Литературная критика

«Искусство лёгких касаний» («Эксмо», М., 2019)

Близился август. На сайте издательства  «Эксмо»  29 июля  появился интригующий  эксклюзивный анонс книги Виктора Пелевина   «Искусство  лёгких касаний» с красочной картинкой обложки с нотрдамскими химерами  на фоне  планеты Сатурн с его кольцами и беседой  стилизованного «Мыслителя» Родена с задумавшейся химерой  на обратной стороне обложки. Париж!  Неужто о Париже с его жёлтыми жилетами? 

Издательство выполнило своё обещание, и 22 августа поклонники таланта В.О. Пелевина смогли коснуться целлофановой обёртки книги, предупреждающей о встрече с лексикой, запрещённой указом президента РФ. С нетерпением разрываю целлофан, чтобы увидеть ожидаемый роман автора. Ан нет, это оказывается не роман, а запись «мультикультурного хора внутренних голосов», против которых не рискнул «переть» даже сам Виктор Олегович.  «Запись» состоит из двух не равновеликих частей: трёхсот шестидесяти страниц первой части с памятным советскому человеку названием «Сатурн почти не виден» (У В. Ардаматского в   издании 1963 г. «Сатурн»  без колец, но в кавычках. – Т.Л.) и пятидесятистраничной второй частью  «Бой после победы». Что ж, почитаем и дневниковые «записи».

I

Итак, первая глава «Сатурна» – «Иакинф». По жанру это детективно-мистическая   повесть, прочитываемая на одном дыхании. Четверо молодых россиян, любителей трекинга (пешего похода по треку – заранее проложенному маршруту – Т.Л. ), прошедшие уже  горными тропами  Непала, к горе Белуха на Алтае  т.п.,  теперь приехали в Кабарду для «откровенного расслабона» –  «бухинга». Мимоходом Виктор Олегович подсмеивается над засильем англицизмов в русском языке.  Это, естественно, только начало.  Их проводником оказывается любитель французского сленга, бывший врач, москвич, экстрасенс с необычным именем Иакинфий Иванович.  Поскольку у Пелевина почти каждое слово имеет глубинные смыслы, посмотрим, что же скрывается за Иакинфием (сокращённо Акинфом). Греческая легенда гласит, что в Иакинфа-Гиацинта был влюблён бог Аполлон – намёк на ЛГБТ, не так ли? Что касается божественных связей Акинфа, то, можете не сомневаться, появятся и они. Как всегда в постмодернизме, основой должно послужить какое-то произведение, на сей раз – это легенда о Сатурне, пожирающем своих детей. Он же Хронос и, как сообщает читателю Виктор Пелевин, он же – древний карфагенский бог – двурогий Баал (Ваал).  Отмечу, что в Карфагене человеческие жертвы приносились богу Молоху, о чём, в частности, упоминает Густав Флобер в романе «Саламбо». Молох (в переводе с древнееврейского царь) и Баал (в переводе с финикийского господин) изображались с головой быка с двумя рогами. Обоим богам приносились человеческие жертвы, огненные человеческие жертвы. Акинф говорит туристам: «… бог, которому человеческие жертвы приносят, то это он и есть. Наш Двурогий Баал. А называть и рисовать его могут как угодно. Хоть Кронос с серпом. Хоть пролетарский интернационализм с молотом» (стр.75).   Он утверждает, что боги не исчезают, некоторые из них просто уходят в тень, продолжая тайно вершить свои дела.  «Чтобы понять, активен ли бог или нет, достаточно поглядеть действует ли его фича. То есть функция. Любовью занимаются? Значит Афродита при делах. Воюют? Значит и Марс тоже. Вот и с Кроносом то же самое. Время ведь осталось? Осталось. А что оно делает время? Да то же самое, что всегда – кушает своих деток. Иногда некрасиво и быстро, как наших бабушек и дедушек, иногда терпеливо, гуманно и с анестезией, как нас. Но суть не меняется. Мы дети своего времени. И время нас пожирает. Вот это и есть проявление Кроноса» (стр. 171). Намёк на тайное мировое правительство, о котором все знают, но никто его не видел.

Ребёнок, по словам В. Пелевина, – это «концентрат времени. Сгущённое время, так сказать. Время, свёрнутое в пружину. Когда ребёнок растёт, становится взрослым, а потом стареет и умирает, пружина раскручивается. Время расходуется. Смерть – это когда оно кончилось» (стр. 74).  Остроумная метафора жизни и смерти, поинтереснее парок с их прялками, не так ли?

