собственном читательском опыте, я насчитал 4, ни больше и не меньше:

 

а) точность слова

 

б) хорошесть стиха ("качество стиха" немного не то)

 

в) композиционная метафора

 

г) поэтический строй.

 

В этом перечислении одновременно даны рекомендации, как читать стихи, и на что обращать внимание прежде всего, а на что в конце.

 

Первым в списке стоит точность слова. Есть слова веселые и грустные, задумчивые и бесшабашные. Такими они редко бывают сами по себе, но лишь в окружении других слов. "Веселый, зеленый, говорливый, светлый, солнечный" -- вот веселые слова, когда речь идет о лесе, "унылый, сумрачный, темный, сырой, скрипящий" -- вот мрачные слова, опять же когда мы говорим о лесе. Точность слова -- это точность эпитета, и именно она в первую очередь определяет поэта и бросается в глаза при его чтении:

 

Я беспечный парень, ничего не надо,
Только слушать песни, сердцем подпевать.

 

"Беспечный, сердцем подпевать" -- можно ли точнее определить настоение радости и вольности? Гейне как-то брякнул, другого слова и не подберешь: "кто первый сравнил зубы с жемчугом был гением, второй болваном". Неправда, если эпитет точен, он всегда точен, первым его употребил поэт или 10000001. "Белеет парус одинокий" сплошь -- как, кстати, и большинство стихов Лермонтова, -- состоит из банальных эпитетов, которые, мне кажется, очевидны любому, даже не начитанному в поэзии нач XIX в. И тем не менее стихотворение до сих пор восхищаемо многими, и как раз точным подбором эпитетов к теме. Именно к ним при чтении первое внимание. Да и сам Гейне не выдал ни одной запоминающейся метафоры, ни одного свежего афоризма, а почти все эпитеты украдены им из арсенала немецкой народной поэзии, но кто скажет, что Гейне не поэт, пусть первый бросит в меня камень.

 

7. Конечно, читать стоит только проверенных поэтов. Но этого мало. Важно, чтобы этот проверенный поэт -- а я не представляю, чтобы у не заточенного на стихопоклонение может быть более одного любимого поэта -- был близок к тебе духовно, чтобы его хотелось, читать и перечитывать постоянно, лишь для разнообразия в минуту жизни трудную, когда тоска и грусть, оглядываясь по сторонам. Чтобы этот поэт подходил к тебе по настроению на любой случай жизни: приятный ли, пакостный, чтобы он был близок к тебе по мироощущению.

 

А не читая, ты такого поэта никак для себя не выберешь: истории литературы с разными там "Лермонтов -- предствитель романтизма, в последние годы склонявшийся все более к реалистической поэзии" только напачкают в голове. А когда всех прочитаешь, там и жизнь прошла, а ты все еще находишься в колебании: кто же у тебя любимый поэт.

 

Поэтому я рекомендую способ, который проверил на себе и которому меня научил наш алтайский поэт Мерзликин. Когда мы декламируем стихи, первым делом к нам на память приходят отдельные фрагменты стихотворения: строфы, строки, а то и несколько слов, тех самых эпитетов. Вот их-то и следует высматривать в тексте. Поэтому я беру книгу стихов и листаю ее наугад. Там начну читать, брошу. Там начну и не закончу. И так читаю, не обязательно одним разом до тех пор, пока не наткнусь на строки, которые как-то разом воздействуют на тебя. Чаще всего это афоризм. Меня буквально ошарашила пушкинская мысль во вроде бы читанном-перечитанном "Онегине":

 

Кто жил и чувствовал,
не может в душе не презирать людей.

 

Может быть и яркий образ:

 

 

Здесь восхищает словесное изложение азов военной тактики. Вот пустили вперед конницу, танки. Они полетели, разорвали вдрызг и в клочья вражеские позиции... а те, как вода, после брошенного камня снова сомкнулись, круги улеглись, и атаки как не бывало. Поэтому успех конного натиска обязательно нужно закрепить наступлением пехоты. Что и доказал генерал Панфилов под Москвой, пропуская через передовые позиции мощные немецкие танки, против которых у советской армии не было противооружия, и отсекая их от немецкой пехоты.

