Комментарий | 0

И. А. Ильин о сопротивлении злу силою

 
 
(Критические заметки)
 
 
Иван Александрович Ильин
(1883 -1954)
 
 
 
 
 
Известно, что в своем произведении «О сопротивлении злу силою» И.А.Ильин жестко критикует Л.Н.Толстого за его доктрину непротивления злу. И, надо сказать, есть за что! Например, Толстой утверждает, что «борьба всегда остается… деятельностью, в корне исключающей возможность признаваемой нами христианской нравственности» [«Религия и нравственность»]. Что патриотизм есть «дикое суеверие» [«Царство Божие»]. И что «любовь к отечеству» есть нечто «отвратительное и жалкое» [«В чем моя вера»].
 
В ответ Ильин с возмущением пишет: «Неизбежным выводом изо всего этого отвержения является отрицание родины, ее бытия, ее государственной формы, ее обороны». С точки зрения Толстого, получается, что «братского сострадания достойны все, а насилия не заслуживает никто; надо отдать отнимающему врагу все, что он отнимает, надо жалеть его за то, что ему не хватает своего, и приглашать его к переселению и совместной жизни в любви и братстве. Ибо у человека на земле нет ничего такого, что стоило бы оборонять на жизнь и смерть, умирая и убивая».
 
Это критика идеи непротивления злу с точки зрения государственника и патриота, каковым несомненно является Ильин. И она вполне оправдана и правомерна. Сомнение вызывает другое, а именно: предпринимаемая Ильиным в этом произведении попытка привлечь христианство для обоснования необходимости применения насилия. «Физическое пресечение и понуждение, – пишет Ильин, – могут быть прямою религиозною и патриотическою обязанностью человека… Исполнение этой обязанности ведет его, в качестве участника, в великий исторический бой между слугами Божиими и слугами ада; и в этом бою ему придется не только обнажить меч, но и взять на себя бремя человекоубийства… Сопротивление злу всегда мыслилось и творилось как активное, организованное служение делу Божьему на земле; и государственное дело осмысливалось не вне христианской любви, а в ее пределах».
 
То есть, по мнению Ильина, сопротивление злу насилием не только не противоречит христианству, но, в известной степени, может быть даже санкционировано христианством. Вот это мне и представляется ошибочным. Дело в том, что христианство – это, прежде всего, проповедь любви. Любовь, наряду с верой и надеждой, является одной из трех главных христианских добродетелей. Вспомним слова Христа, произнесенные им в Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано: «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» [Мф. 5, 43-48].
 
Таким образом, христианство отрицает любое насилие. Не случайно ключевая формула Христа, высказанная им в Гефсиманском саду во время ареста, – «все взявшие меч, мечом погибнут» [Мф.26.52]. И это понятно, потому что, согласно Новому Завету, все люди друг для друга – братья и сестры во Христе. Как сказано в послании апостола Павла к Галатам, «во Христе мы принадлежим не только Богу (как Его сыновья), но и друг другу (как братья и сестры)» [28]. Поэтому христианство противоположно и насилию, и государ­ству как аппарату принуждения, то есть насилия.
 
Пафос христианства – смирение перед жизнью. Это объясняется исторически, поскольку первоначально христиан­ство возникло в Римской империи как религия рабов, религия бесправных, которым ничего, кроме смирения, не остава­лось. Видимо, доктрина христианства исходит из того, что зло, будучи нежизнеспособным, должно уничтожить само себя, а потому со­противляться злу – бессмысленно, надо просто покоряться судьбе и любить друг друга, и тогда, после самоуничтожения зла, оста­нется одно добро.
 
Ильин, по своему темпераменту, принять эту доктрину, конечно же, не мог. Его взгляды – это взгляды воина и государственника. Но, с другой стороны, будучи человеком религи­озным, он не мог и искать обоснование своим взглядам вне религии. Поэтому он делает попытку совместить несовместимое: христиан­ство и государственность, любовь и насилие. Для этого ему приходится вводить множество новых искусственных понятий, которые не имеют в реальности никаких аналогов. Таковы у него «отрицательная любовь» (то есть любовь к преступнику, которая признает возможным наказание его за проступок), «духовный компромисс», а также нелепое требование очищения после совершения геройских по­ступков.
 
Так, Ильин пишет: «В известных, строго определенных отношениях и случаях (например, в случае защиты Родины – Ю.С.) человек власти и меча должен уметь совершать поступки, явно расходящиеся с его собственным идеалом святости и совершенства (то есть с христианским идеалом  – Ю.С); он должен иметь в себе силу отстранить свое внутреннее несогласие, удержать свой личный протест, победить в себе возможное отвращение и совершить необходимое... Но вне действия ему естественно и необходимо освещать себя Божиим лучом… Это необходимо ему не для того, чтобы осудить свои действия, совершенные в период борьбы как якобы постыдные, но для того, чтобы укрепить в себе способность к духовному компромиссу… Духовный компромисс ищет и находит самый праведный исход из всех имеющихся неправедных исходов. Но и этот самый праведный из неправедных остается, конечно, неправедным, несмотря на весь его героизм, на всю его религиозную осмысленность и духовную красоту… Вот почему настоящая борьба со злом может и должна вестись в совмещении духовного компромисса и следующего за подвигом религиозно-нравственного очищения».
 
То есть, по Ильину, сражаясь за Родину и совершая подвиг, человек не только не заслуживает одобрения с точки зрения требований христианской морали, но, напротив, обязан проникнуться сознанием своей греховности и необходимости очищения от своего героизма. Конечно, подобная попытка найти компромисс между необходимостью сопротивления злу силою и христианской моралью выглядит крайне искусственно и неубедительно.
 
Происходит это оттого, что противоречия с реальностью заложены в самом христианстве. Мир для христианина – это царство сатаны, то, что надо преодолеть. Это вынужденная остановка на пути к Богу. Его задача – смиренно выдержать свалившиеся на него вместе с жизнью испытания, чтобы, освободившись от них, быть достойным Царствия Божия. Как сказано в 1-м послании Иоанна [2:15-17], «не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек».
 
Христианская мораль – это мораль «не от мира сего». Ее не интере­суют реальные условия, в которых живет человек. Поэтому она отрицает насилие и отрицает государственность как инструмент насилия. В этом смысле Толстой оказывается куда более последовательным христианином, чем Ильин.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка