Сегодня мало кто вспомнит о поэтическом объединении «Беспокойные музы», созданном юными ростовскими поэтессами под предводительством полулегендарной Сони Кроншмидт на заре 1990-х. А вспомнить стоит. Хотя бы обмолвиться. Без излишнего пафоса, но сдержанно-уважительно, с вполне заслуженным пиететом. Ведь четырем студенткам-первокурсницам разных (теперь неважно каких) факультетов бывшего Варшавского университета удалось создать что-то вроде поэтического ансамбля, а это в эпоху всевозможных «рок-девичников» было явлением редким: тогда многие девицы судорожно хватались за электрогитары, но аналогичных женских литературных объединений я что-то не припомню. Не оставившие заметных следов в мировом искусстве, «Беспокойные музы» решились на примечательный литературный эксперимент, ставший, можно сказать, прецедентом.
Нетрудно представить себе банду менад, дружину амазонок, профсоюз весталок и прихрамовых проституток, феминистскую ячейку Лисистраты или тайный орден зажигающих на шабаше ведьм. Труднее вообразить нечто вроде артели юных провинциальных поэтесс, а именно ее и попытались создать героини этого краткого очерка. Так сложилось, что мои ранние университетские годы были ознаменованы дружбой с этими четырьмя неординарными девушками, с которыми сегодня меня не связывает даже редкая переписка, даже, увы! дежурный обмен новогодними и прочими поздравлениями. Ведь я не знаю их адресов: ни фактических, ни электронных.
Рима Наполи и Сусанна Маслобойникова (все девушки, разумеется, фигурируют здесь под своими литературными псевдонимами) были моими одноклассницами. Алина Понти, неформалка, училась в параллельном классе, а Соня Кроншмидт, дочь весьма обеспеченных родителей, и вовсе в другой, элитной, школе. Сдружились мы для всех нас неожиданно, ведь ни Риму, ни Сусанну, ни, тем более, Алину в школе я не привечал (они отвечали мне тем же), а Соню и вовсе не знал.
Искра нашей странной юношеской дружбы, в которой при желании нетрудно отыскать все, чего требует её легкий жанр: и эротику, и ревность, и соперничество, – а можно и не искать перечисленного, вспыхнула в марте 1993 на поэтическом вечере молодежного объединения «Imagine» в ростовском Доме литераторов. Там я, невнятно пробормотавший со сцены какие-то вразнобой написанные строки, впервые узнал, что девочки тоже грешат стихосложением. Постеснявшись немножко, они вслед за мной выдали по коротенькой виршице. Соня – про свою прогулку с домашним единорогом по парку имени Горького. Сусанна – ответ Сусанны старцам (отповедь). Рима что-то про неудачную попытку дефлорации и развившуюся на этой почве дисморфофобию. А Алина – про старшего брата, мечтавшего всю жизнь рисовать цветы и плоды, как Ци Байши, и отправленного служить в горячую точку…
Название их объединения отсылает к одноименному стихотворению Сильвии Плат, которое, в свою очередь, отсылает к одноименной картине Джорджо де Кирико.
Девочки, тогда, конечно, ничего не знавшие о так называемых женских архетипах, интуитивно распределили между собой амплуа и следовали им неукоснительно. В последующие годы они не раз устраивали чтения своих опусов не только для ближнего студенческого круга, но и привлекая разномастную ростовскую публику. Толкнули даже что-то в местной печати, кажется, в «Комсомолке»-на-Дону… После окончания первого курса Соня с родителями эмигрировала в США, но и оттуда присылала сестрам по цеху письма со стихами, и они зачитывали их вместе со своими на студенческих сходках. Потом Сусанна вышла замуж, а Рима рванула в Питер.
