Онтологические прогулки

         Коренная ошибка рациональной психологии, раз и навсегда опровергнутой великим Кантом, состоит в том, что она гипостазирует познающее Я, определяя его как мыслящую вещь, т.е. дух, и, соответственно этому, выдает душу за особую бестелесную субстанцию, которая существует отдельно от материи и независимо от нее. Но если, как то неопровержимо доказал Кант, тела и материя суть не более чем представления внешнего чувства, то из этого следует, что внутренняя сущность человека может быть понята лишь в нераздельном единстве, точнее, в тождестве с внутренней сущностью внешних вещей (потому что в основе как психических, так и физических явлений лежит одна и та же, т.е. всетождественная, сущность), не говоря уже о том, что данные современного естествознания свидетельствуют в пользу того, что человек выделяется из того же животного царства лишь способностью к абстрактному мышлению. Таким образом, если и приходится говорить о неразрушимости смертью истинной сущности человека, то она сводится не иначе как к сущностному тождеству микрокосма с макрокосмом. Именно потому, что человек отличается от прочих животных только в степени, т.е. наличием высокоразвитого интеллекта, его изначальную сущность полагали в душе, которую искони понимали как прежде всего познающее, даже абстрактно мыслящее, и только вследствие этого велящее существо, утверждая поэтому, что мы хотим сообразно тому, как познаем [1] , тогда как на самом деле все обстоит совсем наоборот, а именно: мы познаем сообразно тому, как хотим, т.е. мы сначала желаем быть и только вследствие этого познаем, какова наша природа.

          Отсюда в свою очередь вытекало отождествление, точнее, смешение духа с душой, когда дух понимался как разумная, т.е. собственно человеческая, душа, которая только и объявлялась бессмертной, не в пример животной и растительной душе, погибающей со смертью тела. Между тем, путь к истине лежит именно через разделение таких понятий, как «дух» и «душа», тогда как их смешение есть πρώτον ψεϋδος спиритуалистического учения о душе, т.е. рациональной психологии, не говоря уже о том, что в самосознании наше Я постигается как велящее, а не как познающее, ибо «познание познания» есть не более чем тавталогия и, стало быть, представляет собою такой акт, который пуст и бессодержателен в познавательном смысле[2]. Вот почему мы всецело присоединяемся к воззрению Шопенгауэра, согласно которому наше подлинное Я, поскольку оно вообще может быть познано, в нашем самосознании выступает не иначе  как воля, которая, будучи предшествующей сознанию, предстает в первую голову как слепая, лишенная познания воля к жизни, зримостью которой служит то, что представляется нами во внешнем, объективном познании в качестве тела. Но поскольку воля, как познанное Я, есть не что иное, как объект самопознания, а форма субъекта и объекта в свою очередь имеет действительное значение лишь в пределах мира явлений, постольку наше познание собственного Я инадекватно, точнее, не дает нам исчерпывающего знания о том, каково наше внутреннее бытие само по себе, особенно если учитывать, что субъект нашего внутреннего бытия необходимо предполагает тождество познающего и познанного Я, которое в самопознании распадается на сознание и волю. Другими словами, акт самопознания означает познавательную деформацию нашего Я, которая как раз и делает невозможным удовлетворительное и адекватное знание о нем, как бы сокрывая его самим фактом познаваемости за непроницаемой завесой неразрешимой тайны. Поэтому, собственно говоря, тождество познающего и познанного Я, которое только и делает осмысленным понятие о нашей самости, с одной стороны, самоочевидно, а с другой стороны, необъяснимо.

          Следовательно, вопрос о том, каким образом познание и воля могут составлять одно и то же Я, есть совершенно трансцендентный вопрос, представляющий собою никогда невосполнимый пробел нашего знания. Единственным соображением, могущим пролить свет на данную проблему, является следующее, а именно: познающее и познанное Я составляют одно и то же только при том условии, что воля сама по себе, т.е. вне познания или, точнее, вне того, что она познается как воля, не подлежит форме субъекта и объекта, помимо которой немыслимо какое-либо познание, включая сюда и самопознание, а потому нашу самость или, что суть то же самое, наше подлинное Я некорректно определять ни как познающее, ни как лишенное познания. В связи с этим можно утверждать, что если познающее Я, которое мы ошибочно принимаем за нашу изначальную сущность, вместе со смертью погибает, поскольку является функцией мозга (точнее, продуктом или результатом взаимодействия сердечно-сосудистой и центральной нервной систем), то наше подлинное Я остается, хотя, как уже было отмечено выше, оно и не может быть определено в качестве лишенного познания, ибо в качестве такового оно выступает лишь будучи преломленным сквозь призму самопознания, т.е. только потому, что оно вообще познается нами и притом как воля. Таким образом, если наше подлинное Я, которое мы в противоположность душе обозначаем в качестве духа, не является ни познающим, ни лишенным познания, то из этого следует, что оно может также обозначаться как сверхсознание или высшее бессознательное.

          В свете вышеизложенного становится ясным, почему столь часто повторяемое требование оставить за нами самосознание после смерти попросту несообразно, нелепо, ибо для того, чтобы сознавать самое себя, необходимо отличать себя от чего-то другого, т.е. от какого-то объекта, между тем как форма субъекта и объекта есть только форма явлений, т.е. одних только представлений. Если же мы, несмотря ни на что, озвучиваем подобное требование, то мы тем самым уподобляемся эскимосам Гренландии, которые при обращении их в христианство не пожелали христианского рая лишь потому, что в нем нет места для столь дорогих им тюленей. В связи с этим мы, заключая, считаем нелишним привести довольно-таки остроумную цитату Корлисса Ламонта из его монументальной работы «The Illusion of Immortality» (1935): «Что пищеварение и дыхание представляют собой в первую очередь функции соответственно желудка и легких, это настолько очевидно, что любому показалось бы абсурдным вообразить, будто эти функции осуществляются без этих органов. Но поскольку полная функциональная зависимость личности и психики от тела и мозга менее общеизвестна и менее общепризнана [3] , нам не кажется столь же неразумным говорить о них, как если бы они существовали без их необходимой физической основы. Однако если бы люди с такой же страстью хотели бессмертия для своего пищеварения и дыхания, как они хотят бессмертия своей личности и психики, они, может быть, с одинаковой легкостью забыли бы первоначальную связанность пищеварения и дыхания с желудком и легкими». Подобного рода затруднений, а также нелепостей, из них вытекающих, можно избежать лишь в том случае, если взглянуть на проблему под тем углом зрения, что представлен в настоящем рассуждении.