Автор знакомит читателя с историческим фактом о принесении древними пунийцами в жертву своих детей: при раскопках в Карфагене обнаружены тофеты – кладбища жертвенных детей, как на семейном, так и на государственном уровне. Карфаген был разрушен, но его двурогий бог не только не исчез, но, как оказалось по ходу повести, даже наиболее верные ему жрецы сохранились. Жрец жрецу рознь. На самой верхней ступени культа Баала жрецы «вступали с богом в неэквивалентный обмен(…) Богу предлагали много чужого времени –  и  просили в обмен немного личного. (…) Они фактически приобретали бессмертие и жили с незапамятных времён. Их называли тёмными бессмертными» (стр. 82). Когда Карфаген был разрушен, некоторым «тёмные бессмертным» удалось добраться до Дагестана, где они продолжали поклоняться двурогому Баалу. Вот о них и нашептали В. Пелевину «внутренние голоса».

Но, как утверждал бессмертный классик – отнюдь не из тёмных жрецов Баала, – «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». И Виктор Пелевин, следуя этому правилу, даже, можно сказать, – завету, в этой повести, как обычно связывает историю с современностью, включая в повествование приметы и советского времени, и современной постперестроечной России, как устами главного героя – Акинфа, так и четвёрки юных туристов.

«…доверчивые старушки, на которых совок пахал. Раньше им Брежнева с Андроповым показывали, а теперь стали показывать Ельцина, Кашпировского и Чумака. Вот они и решили, что из центра пришла команда заряжать воду» (стр.45).

«… тогда мы ещё были советские люди. Стакан портвейна. Сырок “Дружба”. Как положено» (стр. 55).

«Покойный Березовский на это имя (Платон – Т.Л.)  английский паспорт получал. Платон Еленин.

(…) Это, наверное, чтобы Аристотель Онассис на него сверху вниз не смотрел, когда в раю встретятся. Богатые всё себе могут позволить»

«Россия – страна низкой культуры производства, потому что в ней в своё время растлили рабочий класс. Рабочих на самом деле не освободили, но поработили ещё глубже (…) поэтому ракеты падают и всё такое. И конкурировать с остальным миром мы не можем» (стр. 15). Весьма грустный, хотя и, несомненно, справедливый вывод.  Но то, что говорится в повести о соотношении российской (ей автор находит определение в виде одного из запрещённых президентом слов) и западной экономик, повергает просто в шок: «… таких комплексных деривативов в русском мате просто нет.  Мы рядом с этими ребятами невинные лохи…» (стр. 16). И с этим, увы! не поспоришь. Стоит только вспомнить, где, например, хранится валютный запас России или историю вывода наших войск из Германии перед её объединением, или …  да много чего.

В. Пелевин саркастически относится и к четвёрке своих молодых, почти юных героев – «модели России», из которых работает только один, естественно, Иван,  причём «условно говоря, работает. В том смысле, который вкладывали в это слово раньше» (там же).  Не обойдена вниманием судьба богачей с их охраной, дворцами, криминалитетом, попыткой обмана даже богов: «Потревожить такую высокую сущность, чтобы предложить ей на обед московского экстрасенса, которому подыхать скоро – это, я не знаю… Оскорбление величества» (стр.102).  Весьма наглядно отражены и нюансы рыночной экономики: когда заинтригованные рассказом Акинфа туристы просят отвести их посмотреть гору с выпирающими из неё рогами Баала, тот сомневается, заплатят ли они:

Сомнения Акинфа оказались справедливыми – не заплатили. Финал повести можно с полным правом назвать оптимистической, но трагедией: с одной стороны герои обретают счастье по пути к божеству, с другой –  они гибнут: «тёмный бессмертный» приносит их в жертву двурогому Баалу.  Пелевин в очередной раз пытается выступить пророком?  Такая «модель России» нежизнеспособна. Или шире? Добровольная дорога к богу для России – это её самосожжение? Вероятно, и то, и другое.

