Онтологические прогулки

В основе самого распространенного ожидания того, какой может или должна быть русская философия, лежит представление о западной философии, то есть представление о теоретической, концептуальной философии, имеющей свой собственный предмет и методологию. То есть представление о философии понятий.

Такое ожидание не только кажется, но действительно является само собой разумеющимся прежде всего по причине того значительного влияния западной культуры на русскую, какое имело место быть всё последнее тысячелетие и какое продолжается до сегодняшнего дня. Русская культура начала процесс самоидентификации через отражение себя в зеркале культуры запада, особенно интенсивно в 18-том и 19-том веках. То есть первой формой самоидентификации стала для русских форма запада – понятийное восприятие, словесное опредмечивание со всеми вытекающими отсюда следствиями, самое существенное из которых – вполне закономерное обнаружение себя как культуры не-до-западниками, не-до-развитыми, отстающими от цивилизации (в её западной форме).

С тех пор, как мы ни старались догнать запад, сделать нам это невозможно просто потому, что матрицы русской культуры имеют не-предметный характер. Конечно, дело не в том, что мы не можем строить теории, образовывать понятия, вводить концепты, развивать парадигмы и т.д. Можем. Но – не в предметном смысле. То есть наши понятия, концепты, парадигмы встроены в такое направление внимания, которое занято не опредмечиванием (как на западе), а чем-то другим, о чём мы ещё поговорим.

Любые попытки направить теоретическую работу, проводимую в рамках русской культурной матрицы, в направлении, заданном западной культурной матрицей, по необходимости будут содержать внутренние противоречия и поэтому были и будут малоэффективны.

Гораздо более редко встречается желание видеть русскую философию типологически похожей на восточную, а именно: философию созерцательную или, что то же самое, аскетическую. То есть философию йоги с обязательным изменением практики обращения с природой человека как феномена вселенной.

Во-первых, связано с малой интенсивностью культурных связей с востоком. И, во-вторых, влиянием запада, под культурным давлением которого мы первое время воспринимали восток западными глазами. Впрочем, продолжалось это недолго и уже к концу 19-го века русские вполне развили собственное восприятие особенностей восточной культуры, что привело к появлению уже в начале 20-го века являющейся до сих пор одной из лучших в мире школ буддологии, – русской (Щербатской, Розенберг и др. вплоть до Пятигорского).

Понятно, что развивать русскую философию по типу восточной, неважно какой именно разновидности, так же неплодотворно, как и развитие по западным образцам.

И до сих пор мне не встретилось достаточно продвинутого намерения видеть философию русскую, которая принципиально отличалась бы от теории понятий запада и практики йоги востока, но в то же время оставалась бы именно философией, причем индоевропейского типа. Похоже, тех, кто пытался быть русским философом, больше всего с толку сбивали западные и восточные формы социализации философии, особенно западные, которые были насажены в России в течение последних трёхсот лет. Казалось, что первым делом необходимо было разработать новую оригинальную концепцию, обозначить или исследовать некий социальный тренд, разработать парадигму, обеспечивающую перспективой уже существующее положение вещей или даже открывающую новое направление движения. Именно по типу развития западного общества. То есть открыть новую предметность, новое измерение мира и вследствие этого новое измерение человека

Или, реже, постулируется некий новый духовный опыт, результатом которого станет новое измерение человека и, как следствие, - мощное движение вперёд, обновление общества и т.д. Как на востоке.

В результате к сегодняшнему дню сложился и устоялся своеобразный западно-восточный тип отношения к тому, что такое философия, в соответствии с которым русской философии практически не существует, а если она и существует, то только как некое недоразвитое ответвление философии классической, западной, или как тень, призрак философии восточной. Русские чаще всего изображаются как сидящие между двух стульев (востока и запада), но своего стула не имеющие, причем не важно – не имеющие свой стул пока или вообще иметь такой не могущие.

Продуктивного выхода из этой ситуации найти невозможно, поэтому спекулировать темой русской философии можно ещё очень долго и всё время с одним и тем же результатом, который можно обнаружить практически в любой современной работе по русской философии. В пространстве, очерченном утонченным плетнём Секацкого и топорным забором Дугина, русской философии просто нет и быть не может.

Почему? Потому, что русская философия образует своё собственное, не восточное и не западное, пространство внимания, намерения и мышления. Направленность внимания определяет тип формирующегося намерения, сформированное намерение реализует особый характер мышления и восприятия. На западе, востоке и в России (срединности) разные направленности внимания: запад внимает предметности мира, восток - его бессубъектности, русские обращены к стихии становления. Или, что то же самое, запад влечёт к предметной (фиксируемой) природе творения, восток – к его не-фиксируемой, точнее, освобождённой от каких бы то ни было фиксаций стороне, а вот срединность направлена в сердцевину самого творения, на творение как стихию становления бытия, сущего.

Итак, русская философия точно не может быть ни теоретической (предметной), ни аскетической (созерцательной), хотя, конечно, и теория, и созерцание являются обязательными, но не формирующими элементами русской философии.

Что значит направленность внимания на стихию творения? Это и есть вопрос вопросов специфики русского модуса индоевропейской цивилизации, существующего наряду с западным и восточным, а не на их задворках. Впрочем, направленность внимания –  это вопрос вопросов любой культуры.

Именно направление внимания является формирующим принципом, координирующим и консолилидирующим все остальные процессы вокруг себя. Просто и, самое главное, продуктивно.

Поскольку такого понимания формирования культурных матриц до сих пор разработано не было, то вполне правомерен вопрос, почему никто так и не заинтересовался направленностью внимания? Ответ, как и вопрос, прост: потому что все сосредоточились на сознании как само собой разумеющимся видовом отличии человека, и на разуме как высшей форме этого самого сознания. Это "безумие от сознания (разумности)" навязано нам западной философией, и, соответственно, фиксация (со-знание, то есть со знанием, с ухватыванием предмета как длящегося) становится первичным действием сознания. Фиксация же самого сознания –  сознание сознания – становится формой форм, альфой и омегой видового отличия человека.

Что может быть смешнее и поучительнее философов, попавшихся в "ловушку сознания", когда твоё внимание показывает тебе именно то, что ты хочешь увидеть. На востоке такого не встретишь, на западе – сплошь и рядом. Но что хорошо для немца, для русского смерть. То, что хорошо для западной культуры, – предметная определённость или просто опредмечивание, совершенно скрывает то, что хорошо для русского, потому что в предмете стихия творения как стихия уже отсутствует, не представлена как становление. Поэтому русские философы, пытающиеся мыслить по западным матрицам, похожи на петровских птенцов в париках: может и цивилизованно, может и прогрессивно, но на русской земле, сколько ни сажай, не приживается. Пока она русская, конечно.

На русской земле растёт только русское и видеть это русское могут опять-таки только русские. Да вот беда – русскому-то как раз это и ни к чему. Зачем ему видеть себя русским? Немцу или американцу это необходимо, индусу или японцу – тоже, так как контроль, коррекция предметной и созерцательной направленности внимания в какой-то момент становится составной частью этого внимания. Не так обстоит дело с вниманием стихии становления: оно не может ни контролировать, ни корректировать своё отношение со стихией.

Но вполне может замечать обеднение, частичную, а тем более полную утрату такого отношения, разрыв чеховских небесных струн. Но я забежал вперёд, так как пока нам предстоит более внимательно вглядеться в русскую матрицу, обращающую глаза нашей души на стихию творения, на становление сущего.