Их последний поэтический вечер состоялся осенью 1996 г. Участвовала Соня, ненадолго прилетевшая из Сан-Франциско по каким-то делам. Но к «Беспокойным музам» не смогла присоединиться Сусанна из-за туманных семейных оказий. Чувствовалось, что встреча последняя, что девушки переросли свое незрелое увлечение, или исписались, или окунулись в пучину совсем другой жизни – «с её насущным хлебом, с забывчивостью дня» и т.д. Потом все заглохло навсегда.
Короче, помещаю здесь кое-что из тогда написанного ими – то, что мне самому особенно понравилось, и было мной любовно переписано в отдельный блокнотик, не раз послуживший источником позитивных эмоций и вдохновения.
Илья Имазин
Часть I. Американские грезы Сони Кроншмидт
и Утраченные иллюзии Сусанны Маслобойниковой
Соня Кроншмидт
Из цикла «American dreams» (1992 – 1993)
Червивое яблоко
Дожевав остатки Американской молитвы,
[1]Я смотрю вокруг и вижу бледные лица
Прихожан, никогда в руках не державших бритву
И потому заросших.
Надоедает молиться.
Решительной поступью я выхожу на паперть
И спешу домой притонами Сан-Франциско.
А дома – диван, стол, грязная скатерть,
На ней червивое яблоко и записка...
Тень убийцы за моей спиной
Я иду такая неприглядная
По одной из пыльных авеню.
Платье влажное, запятнанное, мятое,
Словно завернулась в простыню.
Ничего меня уже не касается,
Наплевать на стужу, дождь и зной.
И то увеличивается, то уменьшается
Тень убийцы за моей спиной.
Счастливые минуты
наедине с Джоном Кейджем
Не прикасайся ко мне!
[2] Ведь ты не касался клавиш,
Когда сидел у рояля в потрясающей тишине
Четыре с лишним минуты.
[3] Не прикасайся ко мне.
Ты все испортишь и ничего не прибавишь
К порочной своей репутации. В поллоковой мазне
Увязло искусство. Его уже не исправишь.
Потому так прекрасны минуты с тобою наедине…
Marry me
Все у нас словно в романе Апдайка
[4].
Мне кажется, что я его читаю,
Когда ты, уставший потную майку
Снимаешь, вздыхая.
Ты стал холодней, чем вода из колодца.
Говоришь: «Еще не время жениться».
Но сердце мое так тревожно бьется,
Что может разбиться.
Ведь ты обещал жениться на мне,
Когда мы были еще детьми.
Хватит читать стихи Мериме!
Marry me!
Когда тебя вдруг покинули силы,
Ты с досадою выругался: «Черт возьми!»
А я прошептала: «Люби меня милый!»
И вновь напомнила: «Marry me!»
Из цикла «ТЫ: другой и всё тот же» (1995)
Нежный ты…
Ах, не знала, не ведала я, что такой ты
Нежный и страстный, каким оказался
На заднем сиденье роскошной тойоты…
Ты мне Богом казался.
Несколько я пыталась подняться
И уйти от тебя. Но все было напрасно.
Когда перестала я сопротивляться,
Ты обнял меня властно.
Ах, не часто, не часто такое бывает!
Сколько страсти, огня, сколько нежности!
Стон сдержать не могу, сердце бьется, пылает…
До чего нежный ты…
Апрель 1995
Сусанна Маслобойникова
Из цикла «Утраченные иллюзии» (1995)
***
Едва перевела дыханье…
Бежала я, не чуя ног,
Опаздывая на свиданье.
И он пустился наутёк,
Лишь только увидал, как в пене
Несусь я прямо на него.
Он испугался. Трус мой Женя!
И все же я люблю его.
***
И вот он сгреб меня в объятья.
Внезапно, грубо и сурово.
Как собственность! Порвалось платье,
Но я не смела даже слово
Промолвить. Молча подчинилась
Мужской несокрушимой силе.
В его объятьях я томилась.
В тюрьме свободнее, в могиле
Просторней. До чего мужчины
Черствы, бесчувственны, жестоки.