II

          Вторая часть книги «Искусство лёгких касаний» – по жанру остросюжетный детектив о разработке органами КГБ-ФСБ  методов манипуляции общественным сознанием, тайным внедрением в умы населения противника  протестных идей. В предыдущей повести «Акинф» В. Пелевин однозначно выразил своё отношение к литературной тематике: « А по-моему, сюжетов всего два. Первый, как человека убивают из-за денег. Второй – как человека приносят в жертву» (стр.75).   Посмотрим, какого же из этих сюжетов «легко коснулся» Виктор Олегович.              Роман в романе – такая форма эпизодически появлялась и появляется в литературе. Вот и В. Пелевин на сей раз её избрал. Точнее, эта форма – синопсис, пересказ романа историка-конспиролога К.П.  Голгофского, якобы написавшего «Историю российского масонства»,  а теперь дебютировавшего с детективом с красноречивым первым  вариантом  названия «Химеры и шимеры».  Сам Голгофский объясняет переход от истории к детективному жанру так: «Когда детективщики начинают писать историю России, историкам остаётся одно  –  писать детективы» (стр. 134-135). Полагаю, что ирония Пелевина очевидна – СМИ пестрят фактами переписывания истории в угоду политическим веяниям сегодняшнего дня. Пелевин видит свою миссию в том, чтобы избавить читателя от чтения двухтомного труда Голгофского  по 1000 стр. каждый ( намёк  на тысячестраничные  тома Максима Кантора, Д. Быкова, или двухтомник Д. Галковского?).  Для этого он пересказывает читателю расширенный синопсис громоздкой книги, выделив « из текста смысловую и сюжетную суть, сократив его до десяти процентов первоначального объёма.  В таком усушенном до “романа- мумии» виде  труд Голгофского можно будет предложить вниманию бизнес-дилеров, хай –экзекьютивов[1]  и высокообеспеченных домохозяек,  которым  надо войти в курс важнейших интеллектуальных прорывов эпохи в перерыве между косметическими процедурами» (стр.136).

 Надо отдать должное В. Пелевину – он не упускает момента поиздеваться и над «хай»-читателями, хотя Д.А. Медведев несколько лет тому назад признался, что он читает Пелевина. Впрочем, и над писателями тоже, правда, начала ХХ века. Он приводит  на стр. 133  от имени Голгофского, естественно, стихотворение  К. Бальмонта  «Начистоту» без ссылки на автора, заключая его такой сентенцией: «И вот по всей России  сидят за своими столами  отягчённые  мелкими бытовыми пятнами люди  –  тянутся, тянутся своими немного виноватыми перьями к преображающему свету.

Когда через несколько лет свет, наконец, зажжётся в полную силу, выживут только те, кто вовремя отъехал в Париж» (стр. 134).  Вот так кратенько излагает автор всю историю участия интеллигенции в революции в России. Но это только вводная часть ещё не «высохшего до мумии» романа К.П. Голгофского.

Пора перейти к его детективно-шпионскому сюжету.  Голгофский живёт на даче по соседству с отставным генералом КГБ Изюминым, который тактично отвергает все попытки сближения с ним писателя. Однажды писатель замечает, что Изюмин, что-то слишком долго пьёт чай в беседке, перелезает через забор и в беседке видит полупарализованного генерала на полу, который делает ему какие-то знаки руками. Подоспевшая охрана увозит генерала в больницу.  Когда через несколько дней дочь Изюмина Ирина приезжает из Голландии (не в России же жить дочке генерала КГБ!), выясняется, что Изюмина отравили соединением таллия с мышьяком. (Нет, «новичок» здесь не назван, но таллий тоже раньше мелькал в     СМИ Велкобритании). Ирина видит здесь руку ГРУ и предупреждает Голгофского об опасности: «Лучше не соваться в это дело, – отвечает Ирина. – Убьют. И хорошо, если сразу…» (стр. 142). По её просьбе Голгофский получает право входить в дом Изюмина, чтобы поливать цветы и бонсаи в кабинете покойного генерала, где он видит макабры, фотографии монстров, статуэтки химер  и каменных монстров Нотр-Дам, египетские жезлы, серпы и.т.п , копию органа с дарственной надписью «От каменщика Магнуса на память. Калининберг (пограничная шутка в день пограничнка» и картину весёлого лося в шлеме с ветвистыми рогами и подписью «И нам, рогатым, откатывай!». Весьма загадочный набор сувениров и артефактов для генерала КГБ удивляет писателя.  Именно из его кабинета Голгофский начинает своё детективное расследование.   

Следуя за Голгофским, читатель  узнает много интересного и нового из самых разных сфер интересов генерала Изюмина  от тайн масонов –  к «истории» русского масонства В. Пелевин  уже обращался в 2016 году в романе  «Лампа Мафусаила или крайняя битва чекистов с масонами», –  о магическом смысле  химер и  гаргойлей в готической архитектуре,  о назначении татуировок в Древнем  Египте, о средневековых ритуалах, ведьмах, колдунах, о культе  Разума, которому «…поклонялись в 1793 году  весёлые парижане   в  реквизированном Соборе Парижской  Богоматери» (стр. 204).   «Конспирологи шепчутся о власти тайного правительства. Но реальность куда чудесней: мы со всех сторон окружены мёртвыми религиями, до сих пор делающими вид, что они есть, –   а управляет нами воля тайного, могучего   очень реального божества, которое делает вид, что его нет. Ибо один из главных постулатов культа Разума в том, что бога нет, а есть… Разум»  (стр. 186).

О культе Разума несколько подробнее. У Разума, как и у любого божества, есть свои адепты. И одним из них был во время французской революции не кто иной, как маркиз де Сад. Он ещё за несколько лет до революции «разрабатывал  его тайные ритуалы, часть которых описана в “Жюстине” и  “Ста двадцати днях Содома”. Многие из них своей (…) новизной оттолкнули даже привычных к макабру современников из числа посвящённых. Именно за это де Сад и поплатился своей революционно-бюрократической карьерой» (стр. 216). Пелевин, разумеется, иронизирует по поводу властей, приговоривших де Сада к смертной казни за содомию: «Причём не с мужчиной, а с женщиной. (Курсив мой. Посмотрел бы маркиз де Сад, как расцвели его пристрастия в современной Европе и США! – Т.Л.) По тем временам это было страшное обвинение; таким же образом английские правые попытаются заткнуть рот лорду Байрону (…)  возводили подобные обвинения тогда, когда желали расправиться за что-то другое, о чём не хотели говорить». 

Маркиз де Сад был явным адептом культа Разума: «В начале якобинского террора он даже прочёл в Конвенте документ под названием “Прошение секции Пик французскому народу, где – внимание! –  от имени всего своего комьюнити отрёкся от любых культов, кроме культа Разума” (стр. 217).  

 Были и тайные адепты этого культа, в частности   Франсиско Гойя, входивший «в различные оккультные общества и собрания, существовавшие при каждом европейском дворе». Автор анализирует графические работы художника. «Гойя начинает серию офортов «Капричос» – энциклопедию  оккультных  и революционных  практик того времени, замаскированную  под своего рода первокомикс. (Не зря распространению «Капричос» впоследствии препятствовала инквизиция)» ( стр.218).

Пелевин не был бы Пелевиным, если бы не возвращал читателя в современность. Например, походя, пнул Андрея Вознесенского  за  стихотворение «Я – Гойя»: «Гойей он не был. Не вышел градусом»; или периодически рассказывая о преследовании Голгофского во Франции полицией, которая пыталась обвинить его в подготовке протестных акциях «жёлтых жилетов».  Или о непонятном не признании идей маркиза де Сада: «Непонятно, почему он до сих пор не поднят на прогрессивные знамёна и штандарты   в качестве одного из благородных профилей а-ля Маркс-Энгельс-Ленин (маркиз, очень похожий, в сущности, дворянин, служивший народу в годину революции» (стр. 215). Полагаю, что в этом саркастическом негодовании В. Пелевина не требуется разъяснения, о каких «прогрессивных знамёнах и штандартах» идёт речь.

В. Пелевин во всех предыдущих романах большое внимание уделял теме женщин, любви и секса, поскольку в романе, «как утверждают маркетологи, обязательно нужна любовная линия» (стр. 239).  Каких только любовных линий не подсказывала   необузданная фантазия Виктора Олеговича! Но сей роман пишет-то не он, а  Константин Параклетович Голгофский, который понимает разницу между  «климактериалым мужчиной и клоуном», «побаивается крепких зубов  овобождённой вагины» и считает,  что «в двадцать первом веке изображать из себя Дон Жуана – это примерно тоже самое, что в двадцатом веке публично планировать подкоп под Кремлёвской стеной» ( стр.239-40). Голгофскому приходится выступить в роли утешителя несчастной Ирины Изюминой, у которой случилась некая неприятность с афганскими юношами, из-за чего у «полиции складывается подозрение, что она хочет сыграть на противоречиях между сегментами мультикультурного общества» (стр. 239), и во избежание преследований генеральская дочь возвращается  в Россию. Но во взаимоотношенях с ней романист не идёт дальше миссионерской позы с подушечкой под крестцом. Правда, как творческий человек, Голгофский усовершенствует метод, используя не подушку, а пухлые фолианты из библиотеки Изюмина, завёрнутые в одеяло.  В синописисе  В. Пелевин перечисляет их: «Танковая энциклопедия», Том БСЭ, «Животный мир океана» и даже…  (Каков мерзавец этот Голгофский! ) «Иллюстрированные биографии Героев Советского Союза».  Но наиболее подходящим по размеру оказался гроссбух, при расшифровке которого выяснилось, что созданием химер занимались ещё в царской России, причём эти работы проводились, – кто бы сомневался – при участии англичан.  