 

А то и восхитит и просто одна строка или сочетание слов:

 

 

Я еще и не понял, о чем стихи, а это "мигающее cinema" уже прочно застряло в памяти.

 

А если таких слов в стихах не находишь, то и мучить себя не надо: этот поэт, пусть он и самый что ни на есть прославленный -- не твой.

 

8. Когда уже ты нашел эти западающие в душу слова, начинается более регулярное чтение, которое идет само по себе, без необходимости подкачивания себя внутренним насосиком ("какой замечательный поэт, поэтому я его и читаю"). Такое чтение невозможно, если стихи плохие. Читая стихи, читатель входит в определенный ритм, и всякое нарушение его выбивает из колеи. Поэтому так трудно, кстати, читать сборники стихов, даже хороших, если размер и ритм от стиха к стиху постоянно меняются. Такие сборники хороши именно для напоминания о стихах поэта(ов), а не для чтения.

 

Никакие, самые замечательные мысли, никакие самые ловкие метафоры и четкие слова не спасут поэта, если стихи плохие. Плохая проза еще может выдержать испытание чтением за счет мощи изображения, глубины анализа, стихи -- нет. Поэтому плохого писателя Канта или не очень хороших Драйзера и Золя читать будут, плохого поэта И. Анненского или Державина, сколько бы им не пели дифирамбов -- нет ("У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Жаль, что наш поэт, как Суворов, слишком часто кричал петухом" (Пушкин)).

 

9. Слова "хорошие стихи" мы понимаем в прямом смысле слова, в том смысле, как говорят "в склад и в лад". Удивительно, но дать четкое научное описание хороших стихов не то что трудно, а кажется, даже невозможно, хотя любой, самый не любитель поэзии с ходу отличит одни от других. В том же письме Дельвигу, где Пушкин охаял Державина, он писал о его поэзии: "этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка, он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии - ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы. Читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей-богу, его гений думал по-татарски -- а русской грамоты не знал за недосугом. Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нем (не говоря уж о его мастерстве)".

 

Попытаемся систематизировать то, что сказал Пушкин. Элементами хороших стихов являются:

 

 

"И вот уже трещат морозы,
И серебрятся средь полей --
Читатель ждет уж рифму 'розы'"

 

Пушкин во всеоружии владения стихом здесь играется с читателем. Он якобы подсовывает ему неглубокую рифмы "морозы -- розы", которая при более внимательном рассмотрении оказывается глубокой (то есть охватывающей несколько слогов) -- "морозы -- му розы". Но благодаря такой рифме стихи идут складно, на ура!

 

 

Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,-
Внимай их пенью - и молчи!
 

Только большой поэт, уже набрав ритм, может резко сменить его, чтобы заставить читателя остановится.

 

в) отсутствие режущих слух созвучий (скопление согласных или гласных)

 

Здесь мы приведем пример от противного, а именно отвратительных стихов. В них алтайский поэт сравнивает теперь уже не наш советский герб с серпом и молотом, а их заграничные гербы с орлами и львами, заканчивая сравнение такой строфой:

 

 

г) такая совершенно фундаментальная для поэзии вещь, в чем-то вбирающая и ранее перечисленные, как гладкость и плавность стиха.

 

Вот только дать определение сему даже и не знаю как.

 

10. Стихи могут быть хорошими, а поэзия плохой. Такое сплошь и рядом случается при всеобщей грамотности и развитости национального поэтического языка. Умение писать стихи требует таких же техничеких навыков, как и умение считать или читать, которым может овладеть почти каждый. Во Франции даже каждый выпускник колледжа был обязан (а, возможно, это требование сохранилось и до сих пор) написать сочинение в стихотворной форме. Отличить хорошие стихи от плохих может каждый, а вот отличить хорошую поэзию от плохой с ходу не получится. Но если будешь читать такого плохого поэта, который пишет хорошие стихи, ты это обязательно заметишь: вроде бы и это стихотворение неплохое, и это, и это, а в целом, прочитав страниц двадцать, и ни на чем не остановившись ни взглядом, ни мыслью, с раздражением бросаешь чтение: какая хрень.