И в этом вижу я причину
Того, что женщины потоки
Слез иногда сдержать не в силах,
Иль свирепеют как менады,
Клянут мужей своих постылых,
И нету в жизни их отрады.
Урок английского
Соне Кроншмидт
I like running, swimming, jumping…
I’m a beautiful woman.
My life is a dangerous hunting.
I love Mr. Newman.
Материнское сердце
*
У него все мысли о сексе,
О гадостях всяких, о петтинге.
А у меня материнское сердце:
Все время беспокоюсь о сыночке нашем,
Петеньке!
*
Одни твердят про ребро Адама,
Для других – Прекрасная Дама,
Для него – Жрица Древнего Храма,
А для Машеньки с Петей – любимая мама.
*
Умны, сообразительны, как правило,
Мужчины. Но, увы! Им не понять
Тех чувств, которые заставила
Сама Природа испытать любую мать.
Тема: утрата иллюзий
Он не любит, не любит меня,
Знаю точно, давно притворяется.
Он интимно со мною общается
И при этом, подлец, ухитряется
Изменять среди белого дня.
Не любовь у него, а влечение,
Голод плоти, инстинкт сладострастия.
Ах, за что мне такие мучения!!!
Вся в несчастье я…
***
Господи! И это ничтожество
Я ещё вчера боготворила!
Называла божеством убожество…
Мужиков кругом было множество,
Я же одного его любила…
Что со мною было?
Тема: неразрешимая дилемма
Давно пора разрешить
Дилемму, поставить все точки
Над «i»:
Так «быть или не быть»
Красавчику сыночку или дочке?
Тема: жду ребёнка
Скоро придёт пора разрешить-
ся (не вместилося в строчку).
Кого же мне предстоит родить:
Сыночка? Красотулю дочку?
Какую коляску купить?
Розовую в цветочках
Или голубую? Как быть?
Не знаю точно…
90´60´90
90´60´90 –
Добиться таких размеров не просто.
Поэтому об отдыхе забудь.
Стремленьем подогрета к благородству
Пропорций (бедра, талия и грудь),
Скорее постарайся позабыть
Не только сладкую, но и мучную пищу.
Придется лук с морковкой полюбить.
Скажи себе: «Теперь я не завишу
От шоколада, крема, мармелада» –
И будет грация тебе награда.
Своею внешностью придется заниматься.
На шейпинг лучше сразу записаться.
Себя не стоит изнурять.
Ведь нужно дать груди сформироваться,
Не забывай: ты – будущая мать.
Уход за телом – далеко не все.
Спешу тебя расстроить: несравнимо
Больше хлопот потребует лицо,
Ведь именно оно неповторимо.
Не только косметические меры –
Необходим запас терпения и веры.
***
Рисовала я в школьной тетрадке
Луг зелёный, маленький домик,
Рядом с домиком пляшет гномик…
Ты в тетрадку косился украдкой.
Я отвергла твоё предложенье
И подвергла тебя униженью.
А потом много лет я страдала.
Так тебя мне недоставало.
Ты тогда в другой город уехал,
Стал известным, добился успеха.
Ну, а я… часто плачу украдкой,
Когда вспомню рисунок в тетрадке.
***
…часто вспоминаю наш школьный класс…
всякое бывало: хулиганство, безобразие…
но целых три поэта учились среди нас:
я, Римуля Наполи, Ильюшечка Имазин
(самый многообещающий)…
Часть II. Тампонада Сердца Римы Наполи
и Икубатор Алины Понти
Рима Наполи
Из цикла «Тампонада Сердца»
***
Есть мальчики, ради которых стоит
Бросаться в омут, обхватив руками
Больную голову, что ежечасно ноет.
Есть юноши-красавцы, те, которых
Мы сравниваем с юными богами.
В пороховницах их не отсыреет порох.
Есть пряность юности, есть прелесть расцветанья,
Мак опьянения и благородства роза,
Грозы предчувствие и радость узнаванья.
