Онтологические прогулки

Третий сезон. Зима

         1

Поглупевшее наше человечество наивно, не понимая великой хрупкости своего бытия, не ощущая, что оно застряло на кончике иглы и достаточно внезапного порыва ветра... Прекратив работу добровольного этического мученичества (в чем и было существо бессчетия жертвенных ритуалов и аскез), перекрыв душам пути такой работы, человечество уже не защищаемо Бытием и может быть унесено любым микробом, любой "случайностью".

         2

Откуда взяться в сегодняшнем мире высокому вдохновению? Ведь исток вдохновения – идеализм, "энергия заблуждения". А сегодня заблуждаться может только круглый дурак, то есть чудо наивности, настолько чистое существо, что не замечающее всеобщего бесстыдства. А созидать "ни для кого" – удел "рыцарей веры", но есть ли они сегодня? Творчество как работа со своим сознанием, имеющая ту свою абсолютную корысть, для которой нужен колоссальный внутренний беспричинный экстаз.

         3

Когда-то много говорили о том, что однажды техника освободит человека от механического труда, и все станут художниками и общество уподобится цветнику. Дождались и что? "Креативные" люди бродят толпами. Писатели и особенно писательницы от 12 лет до 82-х буквально заполонили пространство. Я сам в 90-е наблюдал этот внезапный взрыв словесной одаренности, когда из самых глухих мест 20-летние девушки привозили в наше издательство свои романы, написанные бойкой, "набитой" рукой. Причем, пытаясь понять, откуда такая прыть, я вспомнил как-то дочку моего московского племянника, которая с трех лет была на короткой ноге с компьютером, разговаривала с бабушкой совершенно взрослым языком огромного информационного диапазона (законченный технологический человечек), атаковала её каверзными вопросами и непрерывно поучала, поражая ту всезнайством. Беседуя с 20 - 25-летними романистками, я с удивлением обнаруживал по крайней мере две вещи. Отсутствие какой-либо гуманитарной фундаментальности (интернетовское "образование") и абсолютную сексуальную раскованность. Вероятно, Александр Верников был прав в своей гипотезе.  С юного детства современные поколения избавляются от "тормозящих" табу, от "зажатости" и смущенности (от великого Смущения перед необъятностью тайны), вступая в беспорядочные половые контакты при первых признаках реального пола. Это становящееся обыденным бесстыдство снимает тормоза и с воображения, и с языка: "чакра речи" работает безостановочно. Субъект становится стопроцентно технологичным, то есть словесно одаренным. Никаких "мук творчества".

       Здесь-то и обнаруживается феномен двух культур: культура стыда и культура бесстыдства. Феномен не только двух моралей, в одной из которых этика полностью вычеркнута, но и двух эстетик. Во второй эстетике: бессчетие гениев. Всем мышкам бесплатный сыр.

         И что мы видим в реальности буден? Один из "раскованных" преподавателей Санкт-Петербургского университета, изощренный эстет и эстетик, расстреляв любовницу-аспирантку, режет ее на куски и выбрасывает в Мойку. Общество восприняло это с изумительным спокойствием..

         Когда бы у меня была кафедра, я бы сказал: обходите стороной всезнаек и творческие союзы; бойтесь людей изощренных, бойтесь людей креативных, именно они столкнут Землю с оси, удовлетворяя своё тщеславие. Пытайтесь растить своих детей простыми и самокритичными, непритязательными и кроткими; не поощряйте в них жадность, ибо она многолика и многостремительна, не пощряйте в них "таланты". Лишь тогда у Земли возможно будущее.

         4

Тот, кто действительно чувствует, что существенное и сущностное искать вовне бессмысленно, по всей вероятности, уже настранствовался в прежних жизнях. Сегодняшние ребята, клиенты цивилизации, скорее всего живут на Земле в первый (второй, третий) раз и потому жадно устремляются увидеть всё внешнее, всё дальнее и удаленное, всё потрогать, пощупать; вкусить ото всего. Естественный инстинкт новичка.. Другое дело, когда такой "накаченный" промокашка начинает строить из себя гуру...

