Онтологические прогулки

О.Я.

Здравствуйте, Александр Степанович!

Меня очень увлекла в последнее время тема «мистического атеизма», который нам с Вами доводилось обсуждать. И вот на днях я решил «разобраться» со своими воззрениями касательно философии религии, написав очередной опус под названием «О вере и неверии. Диалог христианина с атеистом». <…> Хотел бы поделиться небольшим заделом к «Диалогу», который ненароком обнаружил в своей переписке <…>

— Неопределимый Бог апофатики[1] есть Абсолют, которого, уж если определять, то лучше всего через понятие «Ничто», а не «Нечто». Абсолют непроявлен, не имеет качеств и определений. Между тем как Бог-Творец есть сакральная персонификация Абсолюта, наделённая именами и качествами (всемогущество, всеведение, вездесущесть, всеблагость, премудрость и т.д.). Также можно сказать, что Бог-Творец и Бог-Промыслитель есть Абсолют, обращённый к миру, или, выражаясь иначе, проекция Абсолюта на проявленный уровень бытия, каковым, собственно говоря, и предстает наш мир. <…>

И если с эмпирической (низшей, как писал Шопенгауэр) точки зрения Бог считается реальным так же, как реальным считается и наш мир, то с метафизической (высшей) точки зрения Бог есть иллюзия так же, как иллюзией (майей) является и проявленное бытие. С высшей точки зрения нет ничего, кроме неопределимого Парабрахмана (Ниргуна Брахман, т.е. Брахман без качеств), о котором нельзя сказать ничего, кроме того, что он недвойствен, т.е. не знает по отношению к себе ничего другого (Кайвалья-Упанишада так и говорит: «Брахман один, без другого»). 

Выходит, что если проявленное бытие по определению двойственно, то в непроявленном, т.е. в Абсолюте, все противоположности снимаются и разрешаются. Что же касается нашей самости (Self), которую, разумеется, следует отличать от нашей эмпирической индивидуальности (Ego), то она полностью идентична Первоначалу, хотя и представляется с низшей точки зрения в качестве внешнего по отношению к нам Высшего Существа, т.е. Бога-Творца. <…>

С уважением и наилучшими пожеланиями,

Олег

А. Ч.

Здравствуй, Олег!

Прекрасная задумка и начало интригующее.

Я сейчас тоже погружаюсь в древнеиндийские представления о предельных основаниях мира — читаю статью об адвайте. Спасибо тебе за этот текст. В который раз убеждаюсь в инвариантности философских идей для любой цивилизации. Тут на днях на семинаре слушал доклад студентки иняза [факультета иностранных языков] об истории создания Книги перемен. Всё то же самое. Различия касаются только расстановки акцентов, которые делают даже не авторы древних текстов и их комментаторы, а читатель в зависимости от особенностей личного мировосприятия. Но они не существенны по сравнению с тождественностью самих идей и даже по сравнению со своеобразием языка, которым изложены.

Когда слушал доклад, мне в голову пришла мысль о том, что Восток (в широком смысле слова, включая Китай и Индию) изначально полагал то, что европейцы (начиная с древних греков) изначально раздробили, противопоставив субъект и объект, бытие и существование, дух и природу, а потом мучительно долго — в течение двух с половиной тысяч лет — собирали и никак не соберут. Но это специфика западной и восточной цивилизаций: аналитичность и синтетичность мышления и языка. Русская же цивилизация, как и во всем, где-то не то «в промежутке», не то во всеохватности.

С уважением,

АСЧ

О. Я.

Знаете, я вчера основательно призадумался, в чем ключевая разница между миросозерцанием человека западного и миросозерцанием человека восточного. Западный человек говорит: «Бытие по определению лучше небытия». Восточный человек говорит: «Небытие по определению лучше бытия». Оттого западному человеку испокон века хотелось сохранить собственное Я, эту каплю в море, пускай и в загробной, но все же жизни. Между тем как для того же индуса наши нелепые (с его точки зрения) представления о «том свете» суть все то же блуждание в лабиринте сансары. В этом отношении мне врезались в память слова Чорана: «Индийская философия полна не страха перед смертью, а ужаса перед рождением». А недавно я вычитал у одного иностранного автора, что с точки зрения атеиста беспокойство религиозного человека относительно бессмысленности жизни ввиду ее конечности бессмысленно. И вправду, как писал Шопенгауэр, ежели нас не беспокоит наше отсутствие прежде нашего рождения, то почему нас должно беспокоить наше отсутствие после нашей смерти? Религиозный человек всегда парирует тем, что, дескать, жизнь бессмысленна, если за ней идет вечная смерть.

