Онтологические прогулки

§1.

          Каждому из нас хотелось бы, чтобы его существование длилось без конца, потому что мы боимся оказаться в положении человека, который, хорошо проводя время на празднике, неожиданно для себя получает следующее извещение: «Праздник продолжается, но, дружище, не серчай: рано или поздно тебе придется его покинуть». Однако же вообразим себе противоположную ситуацию, когда, совсем того не ожидая, мы получаем извещение такого плана: «Дружище, у нас для тебя отличная новость! Этот праздник настолько хорош, что он будет продолжаться до бесконечности, и тебе нельзя будет его покинуть». Сопоставив оба сценария возможного развития событий, мы, находясь в трезвом уме и ясной памяти, явно отдадим предпочтение тому, чтобы смириться перед первым, чем обрадоваться второму, как если бы он был хорошим подарком. Полагаю, одного этого соображения вполне достаточно для того, чтобы проникнуться осознанием нежелательности постоянства нашего индивидуального существования.

          Впрочем, тот, кто, заняв идеалистическую точку зрения, глубоко обоснованную трудами Беркли и Канта, отдает себе отчет в том, что первый сценарий не менее иллюзорен, чем второй, понимает также, что вопрос о продолжении нашего существования после смерти лишен всяческого смысла.

§2.

          Сколь бы полезными и целесообразными для иного человека ни были религиозные мифы о нашем посмертном состоянии, все же они могут считаться лишь суррогатом истины, а не самой истиной, поскольку они имеют своим основанием перенесение форм явлений на вещи, как они есть.

§3.

          Истинное понятие бессмертия необходимо совпадает с понятием вечности, однако же последнее есть такое понятие, которое не имеет по отношению к себе никакого, адекватного ему, созерцания, ввиду чего, собственно, его содержание может быть мыслимо лишь негативно, а именно как понятие об отсутствии времени, т.е. как безвременье. Вот почему мы никак не можем избавиться от того наваждения, что побуждает нас понимать вечную жизнь как будущую жизнь, а бессмертие — как постоянство нашего индивидуального, временного существования. Этим в свою очередь должна объясняться трансцендентность проблемы нашего посмертия, а также невозможность как положительного, так и отрицательного ее разрешения, поскольку и то, и другое прибегает за помощью к сугубо временным понятиям, фиктивность которых применительно к вечности ясна и очевидна.

          И в самом деле, мы не в состоянии мыслить вечность иначе как через постоянство, не говоря уже о том, что понятие о непрекращаемости идет рука об руку с понятием о продолжении, ибо оно означает не иначе как простое отрицание конечности. Стоит же нам помыслить себе такую непрекращаемость, которая не сопровождалась бы продолжительностью, как мы тут же угождаем в заколдованный круг, поскольку обременяем себя неосуществимой задачей вроде построения круглого квадрата. Но суть дела в том, что иной способ решения данной проблемы, который не сводился бы к удержанию противоречия, нам попросту недоступен, ибо наша мысль приноровлена единственно лишь к тому, чтобы осмыслять временное бытие.

          Впрочем, и традиционное понимание вечности как чего-то такого, что, в противоположность времени, представляет собою отсутствие движения, т.е. покой, тоже неадекватно, поскольку и движение, и покой есть такие понятия, которые лишены вне времени какого-либо значения, потому что они служат не иначе как его выражением. Недаром самые глубокомысленные люди всех времен отождествляли смерть с неизвестностью, наилучшим определением которой может быть только пустое ничто, понятие о котором элиминирует нам известное, не обозначая при этом ни разу отсутствия бытия как такого.

§4.

          «Не надо мне никакого вашего бессмертия, слишком много горя в этой жизни, чтобы предаваться нелепым размышлениям об иной. Если людям дана жизнь, зачем они умирают? А если умирают, к чему пробуждать их от крепкого и сладкого сна, "сна непробудимого?" "Post mortem nihil est, ipsaque mors nihil — quaeris quo jaceas post obitum loco? Quo non nata jacent" [1]». (Джордж Байрон — Фрэнсису Ходжсону, 3.9.1811.)

§5.

          Каждый раз, когда нами утверждается наше посмертное бытие, мы наталкиваемся на извечное скептическое возражение: «Отчего же нас не было до нашего рождения?» Справедливость этого возражения более чем очевидна, если полагать, будто бы физическое рождение означает абсолютное начало нашего существования, ибо в таком случае нужно с логической необходимостью утверждать, что физическая смерть означает наш абсолютный конец. Ибо всякому, кто способен непредубежденно мыслить, будет ясна несообразность требования, согласно которому существование, имеющее начало, должно не кончаться, а длиться без конца.

          Но если принять к сведению то соображение, что физическое рождение и физическая смерть есть не более чем явления и, соответственно этому, к вечности по определению неприложимы понятия начала и конца, то нам станет понятным, что вышеозначенное возражение основано на недомыслии. Правда, у желчного Шопенгауэра (см. «Parerga und Paralipomena», том 2, §135) есть по данному поводу одно хорошее замечание, что, дескать, людям, которые все хотят знать, ничему при этом не учась, на вопрос о жизни после смерти надлежит отвечать, что после смерти они будут тем же, чем они были до своего рождения. В этом смысле знаменитое изречение Сенеки о том, что post mortem nihil est, звучит более чем оправданно и обоснованно, ставя крест на огромнейшем множестве догматических измышлений по данному поводу.

