Онтологические прогулки

1

Федор Михайлович Достоевский, в романе «Братья Карамазовы», рассказал притчу о великом инквизиторе. Напомню вкратце ее содержание.

Дело происходит в ХVI веке, в Испании, в городе Севилья, когда по всей стране пылали костры инквизиции. В это время в городе появляется Иисус Христос. Он ходит по улицам и люди узнают его. «Он простирает к ним руки, благословляет их и от прикосновения к нему исходит целящая сила… Народ плачет, целует землю, по которой он идет, а дети бросают перед ним цветы, поют и вопиют ему: «Осанна!».

Все это крайне не нравится великому инквизитору, тому самому, который только что отправил на костер очередную партию еретиков. Он приказывает арестовать Христа и сопроводить его в тюрьму. В камере он обращается к Христу с речью, в которой обосновывает этот свой поступок. Вот ее основные тезисы.

Учение Христа о свободе игнорирует природу человека. «Ничего и никогда не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы». Свобода предполагает самостоятельность в принятии решений и ответственность за их последствия, но люди, по своей природе, «малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики». Свобода для них – бремя невыносимое. И «нет заботы беспрерывнее и мучительнее, для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться». Учитывая это, церковь избрала другой путь. Она отвергла учение Христа и установила свой порядок вещей. «Мы взяли… меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными». Но поскольку сделано это было от имени Христа, появление его среди людей является угрозой установленному порядку. Поэтому Христос должен исчезнуть, иначе он будет сожжен, как еретик.

Главный вывод из этой притчи очевиден: от имени Христа людям была навязана идеология, не имеющая ничего общего с подлинным учением Христа. Страшный вывод. Ведь если это действительно так, то все время существования христианства человечество шло в направлении не спасения, а напротив, катастрофы. Посмотрим, насколько такой вывод может соответствовать реальности.

2

Известно, что в основе христианской доктрины лежит неоплатонизм. Считается, что основоположником его является Плотин, античный философ, последователь Платона, живший в Египте в III веке нашей эры. Но на самом деле, идеи неоплатонизма намного древнее. Впервые они возникли еще у Филона Александрийского (начало I в. н.э.) на них была построена идеология апостола Павла (60-е годы), и они отчетливо проявились в Евангелии от Иоанна в отождествлении Христа с Логосом (около 100 г.). Так что христианство с самого зарождения возникало под сильным влиянием неоплатонизма.

Но доктринально неоплатоническую интерпретацию оно получило у Августина, гиппонского епископа, жившего в IV-V в.в. Августин считал, что неоплатонизм ближе других учений подошел к пониманию христианской идеи. Он логически вытекает из текстов Платона и потому является завершающей, высшей стадией развития античной премудрости. На самом же деле, неоплатонизм возник из ошибочно истолкованных первых трех гипотез платоновского диалога «Парменида» и не имеет к Платону никакого отношения. Это умозрительная теория, авторство которой полностью принадлежит Плотину.

Напомню, космос неоплатоников предполагает существование трех ипостасей сущего, последовательно вытекающих друг из друга. В центре его находится Единое, понимаемое как абсолютное Благо, из которого от переизбытка мощи эманирует, то есть истекает поток божественной энергии. По мере удаления от источника, количество энергии уменьшается, образуя тем самым, две другие ипостаси: Нус (Ум) и душу. Ум содержит в себе первообразы вещей, душа – проекции этих первообразов. За пределами души энергия блага иссякает. Дальше начинается область материи, которая понимается как чистое небытие, характеризуемое в неоплатонизме как абсолютное зло. Весь зримый чувственный мир, в том числе и человек, возникает в месте соприкосновения души с материей, то есть Блага с небытием.