Принимая такие правила игры, я возражаю (про себя, разумеется) следующим образом: ОК, а зачем умирать, если можно жить вечно, не прерывая жизненный процесс физическим концом? На это мне, естественно, ответят, что, де, вечная жизнь в этом мире невыносима. Соглашаясь с этим, я задаюсь следующим вопросом: к чему же тогда пробуждать ото «сна непробудимого»? И тут мне скажут, что, де, такова милость божья, отсылая при этом к той посылке, с которой, собственно говоря, и начинается вся эта диалектика, а именно к положению, что конечность жизни равна ее обессмысливанию. Стоит же мне задаться вопросом, зачем Всеблагому понадобилась вся эта нелепая круговерть, как верующий, дабы спасти свое безвыходное положение, укрывается в апофатике и напоминает о «неисповедимости путей Господних». А суть-то вся кроется в перенесении центра тяжести с настоящего в грядущее. Вот такие пироги...

А. Ч.

Красиво!

Но того, что было со мной до моего рождения и будет после смерти, я не знаю и знать не могу. При всех трудностях физического и нравственного свойства то, что есть, меня более или менее устраивает. Мне не нужно спасение и блаженство на том свете, и надежда имеет смысл только в этом мире и для этого мира. Надежда не на то, что моя жизнь на том свете станет райской или превратиться в полное забытье, а на то, что кто-то или что-то и впредь (даже после моей смерти) будет меня радовать также, как и сейчас, хоть ненадолго, хоть на миг. И уже ради этого стоит жить, а умереть всегда успеется: "В гости к Богу не бывает опозданий". "Искусство жить" в тысячи раз труднее "искусства умирания". Еще труднее "искусство жить и умирать", притом, нравственно и духовно.

А что касается "восточного человека", который — в противоположность человеку западному — предпочитает бытию небытие, то это и не человек вовсе, а плод философской фантазии. На самом деле абсолютное большинство людей даже в той же Индии никогда не жили в этом мире с такой установкой. Просто каждого в этой жизни что-то больно жалит, но это не повод истошно вопить о том, что хочется туда, где нет вообще ничего. Ни радости, ни страданий. Но что это за жизнь такая без радостей и страданий?! Даже боль есть лишь напоминание о том, что ты (слава Богу!) еще жив. Большинство людей бездумно повторяют за каким-нибудь Махавирой или Буддой фразы об избавлении от страданий вечного перерождения (сансары), но такой человек либо врет сам себе и, разумеется, другим, либо что-то с ним не так.

Вот, например, исповедующие джайнизм (предшественники буддистов) обожествили саму жизнь (даже не смерть!), но превратили свою жизнь в "искусство умирания". Но это исключительно для основной массы джайнов, которых и во всей Индии не очень-то много (0,5 %). А вот их духовные наставники держат в своих руках всю финансовую систему страны (банкиры, выросшие из древних ростовщиков), являются монополистами по продаже драгоценных камней, и уж никак не похожи на аскетичных адептов этой религии (разве что сплошь вегетарианцы). Аналогично, хотя и не так контрастно, и в христианстве: один из самых крупных (а когда-то был первым) финансовых центров мира — это Ватикан. В одном ряду с Уолт-стритом, лондонским Сити, швейцарскими банками.

Не верю я никаким наставникам, которые проповедуют духовность, а всю свою жизнь подчинили стяжательству, похоти и власти. Их власть и богатство зиждется исключительно на объективной потребности общества в порядке ради его самосохранения, на субъективной потребности каждого человека в утешении и надежде, в идеальном и красивом, бессилии и невежестве и, конечно, доверчивости их паствы. Существование институтов церкви, как и института государства, во всех эпохах и цивилизациях оправдано лишь тем, что без них было бы еще хуже: хаос в обществе и хаос в душе. Здесь ключевым словом является слово "страх" перед хаосом.  Причем, без кьеркегоровского трепета как благоговения.

Страх перед рождением придуман исключительно для того, чтобы заглушить естественный страх перед смертью и даже жизнью. Тот же Шопенгауэр на этот счет высказался совершенно недвусмысленно: все философские учения, (в том числе, и его собственное, надо полагать — А.Ч.) придуманы именно для этого. Покажите мне хоть одного человека на всем белом свете, который когда-то (до своего зачатия) испугался своего рождения. Ну, разве что Эмиль Чоран! ☺ А вот смерти боится каждый человек: это на уровне животного инстинкта. Самое омерзительное в другом: в том, что чем больше человек боится личной смерти, тем легче готов отправить на тот свет тысячи и даже миллионы других людей. Это куда более серьезная проблема, чем личное спасение в загробной жизни.

С уважением,

АСЧ

О. Я.

«Не верю я никаким наставникам, которые проповедуют духовность, а всю свою жизнь подчинили стяжательству, похоти и власти. Их власть и богатство зиждется исключительно на объективной потребности общества в порядке ради своего самосохранения, на субъективной потребности каждого человека в утешении и надежде, в идеальном и красивом, бессилии и невежестве и, конечно, доверчивости их паствы. Существование институтов церкви, как и института государства, во всех эпохах и цивилизациях оправдано лишь тем, что без них было бы еще хуже: хаос в обществе и хаос в душе. Здесь ключевым словом является слово "страх" перед хаосом.  Причем, без кьеркегоровского трепета как благоговения.»

Браво! Говорю безо всякой иронии. «Богов породил страх», а религиозность (в общепринятом значении этого слова) фундирована чувством собственной беспомощности и потребностью в самоутешении. Причем и то, и другое неотъемлемо от человека (так было, так есть и так будет всегда — О.Я.). Долго я анализировал нравственный аргумент Канта в пользу существования Бога, как гаранта высшей справедливости. Красиво, очень по-кантовски, но, опять же, неубедительно. Да и сам Кант, как мне видится, не принимал этот аргумент всерьез. Скорее, это был благородный жест снисходительности ко слабым душам, нуждающимся в утешении. Лично мне всегда было затруднительно принять веру во всеблагого и премудрого Бога именно по тем соображениям, по которым в него предлагал верить Кант. И дело здесь даже не в преувеличении значимости моих или чужих несчастий (чем, собственно говоря, обыкновенно и парируют атеисты), а в нежелании быть игрушкой в чужих руках. «Слово "бог" противно мне в такой степени потому, что оно переносит всякий раз наружу то, что находится внутри» (Шопенгауэр). Да и сам Кант недвусмысленно и не раз писал в «Opus postumum» (сборник черновых набросков Канта, сделанных им с 1786 по 1804 гг. — О.Я.): «Я — Бог». 

С уважением,

О.Я. 

P.S. Вспоминаю в данном отношении знаменитую силлогистику Эпикура, которая вращается вокруг проблемы теодицеи. Посылка общеизвестна: если «мир во зле лежит», то как эту аксиому можно согласовать с постулатом о всемогущем и всеблагом Боге? Тут возникает дилемма: Бог либо жесток, либо бессилен. Поскольку же исключение одного из двух предикатов (всеблагость и всемогущество) противоречит субъекту, о котором говорится, т.е. Богу, то выходит такая дилемма: либо зло призрачно, либо Бога нет. Вывод: зло реально; ergo, Бога нет. Логика — вещь упрямая (разумеется, все эти умничанья касательно алогичности веры не должны приниматься всерьез, ибо вера по определению свободна от логического обоснования — О.Я.), и вот церковники начинают изощряться, дабы спасти своё бедственное положение. Начинается все, разумеется, с апелляции к аргументу для идиотов, а именно к свободе воли, этому «шутовскому коньку всех неучей» (выражение Шопенгауэра — О.Я.).

Но стоит тебе в пух и прах разбить этот смехотворный довод, как начинают апеллировать к аргументу от противного: де, зло существует лишь с ограниченной точки зрения человека, между тем как с точки зрения Бога никакого зла нет, а потому для человека зло есть неизбежное и вместе с тем спасительное средство его усовершенствования. И тут ты резонно задаешься вопросом: ОК, а если Бог по определению есть существо всесовершенное и, соответственно, вседостаточное, то зачем это все?! Понимая, что лимит аргументов исчерпан, церковник начинает укрываться в апофатике, заодно припоминая тебе о том, что ты грешен, задаешь слишком много вопросов и вообще лезешь в дебри. Тут-то ты и понимаешь, что либо Бог играет с самим собой, либо тебе нагло врут. Игра, естественно, жестокая, но игрой она может быть названа лишь иносказательно, поскольку допущение в ней сознательного игрока является произвольным и необоснованным. Стало быть, остаётся только второй вариант.

