Литературная критика

 

1. Однако даже беглый взгляд заставляет усомниться в жизненной реальности по­доб­ной конструкции. Нужно сразу разграничить понятия: есть собственно авторские права, ко­торые касаются самого автора: право на имя, на приоритет, на целостность про­из­ве­де­ния. А есть авторское право, ничем, кроме финансов и извлечения возможных доходов из про­изведений искусства не интересующееся. Основной субъект этого авторского права – как раз не автор, а издатель. Ибо основной круг вопросов, входящих в авторское право вер­тится вокруг того, кто имеет и на каких условиях право издавать то или иное про­из­ве­де­ние.

 

Взять, например, такую норму, как право наследников в течение какого-то времени распоряжаться писательскими рукописями. "Автобиография" М. Твена увидела свет в 1925 году, то есть через 15 лет после последнего путешествия писателя, "Письма с Земли" в 1962 году, по каковой причине они не попали в замечательное 12-томное советское издание М. Твена, до сих вызывающее слюнки вожделения у книголюбов и книжных коммерсантов. А "1603" год -- очень острая, посыпанная эротическим перцем повесть, совершенно, казалось бы, немыслимая у создателя "Тома Сойера", --  лишь в конце 1980-х. Кое-что же вообще еще парится в семейных застенках, и сколько оно там пробудет и выйдет ли на свободу вообще, вопрос, который адресовать не к кому, и ответ на него можно получить такой же как и сам вопрос -- то есть чисто риторический.

 

Разве Марк Твен так решил, разве он этого хотел (его заметки в заголовках типа "опубликовать через 50 лет", "опубликовать через 100 лет", и даже "опубликовать" через 500 лет думаю, были своеобразным криком израненной ханжеством американской потребкультуры души более, нежели волей, выраженной в здравом уме и твердой памяти). Получается, что не автор, а кто-то другой распоряжается тем, что из сказанного им, когда и как можно доводить до всеобщего восхищения, а что нет.

 

И уж совсем неказистая история случилась с письмами Стивенсона к родителям. Их приобрел на аукционе некий американский толстосум, и заломил за них такую цену, что ни одна библиотека, ни один архив не готовы раскошелится до них. Так и лежали они, закурокованные в архивах этого деляги, а может, лежат и до сих пор, и даже понюхать никому он их не дает. А душеприказчик и друг Стивенсона Колвин, так тот вообще издавал писателя, добавляя или убавляя строки по своему произволу. Когда однажды обнаружился неизвестный автограф писателя, в котором оказалось 4 лишних строки по сравнению с каноническим изданием автора и Колвина спросили, почему он обрезал их, тот ответил: "Я думал, так стихотворение будет веселее".

 

Не повезло и нашему алтайскому писателю Гребенщикову. Он все последние годы своей жизни провел в эмиграции в Америке: сначала в их штате Массачусетсе, где он даже организовал деревню Чураевку, а потом во Флориде. И если массачусетские американцы открыты для сотрудничества, постоянно предоставляют и совершенно бесплатно алтайским исследователям материалы, то флоридские американцы зажилили немалые у них архивы писателя, и нашим не дают, и сами ими не пользуются: на фиг им нужен русский писатель с какого-то Алтая.

 

Не обсуждая пока, справедливо данное положение или нет, заметим, что авторское право не всегда, оказывается, сопрягается с автором.

 

 

 

2. Любопытно поразмыслить над некоторыми понятиями поднятого вопроса.

 

А именно, кто такой автор и кто такой издатель. Кажущаяся самоочевидность этих определений вызывает неприятный шумовой эффект, мешающий нащупать самый корень вопроса.

 

Издатель может быть бизнесменом, либо чиновником. В первом случае мы имеем книжную индустрию как коммерческое предприятие. Такое может существовать только в рамках рыночных отношений и условиях демократического общества. Издатель-бизнесмен ставит на кон получение прибыли. Во втором случае издательство выполняет идеологические функции, пропагандируя некоторые идеи. Таковое имело место в условиях социализма и еще раньше тоталитарного государства, либо, например, в средние века, когда монополия на культуру и образование принадлежала церкви. Подобный тип издательства имеет место и сейчас, ибо так называемое "демократическое общество" не может для своего полноценного существования обойтись без вливания некоторой дозы идеологического опиума для народа. Например, очень мощным потенциалом обладают религиозные издательства, в частности, католические. (Заметим, что чисто коммерческие издания также выполняют определенные идеологические функции: ну не позволят им, каким бы денежным дождем это не обернулось, пропагандировать нечто противное духу демократии и рынка).