Так мир оказывается разделен на высшую и низшую природу. Чем ближе к Единому, тем больше совершенства, света, божест­венного ума. И наоборот, чем ближе к ма­терии, тем больше тьмы, плоти, бесформенности, страстей. Так возникает представление о человеке, как существе, совмещающем в себе в смешанном виде две природы – божественный дух и материю, то есть благо и зло. Поскольку все, что стремится к Единому, тем самым стремится к добру, а то, что провалива­ется в бездну материаль­ного – напротив, ко злу, идеалом жизни для неоплатоника является аскетизм, отказ от чувственной жизни и восхождение к божеству посредством умного экстаза. Достаточно сказать, что, по свидетельству Порфирия, ученика и биографа Плотина, последний настолько стыдился своего телесного облика, что не позволял скульпторам себя копировать и никогда не рассказывал о себе.

Как известно, неоплатонизм своими корнями уходит в пифагорейство, которое, в свою очередь, базируется на орфизме. Сам же орфизм в своей основе опирается на миф о Загрее, как первом Дионисе. Напомню, что согласно этому мифу сын Зевса Загрей был разорван и сожран титанами, после чего Зевс испепелил титанов своими молниями. Человеческий род, согласно представлениям орфиков, возник из смрада, образовавшегося после их сожжения. Поэтому человек представляет собой смесь божественного начала исходящего от Диониса-Загрея и начала демонического, исходящего от титанов. Вот этот миф и стал основой для построения доктрины неоплатонизма. Таким образом, неоплатонизм является сугубо языческой доктриной, берущей свое начало в самых древних пластах человеческой психики.

Построенная Блаженным Августином христианская доктрина представляет собой результат приспособления идей неоплатонизма к идеям Нового завета. Так, неоплатоническая идея об изначальной ущербности человеческой природы нашла воплощение в идее о первородном грехе, а область материи в неоплатонизме приняла вид преисподней, где царит сатана, как воплощенное зло. Можно сказать, что все христианство Августина основывается на этих двух идеях.

По версии Августина, Адам, будучи изначально бессмертным, нарушил запрет бога и, вкусив запретный плод, был наказан смертью. Тем самым природа человека была изменена и сделалась смертной. Поэтому то, что человек смертен, есть последствие первородного греха, наследованного людьми из-за грехопадения Адама. Смысл  жертвоприношения Христа заключается в том, чтобы своей жертвой искупить этот первородный грех и вернуть человеку бессмертие.

Версия эта не выдерживает критики. Я уж не говорю о том, что не существует никакой логической связи между жертвоприношением Христа и искуплением первородного греха. Да и бессмертным после жертвоприношения человек не стал, если не считать бессмертием посмертное пребывание в Аду, Чистилище или Раю. Значит, цель жертвоприношения была в чем-то другом. Но, кроме того, ни о каком первородном грехе Адама, который, якобы, распространяется на все последующие поколения, в Ветхом завете не сказано ни слова. Напротив, там сказано нечто противоположное: «Сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем остается» [Иезекииль 18.20].

Христос тоже нигде не говорит о первородном грехе. Более того, он не только четко отличает праведных от грешных: «ибо Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» [Мф. 9.13], но и перечисляет тех, кого считает праведниками: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» [Мф.5.6], «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» [Мф.5.8], Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» [Мф.8.9.], «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» [Мф.8.10]. То есть речь идет не о первородном грехе, а о вине за конкретный проступок.

Впервые идею первородного греха в довольно путаной форме высказал апостол Павел в своем Послании к римлянам: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и («с»? – Ю.С.) грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» [5.12]. Сам Павел высказал эту фразу в виде предположения, ведь он всего лишь человек, может и ошибаться. Но Августин развил из нее целую систему. Так что все эти фантазии о природной порочности человека полностью на совести Блаженного Августина. Чего стоили они людям, мы хорошо знаем из истории святой инквизиции.

Что же касается дьявола, идею которого Августин почерпнул у Иринея Лионского, то по версии Августина, это верховный правитель ада и подстрекатель людей к совершению грехов. Грехами же является все то, что имеет отношение к чувственной жизни и что доставляет человеку удовольствие. Человек не должен поддаваться искушениям дьявола, то есть не должен позволять себе ничего приятного, иначе его ждут вечные муки в аду и окончательная погибель. Причем, за все это человек должен любить бога, потому что бог все делает исключительно из любви к человеку. Правда, допускается любовь еще и к людям, но только, ни в коем случае, не к женщине, потому что женщина является источником соблазнов, а значит наверняка служит дьяволу.

Вот эта смесь из утверждений о врожденной греховности человека и его связи с дьяволом, в совокупности с постоянными угрозами наказания смертными муками, и стало тем, что мы называем христианской религией, предопределившей развитие европейской цивилизации на тысячу лет вперед. Видимо, здесь сыграло роль еще и манихейское прошлое Августина, от которого он так и не смог освободиться. Как скрытый манихей, он просто не мог представить жизнь, в которой не существовало бы абсолютного зла, заложенного в самой природе мироздания. Таким образом, христианство Августина – это не религия бога, а доктрина человека, сформированная под влиянием его личных фобий и соответствующих им пристрастий, в виде манихейства и неоплатонизма. В точности, как в «Легенде о великом инквизиторе» у Достоевского.

И вот, я задаюсь вопросом: так что же есть в христианстве от самого Христа? Что есть такого, чего нет в других религиях и культах, и что должно было в корне изменить пути человечества?

3

Известно, что у каждого явления есть внутренняя логика, независимая от интерпретации ее человеком, о которой сам человек может и не догадываться. Например, существование богов подразумевает мир, который остается для человека невидимым, симпатическая магия предполагает существование особого магнитного поля, а учение Платона об идеях – четвертого измерения пространства.

Чтобы ответить на вопрос о сущности христианства, необходимо определить внутреннюю логику этого вероучения. И здесь надо выделить главный, ключевой момент христианской истории. Таким ключевым моментом в христианстве, несомненно, является воскресение. Если бы не было воскресения, Иисус был бы просто одним из проповедников одного из вероучений. Но факт воскресения сразу меняет его статус, превращая из просто проповедника в бога.

Итак, Иисус есть бог. Но Иисус также и человек, поскольку родился от земной женщины. Значит, Иисус и человек, и бог одновременно. Причем, он совмещает в себе эти две природы, не смешивая их между собой. А это значит, что, в отличие от язычества, они друг другу не противопоставлены: человеческая природа не оскверняет собой божественную, как у неоплатоников, и не облагораживается смешением с божественной, как у орфиков, а существует на равных с божественной. Она не лучше и не хуже, а просто другая.

Надо сказать, что в христианстве эта ситуация породила множество споров. Суть их заключалась в трудностях с пониманием того, как могут в одном человеке совмещаться две природы – божественная и человеческая, при этом не смешиваясь друг с другом: если Христос единосущен богу, то он не может быть единосущен человеку, а если он единосущен человеку, то не может быть единосущен богу. В результате этого спора от ортодоксального крыла церкви отделились ряд иудео-христианских сект, принявших формулировки, предусматривающие тот или иной компромисс: Христос либо только человек, либо только бог, либо человеческое и божественное начала в нем перемешаны. Однако ортодоксальная церковь на компромисс не пошла и, не зная, как объяснить это противоречие, просто закрепила его в символе веры.

На Халкидонском Соборе в 451 г. была принята окончательная формула которая звучала так: «Верую во единого господа Иисуса Христа, единосущего Отцу, иже с Отцом неслиянно, неизменно, нераздельно; союз их отнюдь не отменяет их природ, но свойства каждой природы скрыты и воссоединены в одной личности и одной ипостаси». Это «несличнно и нераздельно», на мой взгляд, как раз и является тем фактором, который отличает христианство от других религий.

На первый взгляд противоречие кажется неразрешимым, так как объединиться в единое целое, при этом, не смешиваясь друг с другом, должны дух и материя, неизменность и изменяемость, вечность и время, предел и беспредельность. Но решение есть. Совмещение двух природ возможно, если рассматривать эту формулу, как бинарный архетип. Специфика бинарных отношений, как известно, состоит в том, что полюса бинаров могут существовать только благодаря взаимной передаче друг другу своих противоположных свойств. Причем передача их происходит там, где они граничат друг с другом. Например, свет может восприниматься как свет, только если он граничит с тьмой, также и тьма может восприниматься как тьма, только если граничит со светом.

Таким образом, если в ситуации с Христом имеет место бинарный архетип, то это значит, что между божественной и человеческой природами существует граница. Здесь природа человека переходит в природу бога, а природа бога переходит в природу человека. Бог становится человеком, а человек богом. Значит, должна существовать некая точка, в которой две сущности совпадают в одной ипостаси. Именно в этой точке только и может осуществляться принцип нераздельности и неслиянности, когда трансцендентная природа бога совпадает с тварной природой человека. Эта точка и есть главная тайна христианства.

По-видимому, Христос – это человек, достигший в силу своего совершенства точки соединения с богом. При этом сам он чувствует себя более человеком, нежели богом, что подтверждается некоторыми его действиями. Например, предвидя предательство Иуды и свой арест, он говорит Петру и сыновьям Заведдеевым, что душа его «скорбит смертельно». Он очень по-человечески боится страдания и смерти и, забыв о том, что он бог, с мольбой обращается к господу: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» [Мф. 26. 38-39].

Если исходить из этой логики, то разница между Христом и обычными людьми заключается только в том, что обычный человек не достигает точки соединения с богом, а лишь может приближаться к ней. Точкой же этой должно быть некое качество, благодаря которому человек, кардинальным образом отличаясь от всего живого, имеет нечто общее с богом. Я думаю, что таким качеством является свобода воли, что означает возможность делать выбор. Этим качеством обладает бог, а в природе им обладает человек. Все остальные живые существа в своей деятельности жестко ограничены рефлексом.

Но способность делать выбор переводит человека в разряд личности. Значит, точка, в которой человек становится личностью и есть точка его соединения с богом. Таким образом, личность в христианстве тождественна богу. А поскольку она тождественна богу, она бессмертна. Что Христос и демонстрирует своей смертью и последующим воскресением. Отсюда следует, что смысл жертвы Христа не в том, чтобы взять на себя якобы тяготеющий над человеком первородный грех, а в том, чтобы показать человеку на своем примере, что личность бессмертна и тем самым пробудить в нем веру в свое учение. В этом и заключается любовь Христа к людям, потому что готовность принести себя в жертву ради спасения другого человека – это и есть любовь.

Итак, способность делать выбор позволяет человеку приблизиться к точке соприкосновения с богом. Но выбор может быть либо правильный, либо ошибочный. Правильный выбор приближает человека к богу, то есть к идеалу, к уровню совершенной личности, каковой является Христос. Ошибочный же выбор отдаляет человека от бога и является тем, что мы называем грехом. Поэтому в качестве критерия выбора Христос предлагает любовь. Именно любовь должна подсказать человеку, как поступать, когда он оказывается перед выбором. Отсюда призыв Христа: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» [Мф.5, 43-48]. Что же касается неправильного выбора, то есть греха, то от него освобождает не жертвоприношение Христа, как это трактует Августин, а покаяние, поскольку искреннее покаяние является единственной гарантией от повторения ошибок.

Таким образом, христианство – это религия личности, в отличие от иудаизма, религии народа. Отсюда учение о свободе с призывом не подчиняться слепо закону, как иудеи, а сознательно делать выбор между добром и злом. Иными словами, христианство ознаменовывает переход от коллективного мышления к индивидуальному, от стада к индивиду. Христос – это и есть индивидуальность в человеке. Чем больше в человеке индивидуальности, чем больше в нем личности, тем больше в нем Христа. В этом преемственность христианства по отношению к иудаизму. В этом же отличие учения Христа от мрачных доктрин манихейства и августинианского христианства, порожденных извращенной фантазией и ненавистью к миру и человеку.

Да, прав был Достоевский, когда в «Легенде о великом инквизиторе» обвинил церковь в отступлении от учения Христа. Не захотела церковь повести человечество по предначертанному Христом пути, не направила свои усилия на воспитание свободного человека, способного принимать самостоятельные решения. Напротив, пошла по пути навязывания догмата и жесткой борьбы с инакомыслием. На протяжении двух тысяч лет огнем и мечем выбивала из человека охоту мыслить самостоятельно. Наверное, поэтому и не удалось избежать ни костров инквизиции, ни религиозных войн, ни, в конечном счете, «заката Европы», который мы наблюдаем в настоящее время.