Бессвязный шепот, ропот, нежный лепет,
Улыбка, многообещающая поза,
Подмигиванье, смех, восторг и трепет,
И чувств наплыв, и нега, и смятенье,
Мотора рев, взмах крыльев, а затем
Пик страсти, взлет и головокруженье...
За ночь одну вы оба повзрослели
И подростковых больше нет проблем,
Не тесно и тепло в одной постели.
Но возникает иногда непониманье
Друг друга в отношениях интимных:
Битье посуды, ссоры, препиранья,
Возникнуть может даже отчужденье
И притупленье ваших чувств взаимных,
И, в некотором роде, охлажденье.
Но невозможным кажется разрыв –
И вот он речи нежные заводит,
А ты внимаешь, все обиды позабыв.
О, как несбыточны, наивны упованья!
Ведь все это, в конце концов, проходит,
А остается – разочарованье.
Вкус любви и карамели
На масленицу делали лаваш,
На Пасху – просто яблочный пирог.
Рецепт в обоих случаях был ваш,
И оттого блистательный итог.
Коржи, однако, плохо подошли.
Всему виной, наверно, были дрожжи.
(Уже не помню, где мы их нашли)
И уксус вызывал сомненье тоже.
Неизгладимый вкус оставил торт:
Плод творчества, но на основе «Мишки».
Казалось, тает не глазурь, но рот,
И на зубах совсем не вязли пышки.
На день весны мы делали салат,
А на Илью-пророка просто кашу.
И суп грибной, по-моему, из маслят,
Туда еще мы добавляли спаржу.
Мы делали омлет на День Победы,
А пудинг в сливках завершал десерт.
Я нарубила мяса на котлеты,
Потом переключилась на рулет.
В июне мы готовили Пломбир,
Но замерзать он не хотел никак.
И, думая, что сделать на гарнир,
Я машинально сляпала форшмак.
На день рожденья я сварила мусс
Из апельсинов, мусс из дыни и кисель.
Он оставлял во рту приятный вкус,
С которым и ложилась я в постель.
Брусничное пюре мне удалось,
И пастила из вишен, кстати, тоже.
Не знаю, право, что со мной стряслось,
Но платье до сих пор все липнет к коже.
На Новый Год мы жарили гуся,
Заранее набив его картошкой,
Но снова не пришли мои друзья,
И снова мы вдвоем сидели...с ложкой.
Я думаю, прекрасен сей союз:
Союз вина и розовой форели.
Ну а какой у этих строчек вкус?
Наверно, вкус любви и карамели.
Тампонада Сердца
Обливаясь слезами, раскинув
Руки, на голом полу
Пустой комнаты в самом
Центре Дублина – я лежала…
Я лежу, обливаясь слезами
В темном углу пустой
Комнаты, чья нагота
Напоминает мне мою собственную пустоту,
Напоминает обо всем, что мне близко
И дорого.
Грудью вдавившись в пол,
В комнате той пустой…
На полу, залитом солнцем,
На полу, залитом слезами
Многих жителей Дублина,
В комнате, напоминающей
Обо всем, что мне близко и дорого…
Дублин.
Снов вереницы
Не заполнят своей пестротою
Пустоту.
Нагота. Холод пола.
И тепло стесненной груди,
Что давно вся в горючих слезах,
Что между мною и полом,
Полом холодным и мной,
Мной обнаженной и полом…
Раскинув руки, лежу…
Я лежала, лежу, и пол,
И потолок, и все стены
Пусты, как пуста моя грудь,
Как пуст, нет, пустынен мой город…
Мне холодно. Вся в слезах,
Руки раскинув, лежу
На голом полу и рыдаю.
Алина Понти
Из цикла «Инкубатор»
Панегирик
Клеймом на лоб и репродукцией «Данаи»
Я одарила своего соседа
По парте. Мама! Ведь на то весна и
Дана, чтоб брызгая из-под велосипеда
Земною хлябью втуне веселиться!