§6.

          Величайшее упущение авраамических религий (особенно христианства и ислама) состоит в том, что они учат о посмертии человека, но при этом не хотят ничего знать о его предсуществовании, ибо они тем самым заложили мину замедленного действия под какой бы то ни было верой в бессмертие.

§7.

          У Канта в трансцендентальном учении о методе, а именно в разделе под названием «Дисциплина чистого разума в отношении гипотез», есть одно замечательное место, которое лучше всего передает его собственное воззрение по интересующей нас проблеме, хотя сам Кант излагает там свои мысли так, как если бы они служили лишь гипотезой, призванной обезвредить догматические притязания стороны, отрицающей бессмертие. Итак, Кант утверждает в данном месте, « <...> что вся жизнь, собственно, есть лишь умопостигаемый характер, что она вовсе не подвержена изменениям во времени и не начинается рождением и не заканчивается смертью; что земная жизнь есть только явление, т.е. чувственное представление о чисто духовной жизни, и что весь чувственно воспринимаемый мир есть лишь образ, который мерещится нашему теперешнему способу познания и, подобно сновидению, не имеет сам по себе никакой объективной реальности (курсив мой — О.Я.); что, если бы мы созерцали вещи и самих себя так, как они существуют, мы увидели бы, что находимся в мире духовных существ, единственно истинное общение с которыми не началось рождением и не прекратится со смертью нашей плоти (так как рождение и смерть суть лишь явления) <...> ». Отвечая материалистам, возражающим, что, дескать, зависимость нашей познавательной способности от состояния нашего тела опровергает возможность нашего посмертного бытия, Кант говорит, « <...> что наше тело есть не более как первичное явление, с которым как со своим условием связана в теперешнем состоянии (в жизни) вся способность чувственности и вместе с тем все мышление. Обособление от тела есть конец этого чувственного применения ваших познавательных способностей и начало интеллектуального их применения. Следовательно, с этой точки зрения тело есть не причина мышления, а только ограничивающее его условие, содействующее, правда, чувственной и животной жизни, но зато препятствующее чистой и духовной жизни, и зависимость чувственной и животной жизни от телесных свойств вовсе не доказывает зависимости всей нашей жизни от состояния наших органов». Первая из двух вышеприведенных цитат вполне соответствует учению философа об умопостигаемом характере, которое Шопенгауэр резонно определил как «величайшее достижение человеческого глубокомыслия», поскольку оно впервые убедительно показало совместимость свободы с необходимостью.

          Куно Фишер, анализируя учение о бессмертие, каким оно должно быть в свете трансцендентального идеализма (см. «История новой философии», т.5), говорит дословно следующее, а именно: «Вечность нашей интеллигибельной сущности мы должны утверждать так же, как и свободу, хотя мы так же не способны представить себе истинное бессмертие или создать его силою воображения, ибо представить и оформить его образно значило бы сделать его временным и, следовательно, отрицать его (курсив мой — О.Я.). Так как без чувственных представлений нет познаваемых объектов, то бессмертия души никак нельзя доказать теоретически. Но так как все чувственные представления находятся под условием времени, которое само есть лишь форма нашего представления, то наша сущность безвременна или вечна, поэтому бессмертие души никоим образом нельзя опровергнуть: все доказательства против него так же тщетны, как теоретические аргументы за. И та, и другая сторона ошибочно предпосылают реальность времени и временность нашего существа. Одна демонстрирует имматериальность и вечность души, дабы обосновать ее бессмертие; другая, напротив, указывает материальность и бренность души, дабы опровергнуть ее бессмертие». Касательно вышеприведенных цитат Канта там же можно встретить такое резюме: «В этой гипотезе бессмертия легко различить то, что должно быть отнесено на счет теоретического представления и изложения, и то, что должно рассматриваться, как внутреннее убеждение самого философа. Его убеждение, основанное на новом учении об идеальности времени и чувственного мира, заключается в том, что наша чувственная жизнь имеет характер только одного явления, что наша интеллигибельная сущность независима от времени, а следовательно, безвременна и свободна, вечна и бессмертна». Мы не видим никаких затруднений, которые помешали бы нам подписаться под этими словами великого историка философии.

          И в самом деле, если трансцендентальный идеализм учит, что «весь чувственно воспринимаемый мир есть лишь образ, который мерещится нашему теперешнему способу познания и, подобно сновидению, не имеет сам по себе никакой объективной реальности», то нет ничего зазорного в том, чтобы утверждать бессмертие нашей вечной умопостигаемой сущности, поскольку она не подлежит времени и, соответственно этому, не знает ни начала, ни конца. Из великих последователей Канта один только Шопенгауэр извлек надлежащие выводы из учения об идеальности времени и чувственного мира, позволившие ему систематически разработать учение о неразрушимости смертью нашей истинной сущности. Со своей же стороны мы приложили скромные усилия к тому, чтобы внести свою лепту в его дальнейшее развитие и обоснование согласно духу критической философии.