 

Поэтому мы и рекомедуем начать с поисков в стихах ярких афоризмов, запоминающихся строк, и лишь потом начинать читать поэта подряд.

 

Теперь другой вопрос: а могут ли хорошие поэты писать плохие стихи? Могут. Ну прежде всего по своей и исторической неопытности. Исторической -- это навроде Державина или Тредиаковского, которые "пускали петуха" из-за неразработанности русского поэтического языка. До Пушкина талантливый поэт мог писать плохие стихи, после Пушкина -- уже нет. Заслуга гладкости стиха теперь не достоинство самого поэта, разве лишь прилежание и усидчивость, а Пушкина и еще нескольких его подельников (Жуковский, Батюшков), которые разработали русский стих.

 

Но плохие стихи могут писать хорошие поэты и преднамеренно. Блок, например. Он очень много эксперементировал с рифмой и размером и дошел даже до того, что просто графически как стихи стал излагать прозу ("Она пришла с мороза раскрасневшаяся.."). Здесь, мне кажется, имеет место эффект горя от ума. Когда для технического мастерства -- это касается не только поэтов -- человека уже нет предела, когда освоено все, он начинает выкаблучивать: а дай-ка я напишу строк 200 на одну рифму, а дай-ка я напишу стишок, где из всех гласных звуков будет использован только один. А дай-ка я напишу стихи вообще ни в склад, ни в лад. Такое явление характерно для всех развитых поэтических языков, и -- как показывает история -- ни к каким серьезным достижениям не приводило. Много было вычурных поэтов в китайской, арабской и т. д. поэзиях, а потом являлся какой-нибудь Омар Хайям, и оказывалось, что рубаи (для персов это вроде частушек, в отличие от разных тазхире и назирэ, их писать может каждый) -- это и есть самые прекрасные стихи...

 

Тема интересная, но она не в русле данной статьи. Заметим лишь, что не стоит читать всех этих выбрыков, даже замечательных поэтов. Я уже много лет читаю Блока, и стал его ценить гораздо выше, когда стал просто в наглую пропускать все его поэтические изыски. Подлинные стихи на русском -- пятистопный ямб, ничего лучшего пока не придумано, и, скорее всего, не будет придумано (как ничего лучшего гекзаметра для древнегреческого, александрийского -- для французского, спенсеровского восьмистишника для английского языков и т. д., а стоит эти размеры перенести в другой язык, получается хрень). Хотя любители поэзии на данное высказывание могут и презрительно фыркнут. И имеют право. Ибо никому не возбраняется любить поэзию на свой лад, мы же только рассуждаем на тему "обычный читатель и чтение поэзии".

 

11. Любые, даже очень хорошие стихи, приедаются, когда внутри стихов или между ними отсутствует связь. И здесь вступает в действие третий необходимый элемент -- композиционная метафора. "Метафора," -- вещал в свое время А. Вознесенский, -- "душа поэзии". Как с этим трудно не согласиться, правда, оговорив, о какой метафоре идет речь.

 

Обычно под метафорой понимают, и Вознесенский, думаю точно подпадает под этот разряд, "Оборот речи, состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основе какой-то аналогии, сходства, сравнения". Спорить с данным определением бессмысленно: оно всесильно, ибо оно верно. Но такая метафора не играет никакой роли в композиции, и вовсе не является обязательным элементом стиха. Когда я писал курсовую работу "Метафоры у Пушкина", я поразился, как редко к этому приему прибегал наш классик, а если прибегал, то его метафоры довольно-таки избиты и не выходят за рамки бытовых метафор, которыми пересыпана вся наша речь. Следовательно, или пушкинскую поэзию нужно признать безмоторной, то есть неподвижной, или пересмотреть роль метафоры. Мы предпочитаем второе.