 

А вот автор не может быть издателем. Он может работать редактором, директором издательства (хотя психологически, конечно, очень трудно совместить авторство и стоять на противоположной стороне баррикады, хотя, в жизни бывает всякое), корректором. Наконец, автор может быть даже с ног до головы подчиненным издательскому бизнесу, но издателем он быть не может. Здесь чаще всего, когда такое бывает, наблюдается раздвоение личности.

 

Коренное отличие автора и издателя в том, что автор -- всегда единица, один в поле воин, хотя бы и был представлен авторским коллективом (по редакторскому опыту скажу: все подобные коллективы --  чистейшая фикция).

 

А издатель -- это структура, общественный институт с определенными функциональными характеристиками: получение прибыли, либо пропаганда.

 

В этом смысле и бизнесмен, и даже директор издательства, то есть тот, кто эдак посматривает сверху вниз на разную копошащуюся авторскую мелочь пузатую наподобие того, как в деревенском туалете посматриваешь через очко на разных гадов, оживляющих дерьмо своим непрестанным ворошением, то есть вроде бы находится на самой вершине издательской пирамиды, не в состоянии в отличие от писателя, который вменяет себе в закон единый произвол, действовать согласно указаниям голоса свыше. Бизнесмен, если он попытается нарушить, или, скажем, нарушает постоянно правила игры, разорится, чиновника же либо уволят, либо, если он уже при такой власти, что уволить нельзя, свергнут.

 

Строго говоря, меценат -- тоже не издатель, ибо спонсировав автора, он отдает его произведение на растерзание книжной индустрии. И даже тот Меценат, который был первым, не только материально поддерживал авторов, но и был идеологическим их посредником и прикрытием перед теми, кто...

 

Заметим также, что издательство -- это один из элементов книжной индустрии; за ним и рядом с ним следуют библиотекарь, книжная торговля, система продвижения книги (то что теперь выродилось в рекламу, а в советские времена организационно оформлялось в отделах пропаганды и агитации культуры). Другими словами, издатель -- это целая система в отличие от автора.

 

 

 

3. Теперь следует разобраться, кто такой автор. По натуре, мы это в общем-то все понимаем: автор -- это тот, кто хоть что-нибудь написал новое, сотворил. Я полностью разделяю эту простую, обыденную точку зрения и нет никаких противопоказаний, чтобы думать иначе.

 

Однако, для авторского права автор -- это тот, кого можно определить юридически, то есть тот, кто может вступить в правовые отношения с издателем. Ясно, что таковых ничтожно мало от общего числа пишущих, возможно 1/1000 (оставим в стороне сложный вопрос, что тот пишущий, который не печатается недолго протянет в авторском звании – пишущему, как футболисту игровая практика, нужно регулярно сверяться с читателем).

 

Да и чисто технически автору, за душой у которого только рукописи, очень трудно доказать технически право своего первородства: ведь недаром столетиями ведется спор об аутентичности текстов, и при всем мощнейшем графологическом, техническом инструментарии (рентгеновский, дактилоскопический и прочие анализы) такие споры редко приводят к однозначному результату.

 

По этому поводу есть у нас в загашнике историйка, которая под тяжестью лет перешла в разряд комических, а в момент ее протекания таковой не казалась. Был у нас будущий олигарх, который верховодил в издательском кооперативе, и зазывал с широкой душой к себе начинающих авторов: наше де издательство открыто новым именам, у нас де внимательный и квалифицированный редакторский коллектив, ну и вся х**ня в том же духе. Неизбалованный, особенно в провинции автор, ринулся туда, авось что-нибудь да в самом деле как-нибудь.

 

Как-нибудь и оказалось. За все время существования кооператива так ни один автор оттуда и не шагнул в печать (за исключением тех, что немилосердно издавались за свой счет на поганой бумаге и даже без корректорской правки). Зато появилось несколько сборников и рассказов и стихов этого будущего олигарха, которые ко всеобщей оторопелости были составлены из присылавшихся рассказов. Несколько обиженных авторов сунулись в суд, но их даже на порог не пустили, то есть физически не стали даже дела заводить: они приносят заявление, а его у них не принимают. То что их противником был олигарх, не имело никакого тогда значения, ибо олигархом-то он был будущим, а тогда простым кооператором.

 

Все же мой друг Володя Марченко проявил настырность и сумел добиться у суда рассмотрения своего дела. И оказалось, что предъявить ему в защиту своих авторских прав нечего. Ну, принес он отпечатанный на машинке экземпляр. Так его в суде на смех подняли: он отпечатал его за свои деньги у той машинистки, которая работала в том издательском кооперативе. И у олигарха был точно такой же экземпляр того же самого рассказа, отпечатанный на той же самой машинке, даже и без следственного эксперимента все было ясно, как день.

 

К несчастью, Володя ранее напечатал этот рассказ в местной "Правде". И это продлило его агонию. Сам он жил в районе и попросил сходить в редакцию меня. Мне там рассказ не дали: переписывай мол, если хочешь. Во-первых, на такой подвиг даже ради дружбы я не был готов,  во-вторых, что значила бы моя копия? Я ее точно так же мог бы переписать и из удостоверенного силой печатного слова сборника олигарха. Все же я записал номер газеты, где был опубликован володин рассказ. Но дело в том, что он в газете в свое время дал его не под своим именем, а под псевдонимом, и в суде ему открытым текстом сказали: "Может будущий олигарх и вор, но это никак не доказывает, что этот рассказ твой. Он может с таким же правом утверждать, что это именно он печатал под этим псевдонимом".

 

Короче, в этой истории право копирайта без особых хлопот нокаутировало право автора: посчитав автором того, на стороне которого был копирайт. И как можно выявить подлинность авторства в данном случае, я даже не знаю.

 

4. Но и когда авторство стоящего на обложке не подлежит сомнению, все не так-то просто, ребята. Из дальнейшего изложения будет также ясно, что и претензии автора на исключительные права, если рассматривать их не юридически, а просто с позиций здравого смысла, на произведение целиком, смехотворны и нелепы. Однако только с таким автором может иметь дело издатель, ибо, опутав его договорами, правами и обязательствами, оно делает его частью книжной индустрии. То есть опять же авторское право, имея дело с юридически признанными авторами, отторгает от этого авторского массива 999/1000 пишущих и игнорирует впаянную в каждое произведение -- халтуру ли, шедевр ли -- ткань предшествующей культуры, то есть не имеет никакого касательства до большинства авторов.

 

Именно с легкой подачи людей, свихнувших себе мозги на идее авторского права уже заканчивается второй век никчемного и ненужного спора об авторстве шекспировских пьес. Ибо он постоянно упирается в мысль, что у пьес был обязательно один автор -- либо Шекспир, а если не Шекспир, то обязательно кто-нибудь другой. Такая простая мысль, что пьесы всегда создавались и, хотя и в меньшей степени, создаются именно коллективом авторов, даже и не просачивается в головы спорщиков (речь идет не о так называемой групповой теории, когда разным пьесам приписывают разных авторов).

 

Но именно так писались пьесы Лопе де Вега, Гольдони, Мольера... Всем им было не до авторского вопроса (этот вопрос для них стоял очень остро, но совсем в ином ключе), им надо было обеспечивать театр свежим материалом. Поэтому они хапали его где только могли, не стесняясь переносить целые сцены и куски, как из своих прежних пьес, так и пьес своих коллег-соперников. А те в свою очередь поступали точно так же. В процессе работы над спектаклем актеры, антрепренеры меняли порядок сцен, вставляли свои реплики, то есть кроили текст, кто во что горазд.

 

Хорошо это показано в двух старинных английский пьесах: "Репетиция" и "Критик". Во второй из этих пьес актеры наяривают на репетиции любовную сцену и так раздухарились, что автор вынужден был их прервать: "Эй-эй, там на сцене. Что за чушь вы несете. Ничего подобного в тексте не было", "Ах, сударь", ставит его на место актриса, "не прерывайте нас в такой момент. Вы нам мешаете переживать".

 

Точно так же должны были писаться и пьесы Шекспира. То есть автор у них был коллективным. Но тот факт, что ни современникам, включая конкурентов, ни наследникам и в голову не приходило ставить под вопрос имена Шекспира, Лопе де Вега, Мольера как главных создателей пьес, свидетельствует, что они играли ведущую роль во всем этом процессе. И весь этот гам о подлинном авторе мог возникнуть и возникнул в эпоху авторского права.