Первыми созданным химерами были «Интернационал» и «Песнь о буревестнике» Горького. Причём создание химер, – о великий сатирик  Виктор Пелевин! – в начале ХХ века производили на мясобойне, где убивали  свиней, страдания которых превращались в химеры. «По указанию работавших  на ферме англичан (Sic!)  старообрядцы добавляли их ( мухоморы – Т.Л.) в корм свиньям, чтобы придать будущей русской революции особую свирепость» (стр. 253).

Предоставляю читателям самим ознакомиться с последующим расследованием Голгофского, раскрытием тайны созданной Изюминым  Царь-химеры и триггера, активирующего её действие. Наконец-то, появляется разгадка, во имя чего Виктор Пелевин 2019напускает на страницы романа многовековой оккультный туман, накрывающий всю мировую историю двадцатого и начала двадцать первого веков. Ну, конечно же, это темы постоянного противостояния большой   и малой империй, вмешательства России в выборы США, непрерывного  соревнования ЦРУ и КГБ, пальма первенства в котором принадлежит, по мнению автора , ЦРУ. Это и не сходящая из уст политиков тема третьей мировой войны,  о которой Голгофский отзывается так: «Третья мировая прошла быстро, беззвучно – и в ней не осталось ни победителей, ни проигравших. Спецслужбы обменялись страшными ударами, которых не заметил никто, но они глубоко  изменили ткань реальности. Радоваться нечему, петь не о ком»  (стр. 358).

Пелевин, позиционирующий себя обычно как пророк,  на сей раз смягчает мрачные предвидения Голгофского об ослепительном всепожирающем огне, в котором сгорят все химеры, предполагая, что  «…ослепительный огонь окажется просто сваркой на строительстве очередной олигархической яхты».  И в заключение романа, успокаивая читателя «с усталой иронией» надеется, что «нас уже спасло какое-нибудь искупительное жертвоприношение»  (стр. 360). Как говорится, эти  бы слова да богу в уши, настоящему богу, а не двурогому Баалу.

III

Вторая часть книги, названная «Бой после победы» включает одну небольшую повесть «Столыпин». Это отнюдь не биография последнего реформатора царской России Петра Аркадьевича Столыпина, а название вагона для этапирования уголовных элементов к местам заключения.  Эту часть книги, я бы назвала энциклопедией лексики и тюремных обычаев уголовного мира.  Нужно отметить, что она весьма своевременно издана  Виктором Олеговичем, учитывая чуть ли не ежедневные сообщения  в прессе о задержании олигархов, офицеров МВД и ФСБ, высокопоставленных  чиновников, взяточников и т.д.

 «Последний бой» –   многозначительное название, которое можно было бы рассматривать как эпилог. Да, это эпилог, но не «Сатурна…», а предыдущего романа В. Пелевина «Тайные виды на гору «Фудзи» («Эксмо», М.. 2018) . Двух олигархов – Рината Мусаевича и Фёдора Семёновича, героев романа 2018 года, –   везут в места заключения.  Пелевин не преминёт в этом эпилоге поиздеваться над нано-технологиями, для каких нужд и для кого они используются, не забудет отметить сложное положение президента Путина, которому никак не удаётся посадить в Абрамовича: «… уже пять раз арестовывал и отправлял по этапу, а до конца задавить не может. Абрамовича к самой зоне уже подвозят, и тут жиды с масонами приезжают в Кремль, подступают к Путину с компроматом и говорят: “Отпусти нашего Абрамовича, а то все счета твои тайные раскроем”. И Путин прямо с этапа отпускает. Злится, чуть не плачет – а поделать ничего не может» ( стр. 413).  А Березовского всё-таки достали. Да и о своей судьбе олигархи не плачутся – через год выпустят. Думаю, что сомневаться в этом не приходится.

Эта часть заканчивается восхитительным памфлетом, одой так называемому «социальному партнёрству: «Понемногу, понемногу богатство и просвещение просачиваются вниз. Для того ведь в девяностых всё и затевали». Сомнений быть не может, именно «для того».

Что касается эпилога, то, вероятно, при переиздании «Тайн горы Фудзи…»  эта «Последний бой…» войдёт в неё. Или это только начало следующего романа? До августа 2020 года осталось десять месяцев.

Санкт-Петербург