 

Если мы присмотримся к стихам, то мы обнаружим, что при кажущемся отсуствии сюжета, он есть. И этим сюжетом является создание образа, этакой развернутой метафоры. Образ создается строчка за строчкой, а последним стихом, как росписью в платежной ведомости, этот образ эффектно завершается. Вот этот образ мы и называем композиционной метафорой.

 

Мы насчитали три способа создания композиционной метафоры, которые перечисляем не ради классификационных целей, а чтобы сделать мысль понятной:

 

 

Это самый примитивный тип композиционной метафоры:

 

 

Вот перед нами цельный образ, который подобран рядом деталей -- образ беспечного парня. После приведенных строк можно было бы поставить точку, и переходить к следующему стихотворению. Но Есенин не угоманивается, он нанизывает и нанизывает новые детали, даже целую сценку, которую ничего не добавляют к созданному образому, но продлевают удовольствие от чтения данного стихотворения.

 

 

Здесь особенно часто явлениям духовной внутренней или общественной жизни, которые никак не выразить зримыми, ощущаемыми деталями, соотносят некое явление физического мира. Так уже набило оскомину сравнение государства с кораблем. На основе таких образов-аналогов построены "Крымские сонеты" Мицкевича. В нижеприводимом глубины человеческой души сравниваются с морем:

 

 

 

Здесь и объяснять ничего не надо. Достаточно одного примера: "Белеет парус одинокий".

 

Когда такой образ композиционной метафоры неочевиден, стихотворение провисает, становится "непонятным", хотя все слова и предложения, в которые они складываются, вроде бы и понятны, но в целом какая-то белиберда получается: "что к чему?", обычно риторически спрашивают в таких случаях. Но бывает, что метафора и невыразима в точных словах, и вместе с тем читатель чувствует, что она есть. Это уже зависит не только от качества поэта, но и качества читателя.

 

12. Мы не забыли, что в стиховой форме отлично существуют другие повествовательные жанры: рассказ, литературный портрет (например, эпиграмма) и множество других. Все это поэзия ранних стадий, хотя эти жанры и не исчерпаны, и не исчерпаемы. Ранние -- это значит, что они появились раньше, но более поздние их не отменили и не упразднили, а встали с ними в ряд.

 

Для нас же здесь важно отметить еще один вид метафоры: метафора-рассказ. Пример? Пожалуйста: "Демон" А. С. Пушкина ("В те дни, когда мне были новы все впечатленья бытия"). Здесь типичный рассказ, но лишенный каких-либо бытовых деталей, характеристик и даже внешних событий. Своеобразный скелет рассказа, где происшедшее оценивается, но о нем не сообщается. Такой рассказ был бы неуместен в прозе, но он очень свойственен поэзии. И здесь мы переходим к четвертому необходиомому для поэзии элементу: поэтическому строю.

 

13. Строй поэзии -- самое последнее дело, но самое для стихов важное. Это из той же категории, что и стиль. Можно даже в первом приближении сказать, что строй поэзии -- это стиль поэтического произведения. Но только в первом.

 

Строй -- это разговор на особом поэтическом языке. Один неумный человек сказал, а тысячи не задумываясь повторяют до сих пор "все, что ни стихи, то проза". На самом деле проза, как и стихи -- это специально организованная литературная речь. Не вдаваясь в ее характеристику, мы все же может, исходя из этого, дать первое определение поэзии: "все что ни проза, то стихи". Это самая важная и фундаментальная характеристика поэзии: говорить не так как всегда, говорить по-особому, говорить не обычно. Поэтический язык -- это язык, на котором говорят необычными словами:

 

 

Поэтому так часты в поэзии на всех языках архаизмы. Они придают речи торжественный, где-то даже религиозный оттенок: в богослужении ведь тоже используют необычные слова. До сих католики используют для этих целей латинский язык, наши -- церковнославянский, а копты -- реликт египетского языка, который давно вышел из употребления и не понимается даже коптскими священниками. Шекспир был архаичен, причем в трагедиях более, чем в комедиях: его "Сон в летнюю ночь" читается современным читателем без специальных комментариев, "Гамлет" -- нет. Причем, архаичен Шекспир принципиально, а не потому что писал давно. Уже близкие к поэту по времени критики (Драйден) отмечали устаревшесть его языка. Архаичен уже в древней Греции, взятой в пору ее культурного расцвета, был Гомер. Намеренно архаичен во многих стихах был Пушкин ("Отцы-пустынники и девы непорочны", "Когда для смертного умолкнет шумный день") и во всех Тютчев.

 

 

Речь идет о так называемом "поэтическом словаре". Даже самый наглый и отвязанный поэт не скажет "поимел бабу" или имел "половой контакт", а что-нибудь вроде "мы проводили ночи в страстных объятиях". Кстати, привившийся в русской поэзии поэтический язык, выработанный еще Пушкиным и без вариантов господствующий ныне (Блок, Маяковский, Васильев прошли для русской поэзии без видимых последствий), делает всех поэтов похожими друг на друга, а стихи как бы написанными под копирку. Особенно это режет глаза в переводах, где поэты всех времен и народов так и норовят подстроиться под Пушкина:

 

 

И вот такие наскозь манерные условные стихи называют непревзойденным переводом.

 

 

Дословно: "когда я побеждаю (поэт говорит ранее о преодолении сопротивления женщины), самого лучшего у меня при этом нет. Это исчезнувшей, сладкой, глупой юношеской ослиности?" Никаких искуственных "блаженств наслаждения", "сладких томлений", "прелести чувства" нет и в помине: простые, обыденные немецкие слова, делающие текст доступным тому даже, кто не пошел дальше школьного курса немецкого языка (речь идет о советской, а не о современной школе); разве лишь несколько слов своими окончаниями (dabey, Jugendeseley вместо dabei, Jugendeselei) показывают на стилизацию под народную песню. Этого вполне достаточно, чтобы стихи были написаны и обычными словами, и выведены из-под юрисдикции обыденного.

 

 

Те самые метафоры, эпитеты, тропы и др., о чем мы говорили в начале статьи. Необычные слова здесь -- это не редкие слова, это слова выведенные за грань обыденного и оттого возвышенные, слова sub specie aeternitatis. Поэзия всегда торжественна, всегда не от мира сего. Поэт, когда он пишет стихи, а читатель, когда их читает, освобождаются от докуки повседневного, переходят на иной уровень: от быта к бытию. Это заложено в человеке, даже в преступниках и депутатах, и поэтому поэзия вечна.

 

14. Отогнав поэзию в возвышенные регионы, мы, вроде бы, ломим против простого и очевидного факта всегдашней популярности поэзии нарочито низменной, например, блатной. Такая поэзия -- это та же возвышенная поззия, но со знаком минус или нулевой возвышенностью. Нулевая возвышенность здесь должна пониматься так же, как, скажем, нулевое окончание в лингвистике, которое отнюдь не тождественно отсутствию окончания, что четко выявляется при изменении формы слова: "город" -- "города".

 

Вместо скучной аналитики ограничусь примером. В школе нам задали, помню, выучить наизусть любимое стихотворение Некрасова, ну я и выдал:

 

 

Чем здорово повеселил класс, и даже удостоился визита к директору, который, неплохой, как я теперь понимаю, хозяйственник, попал в затруднительное положение: ведь стихи-то и в самом деле написаны Некрасовым. Он только сказал, что можно было бы у великого поэта найти и стихи получше.

 

А недавно, в компании своих коллег по работе на каком-то юбилее я прочел те же стихи, но без кого-либо успеха. "Нормальные стихи, -- вяло похвалили они, -- это вы написали?" -- "Да нет, Некрасов". -- "А мы думали, он только про мужиков писал". Позднее я с удивлением обнаружил, что эти стихи воспринимались непосредственно. Оказывается, никто из молодого поколения и не подозревал о существовании:

 

И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!