       Но есть и третья сторона. Людям кармически взрослым или пожилым крайне неуютно в этой среде, посреди этой суетно галдящей, еще совсем не знающей объема жизни клиентурой. Им порой крайне дискомфортно, для них жизнь в нашем эоне – испытание испытаний, поскольку уединение стало почти невозможным, всюду галдеж. Хотя они уже (и давно) знают, что всё сущностное – внутри, вибрации внешнего галдежа столь сильны (порой уже инфернальны), что не отрешенность становится паллиативной.

         Так что все серьезные упреки современному человеку на самом деле относятся лишь к крошечному "пограничному" человеческому слою. А клиенты цивилизации, в том числе интеллектуальные лжеэлиты невинны всё по той же причине блуждания во внешнем, так что тексты просветленных сегодня понимаются ложно, то есть лжепонимаются, будь то Упанишады, Хуэй-нэн или Кришнамурти. Просветленные отвязаны от слова, нынешние "наставники" к нему привязаны. Соответственно, и к красоте, к прекрасному они относят эмоционально-хищнические свои переживания. И тут уж ничего не поделаешь. Подросток не виноват, что он всего лишь подросток.

         5

Подслушал поэтов, говоривших, что поэзия может исцелить человека (человечество). Сколь детская ошибка. Поэзия может в лучшем случае исцелить самого поэта, то есть побудить к громадной внутренней работе. Суть многих ошибок – в ориентации вовне. Самоисцеление, самотрансформация – вот задача и путь, а не целительство.

         Но всем нам известно, как часто большие поэты неотвратимо погружаются в океан мрака и преступления против бытия. Так поэты ли они или просто виртуозные словесники?

         6

Боль – свидетельство непорядка, нарушенности гармонии. Но самодовольный гармонический порядок громадного концентрационного лагеря, каким является наш земной мир, отнюдь не цитадель добра. Миллиарды людей, каждый из которых убежден, что сеет благо и работает на абсолютное добро, ведут мир сквозь сгущающийся Аид к эпицентру беснования, на воротах которого будут нарисованы ромашки и счастливые улыбки идиотов.

         7

Собственно, человеку, не испытывающему влечения (или утерявшему его) к грубой, площадной, "голливудской" эстетике, делать нечего в нашей эпохе, где всё перекрыто этой оптикой гогота и самодемонстраций "природных даров". Потому-то всё прощается и бандитам, и ворам-политикам, и откровенным лжецам. В людях уже нет отвращения в трупному зловонию. Понятие "голливудская этика" абсурдно.

         8

Разврат (интеллектуальный прежде всего) увлекателен, а путь чистоты ("путь чая") обладает ароматом, который абсолютно в стороне от атмосферы любого авантюризма. И вместе им не сойтись. В этом драма жадных и жадности.

         9

Как легко мир сдает органику во всем, как легко переходит на синтетику, на костыли и протезы. Какой-то важный óрган, орган высшей бдительности, атрофирован. Мир сдвигаем в ненависть ко всему естественному.

         10

Писатель- или философ-атеист – это охотник с плохо натянутым луком, его стрелы никогда не долетят до цели. Ибо предмет стрельбы – бесконечность.

         11

Перечитывал на днях давнее ко мне письмо замечательного болгарского кинорежиссера и философа Крумова, где тот вспоминает строки из Первой элегии Рильке, там, где поэт описывает страх, который его обуял уже при отдаленных голосовых явлениях ангела: "Так не преддверие ль ужаса есть красота? Не начало ль его, что одно только нам и по силам?.. В каждом ангеле – ужас..." Красимир признавался, что эти строки всегда его тревожили. Что здесь поставлен некий предел романтической тоске по красоте, которая в современном мире мутировала в опасную социальную утопию. "Каждый раз, когда приезжаю в Германию (а он там преподавал много лет в киноакадемии), я остро чувствую эту живущую здесь внутреннюю установку и даже потребность в эстетизации страшного, одновременную с чрезмерным презрением к бытовому". Рильке почувствовал некий убийственный корень в самом феномене красоты и пережил испуг, великое смущение.

       Крумов прав: город-чрево страшен, и этот идущий от него ужас прикрываем лоском и блеском наводимой изо всех сил красоты. Европа стала истинным мастером в искусстве эстетизации всего и вся, дабы никто не догадался об алчном чудовище, призванном проглотить нашу душу и даже так, чтобы мы об этом и не вспомнили.

         Хотя Рильке имел в виду иное, говоря, что подлинная красота людям не по силам, и потому, когда она случается, то идет напрямик к Богу. А красота ангела такова по силе, что соприкосновение с ней абсолютно разрушительно для человека. Здесь тонко и точно подмечены онтологические уровни и слои, среди которых и наша экзистенция, отнюдь не самая мощная.

       Вот почему я всегда был за правду созерцания той естественной деградации, которой является жизнь и всё, созидаемое человеком; за правду созерцания экзистенции, какова она есть, когда прекрасное светит нам с той стороны, а не с этой, нами изготовляемой. Современный человек ничего кроме красоты-подделки (т.е. лжи) изготовить не может. Красоту не симуляционную (её искры, фрагменты, флюиды, касанья) мы можем лишь воспринимать, но никак не творить. "Прекрасные города" – это ужас. Обиталища человека должны оставаться во всей своей шероховатости и естественной органической хаотичности, в недовершенности и осыпаемости. Это раздражает? Да, жизнь раздражительна, красота усыпляет внимание. Лужа посреди города? Так ли уж это плохо? Дома в старинной патине стен, в подтеках, пятнах; развалины старого завода, парк, разросшийся до невероятия и перешедший в лес; естественные в своей бедности и неподверженности модам люди, не пытающиеся выглядеть красивее, моложе и веселее, чем они выглядят перед Богом, – разве мы не должны дышать правдой? Дышать красотой, измышленной менеджерами по продажам? Нет уж, увольте. Культ кукольного благообразия прикончил нашу "протезную цивилизацию", в центр которой всунули машину, которая до последнего винтика сделана "по законам красоты".

         12

Рильке, разумеется, никогда не считал, что целью художника может являться красота. "Искусство, – писал он, – это страсть к целостности. Его результат – невозмутимое равновесие полносоставности". И в то же время подлинную красоту, то есть красоту духовную, красоту мира полносоставного (т.е.истинного), где все времена слиты в единое, мы выдерживать не в состоянии. Лишь малая щепотка этой красоты уже дает нам почувствовать невероятный объем бытия, восстанавливая в душе все необходимые критерии кротости и божественного внимания.

         13

Когда мне как-то пришлось вести философский семинар (на обывательском уровне, для киноманов), то частенько говорил молодым людям: посмотрите, как просто вас обманывают – вместо духовной правды вам подсовывают "законы красоты", которым внушают служить. Вам внушают, что красота есть с одной стороны оболочка, форма, а с другой – что она, мол, истина. Вас дурачат, ибо разве оболочка, которую раскрашивают и татуируют, может быть истиной? Между тем есть красота самого бытийного процесса, отторгающая всякую ложь, в том числе блеск оболочек, тату и других пропагандистских сигналов, рассчитанных на восхищение и внимание. Но фокус еще и в том, что бытийная красота не есть то, что видно сразу, она всегда есть результат абсолютно индивидуальной интуиции. Вот почему на Востоке и говорят: истинный будда – это не-будда. И я говорю дальше: истинная красота – это не-красота, это что-то совсем иное; ее природа внесоциальна, это не то, что вам с детства навязывают в качестве красоты, из-под которой вас уже не видно...

       Но понять этого они, увы, не в состоянии: они уже родились головными людьми. Красота в их ощущениях это комфорт, поставляемый их примитивным рецепторам. Они в замкнутом круге. То, что искусство сегодня – менеджмент, они понимают, но полагают, что так и должно быть. Ублажить, чтобы получать за это деньги.

         14

Мы не знаем, что на самом деле происходит в мире, ибо мы отгородились от него словами, логикой, правилами эстетических условностей.