Пускай любовь моя зовется баловством!
Ведь это ж надо было так влюбиться,
Чтобы терпеть все его ябеды потом!
Свой школьный путь пройдя до половины,
Я, посетив лицейские руины
И чудом не порвав свою косуху,
Училку нашу попыталась разыскать,
Чтоб, взяв за подбородок эту суку,
Тихонько: «Здравствуйте! А вот и я!» – сказать.
Туда, где не нужны слова
Любви творенье, ветер, прах постылый,
Два голоса из тишины ночной
Под елей лапами и над плитой могилы,
В короткой схватке меж тобой и мной.
В красотах мая, в паволоке плена
Ресниц пушистых под густым снежком…
Закон желания, с кровавых ссадин пена
И соус губ, краснеющих флажком.
Пыльца Луны, холодная, как гравий,
Мне кожу тянет, ссохшись, словно клей.
Шлем Марса нынче не венчает полушарий
С магнитною извилиной полей.
Миг сна и час любви творенья
Лишь обозначены в скрижалях этой ночи.
Метеоритов рев и грохот разрушенья
Сливаются со стоном нашей корчи.
Любви творение, немой укор украдкой:
«С недавних пор ты стал намного строже».
Слепые руки. «Прочь пошел! Ты гадкий!
Ты знаешь, что ты мне всего дороже!»
Глухая ночь. Вокруг камней развалы,
Мерцают угли, дико пахнет дымом.
И в липкой сети сна – одни кораллы.
Нет жалости к таким, как я, бескрылым.
Что ж, уничтожь моей любви творенье.
Как тяжкий бред, навеянный Луной.
«Она жива» – здесь не растет забвенье.
Здесь вышла стычка меж тобой и мной.
Ночь в эпизодах. Утро в главной роли.
Эмульсия росы омыла плиты.
Молчание. Покой. Желтофиоли.
Гортань суха. Созвучья позабыты.
Инкубатор
…потом я почему-то оделась.
Втянула носом слезную соплю.
Мне очень сильно захотелось
Сказать кому-нибудь: «Fuck you!»
Но помешала вновь несмелость.
Я в изнасилованных брюках
Искала долго нужную штанину.
Запуталась, как первоклассник в буквах!
В изнеможении легла на спину
И потонула в плача звуках…
Затем я, поборов унынье,
По лестнице сбежала в тихий двор
И будто очутилась на картине –
Так все сияло и манило взор.
Печали не осталось и в помине.
Я теплоту ловила жадным ртом,
Хотела целовать тяжелый зной…
Мне этот мир был раньше незнаком.
Я прервалась, застигнута нуждой…
Подтерлась подорожника листом…
И снова повалилась я на спину,
Каталась по некошеной траве…
В росе не заработаешь ангину,
Но как приятно думать голове,
Забыв на время жалкую Алину!
Но прихотям судьбы я не служу.
Мне хочется заснуть и не проснуться.
И разве я кого-то сторожу,
Что не имею права шелохнуться?
Иль я кого-то ненароком разбужу?
Я птичий пух, застрявший в волосах,
Вычесывать расческой не привыкла.
Сижу, нахохлившись, как птица, на носках,
Как будто я из инкубатора возникла,
И кровь стучит отчаянно в висках.
[1] «An American Prayer» – итоговое сочинение Джима Моррисона, собрание поэм, стихов и историй, опубликованное отдельной книгой и выпущенное в виде альбома группы «The Doors» после смерти поэта в 1978 г.
[2] Не прикасайся ко мне! (лат. «Noli me tangere!») – слова Христа, обращенные к Магдалине, когда после распятия он явился ей в саду в облике садовника.
[3] Подразумевается трехчастная композиция Джона Кейджа «4 минуты 33 секунды» (1952), во время исполнения которой пианист не касается клавиш и не издает ни звука.
[4] «Marry me» («Давай поженимся») – роман Джона Апдайка (1977).