 

Но только в таком соотнесении и живы некрасовские строки. Уберите высокую поэзии (а это происходит на нашей памяти регулярно), и всякая пародия, всякое снижение исчезнут вместе с нею без следа. Вся энергетика сниженных жанров питается контрастом с высокими образцами. Это я и называю нулевой возвышенностью.

 

Интересно, конечно, было бы проследить, откуда растут ноги у пародийности. Но это выходит за узкие рамки нашей статьи. Отметим лишь два очевидных фактора:

 

а) усталость от приевшихся поэтических форм. К торжественному строю обращаются так часто и такая дрянь, что он теряет всякую свою торжественность. И хочется в ответ на возвышенное ляпнуть что-нибудь рабоче-крестьянское:

 

 

Такая катавасия случилась с пушкинским стихом, который буквально вопит о необходимости смены ориентиров в русской поззии, что сброс нашего гения с корабля современности, только освежит его непродолжительным купанием в волнах забвения.

 

б) уже сам факт обращения к блатной, жаргонной, да что греха таить! и народной поззии -- это бегство от обыденности: это замещение обычного необычным, уход в возвышенное со знаком минус. И заметьте: популярна эта поззия не в тех кругах, откуда она заимствует свою поэтику, а во вполне благонамеренных, обеспеченных слоях. Помню была хорошая статья о поззии Высоцкого, где высмеивалось, как он косит под крутого. С поэта сдирался его "фронтовой, хемингуэевский, альпийский" и т. д. имидж и показывалось "истинное лицо" вполне благополучного обывателя. Вроде как на западе модно на стекла автомобиля наклеивать блямбы, весьма натурально имитирующих отверстия от пуль. Автор издевался над Высоцким, как бардом советского обывателя, который и рубашку на себе рвануть хочет, но и при этом и чтобы с профкомом не поссорится. Замечательный анализ, только вот автор почему-то оседлал разоблачительного конька. Но как раз то, что Высоцкий своей внешней биографией ничем не напоминает воспевамый им типаж, это-то и есть черта всякой настоящей поззии, которая выплескивает правду, которая внутри, правду желаний, а не правду действительности.

 

15. Вот и все существенно необходимые элементы поэзии, те, без которых поэзии вообще не сущестует. Но каковыми понятно поэзия не ограничивается. За века существования поэзия выработала кучу приемов и средств, повышающих прелесть и разнообразие стиха, и, соответственно, удовольствия от поэзии для читателя. Это и метафоры -- не те композиционные, которые мы пытались обосновать -- а обычные, и сравнения, и уподобления, и игра слов, и аллитерации, и много другое.

 

Вот еще один любопытный элемент: поэтические циклы. Вообще-то каждое стихотворение ценно само по себе: поэзия состоит из стихов, как линия из точек. Однако иногда поэты объединяют свои стихи в циклы. Чаще всего внутри цикла стихи ничем не связаны: они скорешовались единством тематики или подхода. Практически почти таковы все циклы в русской поэзии "Персидские мотивы", "Снежная маска".. А вот в западной часто цикл составляется из стихов, складывающихся в подобие сюжета. Типичный пример здесь "Книга песен" Гейне, многие циклы сонетов, например, "Астофел и Стелла" Сидни. Читать такой цикл довольно-таки сложно, стихи, даже хорошие, быстро утомляют. Но когда цикл прочитан и полностью сложился в голове читателя, тогда стихи приобретают дополнительную изюминку от того, что ты соотносишь отдельное стихотворение с целым.

 

Многие любители поззии ни за что не променяли бы такое сложное чтение на простое и естественное. Боже упаси вас податься в любители поэзии, но это именно та категория читателей, которые осваивают новые необжитые территории и присоединяют их к поэтическому материку, долдоня о них своим знакомым, цитируя их чаще всего не к месту, но иногда и очень удачно, и тем неизвестных новых поэтов превращают в проверенных и всем известных.