Мораль сей басни такова: я полностью с Вами согласен, что социальная институционализация религии в виде церкви есть зло — зло неизбежное и даже полезное, но всё-таки зло. Сама же церковь испокон века существовала за счёт невежества своей паствы, которой так потребно бегство от нашей жуткой и холодной реальности в сладкую сказку. Но осуждать людей за это я не стану, ибо религия есть общедоступная замена философии, адаптированная под соответствующий умственный уровень тех, кто находит в ней для себя прибежище. Каждому — свое. Тем более, что нужно известного рода мужество для того, чтобы горькую правду предпочитать жизни в плену фантазий.

А. С.

Это не Бог либо жесток, либо бессилен, а человек в своем существовании. Богом я бы предпочел называть непознаваемое основание моего существования — бытие, которое китайцы именовали либо «Дао», либо (еще раньше) «У-Цзи» («Беспредельное» — А.Ч.), то, что предшествует в каждое мгновение Вселенной и присутствует в ней. Вселенная же описывается как существование, которое дано нам как явление бытия; то, что китайцы называли «Великим пределом», изображая символом Тай-Цзи:

Есть большой соблазн, которому никто не может противостоять до конца (дело не в бессилии или невежестве большинства людей, а, напротив, в их гордыне и изощренности человеческого ума), а именно — приписывать непостижимому основанию мира человеческие качества, что и делали все народы мира на заре цивилизации, экстраполируя себя в качестве создателя, господина, заботливого отца и сурового, но справедливого судьи.

Непознаваемость бытия хороша уже тем, что на его сплошь черном или белом (без разницы: в обоих случая информации ноль) полотне человек, как свободный художник, может нарисовать всё, что угодно, черпая прототипы из собственной персоны. Это уже потом начинаются богословские споры о том, как всё это понимать. Если и можно что-то сказать о бытии, то только то, что оно есть. Последовательный солипсист и нигилист, если бы он был на самом деле последовательным, должен был бы прийти к выводу о том, что нет и его самого. Даже в качестве собственной иллюзии.

На днях прочитал статью Юрия Лотмана, бесспорного интеллектуала, «Что такое интеллект?» и подумал: «Зачем было сначала придумывать понятие интеллекта, чтобы потом силиться понять, а что это такое? Любое понятие человек потому и придумывает (продуцирует), чтобы обозначить им то, что он — худо ли бедно — уже понимает». Точно так же и с понятием Бога. Бог – это идеализированный «автопортрет» человека, в том числе того, что ему дана непостижимая тайна — тайна человеческого Я. Но я бы не рискнул делать заключение: «Я — Бог» или «Бог — Я». Разве что назвал бы это по-кантовски идеалом чистого разума. Дело тут не в личной скромности или смехотворности такого вывода, который каждое мгновение опровергается не логикой, а «фэйсом об тэйбл», т. е. существованием, которое наглядно (наглядней некуда) доказывает нам, что человек не всемогущ. Дело всё в той же непознаваемости бытия, в том, что самой великой тайной для человека является он сам.

Человек рисует свой автопортрет в виде Бога, но тем самым он рисует и бытие как неопределенное основание существования и внешнего ему мира, и самого себя. А другого способа нарисовать бытие у него нет и быть не может. Упраздняя понятие Бога, мы неизбежно устраняем и понятие бытия; и наоборот. Кстати, именно по этой причине у материалистов нет ни понятия Бога, ни понятия бытия, существует лишь одна материя. Для материалиста «быть» тождественно «существовать», а понятие материи как объективной реальности, данной нам в ощущениях, делает не нужным понятие Бога, человек же превращается в обычную вещь среди вещей (комбинацию атомов и пустоты).

Бытие — это самоочевидная тайна, которую мы называем истиной, что есть одно и то же. Просто мы говорим о этом в разных отношениях к нашему существованию: бытие полагается нами как основание нашего существования, но не познается эмпирически, а истина оказывается знанием об этом основании, но при этом неким недостижимым для нас идеалом. Однако между этими двумя полюсами (бытие — истина) — практическая бесконечность познания и самой практики человеческого существования. Человек бы соответствовал понятию Бога, им же самим придуманному, если бы бесконечность эта «схватывалась» им как точка (всецело и сразу). Но это человеку не дано, а потому он — не Бог. Зато человек может себе позволить надежду. Надежда — это не «сладкая ложь», которой он сам себе подслащивает горечь существования, а присущее человеку (так же, как разум, например) проявленность его бытия, которое — именно в силу своей неопределенности и непознаваемости — даже в самой «аховой ситуации» может подарить человеку «счастливый билетик», в том числе в рай.

О. Я.

Знаете, в нашем с Вами общении редко выпадают моменты, когда я с Вами согласен ВСЕЦЕЛО. Так вот, это один из этих моментов. Что, по правде сказать, меня искренне радует. Относительно Канта оговорился бы лишь, что он, как мне видится, имел в виду не свое эго, а то Я в собственном смысле слова, которое всегда и только дано нам в качестве ЯВЛЕНИЯ. А в порядке завершения темы я хотел бы изложить несколько соображений чисто методологического плана.

Я на собственном опыте удостоверился, что религиозная и философская установки суть взаимоисключающие, хотя и сопутствующие друг другу в качестве параллелей. Не имея права вмешиваться в область друг друга, философия и религия рассматривают один и тот же предмет (метафизику) с разных точек зрения: философия — с понятийной, а религия — с символической. И если в своем экзотерическом аспекте религия безусловно противостоит задаче философии и является ее смертельным врагом, то в эзотерическом аспекте она выступает верным другом и спутником философии, с которым философия может СООТНОСИТЬСЯ, но не должна с ним СЛИВАТЬСЯ. Другими словами, не нужно к философскому умозрению, которое основывается на рефлексии, примешивать мифологическое объяснение мира (у интеллекта тоже есть свои права, которые надлежит уважать и учитывать — О.Я.), которое испокон века служило разным народам не иначе как игрой ума.

Что же касается Бога как непознаваемого основания существования, именуемого бытием, то здесь я с Вами полностью соглашусь, но с тою поправкой, что это Бог апофатической теологии, который, строго говоря, не является Богом. Объясню, почему: дело в том, что из апофатизма с логической неизбежностью следует а-теизм, поскольку с устранением всех предикатов, как несоизмеримых с божественной сущностью, устраняется и субъект, о котором говорится, т.е. Бог.

Таким образом, взамен живого личного существа, каковым Бог по определению и является, мы получаем отвлеченное безличное первоначало, лежащее в основании всего существующего. Я не против, чтобы слово «Бог» фигурировало (язвительный Шопенгауэр добавил бы здесь: «<…> но только не среди философов» — О.Я.), между тем всегда нужно помнить, что таковое слово может употребляться лишь в очень условном и, стало быть, иносказательном значении. Резюмирую, немного перефразировав Сартра: «мистический атеизм» есть не такой атеизм, который преследует своей целью доказать несуществование Бога, а такой, который показывает, что в Боге нет никакой необходимости. Поэтому корректнее было бы говорить о нетеизме, нежели об атеизме (ввиду того, что атеизм обычно ассоциируется с антитеизмом — О.Я.). 

А. Ч.

Меня тоже радует наша сегодняшняя с тобой созвучность, но всё же (как советский атеист ☺) «заступлюсь» за понятие Бога. Если Бог — это «автопортрет» человека, в том числе и тайны его бытия как личности, то нет никаких логических оснований отрицать за Большим бытием статуса личности. По крайней мере, можно подозревать эту личностность.

О. Я.

Тогда уместнее говорить о «Сверхбоге», как то делал Псевдо-Дионисий, а вслед за ним и вся «еретическая» мистика средневековья, начиная от Скота Эригены и кончая Ангелом Силезским. Дело в том, что в определении понятия «Бог» я исхожу из кантовского определения, согласно которому Бог есть идея не только IN CONCRETO (в наглядности — О.Я.), но и IN INDIVIDUO (в индивидууме — О.Я.). Поэтому о личностности здесь можно говорить лишь в значении «Selbst» («Самость» — О.Я.), а не в значении «Ich» («Я» — О.Я.). «Атман есть Брахман».

Короче говоря, «скрытый Бог» апофатики есть неопределимое Дао, которое суть не только всеприсутствующее (точнее, всеобъемлющее), но и отсутствующее, т.е. в известном смысле несуществующее. В качестве всеобъемлющего оно соединяет противоположности (синтез), а в качестве несуществующего оно разрешает их (контртезис), ибо не знает по отношению к себе ничего ИНОГО, между тем как ИНАКОВОСТЬ и есть единственно возможная форма его существования…

А. Ч.

Насчет понятия «Сверхбога» сильно сомневаюсь (будь я средневековым епископом или Римским папой, тоже объявил бы это ересью, ибо понятие «Бог» уже предполагает, что выше ничего быть не может), а вот с твоим основным тезисом, глубоким по смыслу и очень непростым по форме, полностью согласен.