Комментарий | 0

Будь Клеопатры нос чуть-чуть короче…

 
 
 
 
 
 
 
Пропасть для свободных людей
 
Старина Эзоп, достославный краснобай, басноплет,
«Где здесь пропасть, – спросил, – для свободных людей?»
С той поры нескончаемый кастинг повсюду идет:
Каждая сточная яма считает Эзопа своей
Законной добычей.
Недавно втянулись в спор
Даже черные дыры. А им-то какой резон?
Но и они друг на друга сурово глядят в упор
И рокочут: «Он мой!», «Нет, мой!», «Только мой Эзоп!»
А Эзоп, опочив двадцать пять столетий назад,
Висит в пустоте, переспелый манящий плод,
Над скопищем всяческих бездн, что, как галки галдят.
Так Луна нависает над темным томлением вод.
 
 
 
 
***
 
Говорят, что однажды тиран Писистрат
На агоре устроил военный парад,
Болтунов разогнав по домам.
Посреди непривычной густой тишины
Шли, мечами бряцая, герои войны,
Мегарян разгромившие в хлам.
 
Наблюдавший за этим афинский поэт,
Что был жизнью потрепан, морщинист и сед,
Произнес: «Вот такие дела…»
И не понял никто, что имел он в виду,
Возносил ли хвалу, предрекал ли беду,
Горевал ли, что юность прошла…
 
 
 
 
 
Не заслоняй мне солнце…
 
– Проси все, чего пожелаешь!
– Не заслоняй мне солнце…
Так отбрил Диоген чумазый
Златокудрого Македонца,
Что над ним нависал, как туча,
Мировым набухнув господством.
Целый мир пошатнулся, а киник
Вмиг разделался с Македонцем.
 
 
 
 
 
***
 
Укушенный змеёй в святом источнике,
Предсмертные стихи слагает эллин.
Томится переводчик над подстрочником
И древний ужас заглушает элем.
Готовит в Эдинбурге антологию
Античной лирики издатель Говард.
Аванс немного скрасил жизнь убогую.
Бутылку эля выпить веский повод.
К тому же оказалась недотрогою
По этажу соседка, крошка Хелен.
Успев обдумать и воспеть немногое,
Почил святыню осквернивший эллин.
 
 
 
***
 
Гай Валерий Катулл,
Отправляясь в загул,
Повторял, что Лесбия – мразь,
Что ее бабий нрав –
Мерзопакостей сплав,
Где она, там зловонье и грязь;
 
Что в постели ее
Согревалось ворьё,
Дряхлый смерд, безногий солдат,
Безголосый певец
И прыщавый юнец
Сообща с ней творили разврат.
 
Но с пирушки домой
Воротясь чуть живой,
Той же Лесбии он написал:
«Дорогая, люблю!
Извини, во хмелю
Был неправ, но вину осознал».
 
 
 
 
Нос Клеопатры
 
Будь Клеопатры нос чуть-чуть короче,
Буквально на микрон,
К ней Цезарь не пришёл бы душной ночью,
И не был бы зачат Цезарион.
 
Не воспылал бы страстью к ней Антоний,
Не взял бы в плен царицу египтян,
Добычей раздразнивший легионы,
Октавиан.
 
Она бы смерти быстрой не искала,
И раб со смоквами змею бы не принёс.
И не пришло бы в голову Паскалю
Ей ради красного словца урезать нос[1].
 
 
 
 
Сенека свершает сэппуку
 
Сенека доблестно совершает сэппуку
На пиру у Нерона.
Сперва, собравшихся потешая, оголяет руку
Медленно и отрешенно,
Восклицает: «Истинный стоик погибели не страшится,
Эта жизнь – тяжелое бремя,
Что мне толку в том, что она еще год или два продлится?»,
Подавляет усилием воли тремор,
А затем запястья леденящим лезвием касается,
Как бы невзначай.
И вдруг в его тело тщедушное вселяется –
Откуда ни возьмись –
Японский самурай,
Машиной времени перенесенный в древний Рим
Из Токио конца августа 1945 года.
Он вспарывает себе брюхо, сосредоточен и непоколебим,
И гирлянду потрохов на пол вываливает гордо,
Как приношение не деспоту, но Господину,
Что перед ним, точно громом пораженный, стоит.
На этот сюжет могли бы написать картину –
Офигенную! –
Художники Комар и Меламид.
Нерон подходит к бездыханному телу Сенеки
И губы кривит: «Противно смотреть!
Никто не смеет так ритуал коверкать.
Унесите немедленно! Безобразная смерть!»
А дух самурая с душой опочившего философа
Кружатся в танце под потолком закопченным.
Об этом вы не прочтете у Алексея Федоровича Лосева.
Он ведь был знатоком античности,
добросовестным ученым,
И, услышав мою историю, отмахнулся бы: «Чепуха!
И кто только пишет такой вздор откровенный?!
На пиру у Нерона Сенека не вываливал на пол потроха,
А красиво и благородно перерезал себе вены».
Стану ли спорить с авторитетом,
Ничего не смысля в позднем стоицизме?
Читатель вправе считать мой рассказ бредом,
Плодом раздражения пленной мысли.
 
 
 
 
***
 
«После соития только петух не грустит», –
Утверждал древнеримский врач Клавдий Гален. –
Когда курицу топчет, он не испытывает стыд,
Но, подобно человеку, не терпит супружеских измен.

У петуха, как правило, несколько жён,
Но он ни одной предпочтения не отдает,
Поразительно самоуверен и самовлюблен,
А все потому, что первым встречает восход».

 
 
 
Спор Зенона и Чжуан-цзы
 
Зенон, убеждённый в том, что он в прошлой жизни
был ни кем иным, как быстроногим Ахиллесом,
а в следующей непременно станет черепахой,
однажды встретился с Чжуан-цзы,
мечтавшим в бабочку превратиться.
 
  • Чжуан-цзы, а, Чжуан-цзы! –
к коллеге Зенон обратился. –
Не приходит ли тебе в голову, Чжуан-цзы,
что между тобой и бабочкой –
бесконечное множество промежуточных состояний,
больше того, между тобой и ближайшим из этих состояний
так же неисчислимо много промежутков,
бесконечное множество бесконечно малых отличий,
продираться сквозь которые ты будешь бесконечно долго,
а потому желанное превращение едва ли возможно?
 
  • Все эти бесчисленные промежутки, –
возразил ему Чжуан-цзы, –
существуют лишь в голове у Зенона,
тогда как для бабочки
они несущественны
нисколько.
 

 

В оформлении страницы использована виньетка работы Ильи Имазина.

 

[1] «Нос Клеопатры: будь он чуть покороче, весь облик земли был бы сегодня иным».

Блез Паскаль, «Мысли», 180 (II, 162).

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка