Песни семи царств
Илья Имазин (23/08/2021)
***
Песни семи царств,
Передававшиеся из уст в уста
На протяжении тысячелетий
Увядающими жрицами
Девам-преемницам
Перед посвящением в премудрости
Прихрамовой проституции,
Ныне звучат со сцены
Отголосками древности
В классической итальянской опере,
Где дородная прима
С варварским макияжем
Горе возводит глаза,
Что как птицы бескрылые
В двух черных гнездах
Томятся в ожидании
С неотвратимостью Рока,
Как и положено в трагедии,
Подбирающегося к ним
Голодного хищника.
***
Два бездонных озера слез по ту сторону глаз
Обнаружит любой, кто проникнет под своды бровей
Эхнатона скорбящего; если бы вдруг разлилась
Влага этих озер, был бы Нил намного полней.
Был бы мир полон света, как верно построенный храм,
Где на Троне Судьбы восседает всесильный Атон,
Где нет места паучьим богам и ползучим теням,
Если б смог Эхнатон воплотить ослепительный сон.
Фараон-реформатор скончался, не выплакав слез.
У всего на земле свое имя, свой вес и свой срок.
Запустения мрак там, где все затевалось всерьёз:
Обезлюдивший Ахетатон засыпает песок.
***
Обвить твой стан спешат ветра пустыни,
Что иссушили глину моей плоти,
На ней оставив письмена – морщины.
И птицы льнут к тебе в хмельном полете.
Коснуться губ твоих мечтают волны Нила,
Вода тебе навстречу прибывает.
Своей красой ты приручила крокодила,
Что от любви к тебе изнемогает.
Тебя все прочат в жены фараону,
Он о тебе вздыхает, восьмилетний.
А я до первых звезд брожу по склону,
Кручину изливаю плачем флейты.
***
Когда скверные зевы свои отворили служанки,
Пал Египет, рассыпалось в прах Великое Царство,
Не в результате внутридинастической перебранки
И не вследствие голода, засухи или коварства
Неприятеля. Все перечисленное случалось
Неоднократно в плачевных масштабах и прежде,
Но никогда еще Слово не предоставлялось –
Ибо это немыслимое святотатство! – невежде.
Никогда еще не восседала кухарка на троне,
Смерд поганый пальцем не тыкал с телеэкрана
При Хеопсе, Рамзесе или, тем более, при Эхнатоне;
Не летали орлы никогда по указке барана…
***
Двести тысяч иудейских жён,
Двести тысяч дочерей и сыновей
Гонят воины Израиля в полон,
Гонит высохшие стебли суховей.
Стебли, вырванные вихрем без корней.
Корни стонут, корчатся в земле
И сплетаются все крепче, все плотней,
Умолкая в предрассветной мгле.
Отпусти, Израиль, свой улов,
Не дождутся воины услад
От немых и изможденных вдов,
В чьих глазницах похоронен взгляд…
***
Затерялась в разноголосице звезд,
Потонула в гулком безмолвии рыб
Финикийских матросов походная песнь.
Вторит ей
Потонула в гулком безмолвии рыб
Финикийских матросов походная песнь.
Вторит ей
перелетной порой
певчий дрозд:
Через тысячи лет в небесах, точно зыбь,
Звуков тех позабытых искристая взвесь.
Словно пыль водяная, летит на Ахзив.
Звуков тех позабытых искристая взвесь.
Словно пыль водяная, летит на Ахзив.
Эхо стольких веков уступает ей путь.
Через тысячи лет в небесах перелив.
Рыбы в темных глубинах, где не продохнуть,
Напевают беззвучно тот древний мотив.
Сочинивший его молодой мореход
Круглый год по просторам Талассы кружил.
Породивший его финикийский народ
Мириады сокровищ торговлей нажил.
Круглый год по просторам Талассы кружил.
Породивший его финикийский народ
Мириады сокровищ торговлей нажил.
Тот мотив сочинил не поэт, но пират.
Корабли он топил, поставляя в Ахзив
Все, чем мир наш подлунный был жив и богат,
И людьми торговал, напевая мотив.
Все, как должно пирату тех древних времен.
Он к тому же не знал, что от бога поэт,
И в товар превращал всех, кто был им пленен.
Рассекая моря, повидал белый свет.
Но однажды злой Случай его обманул,
Ведь на свете удаче отмерен свой срок.
И с несметной добычей пират утонул,
Как сказали бы греки, настиг его Рок.
Затерялась в разноголосице звезд,
Потонула в гулком безмолвии рыб
Сочиненная ветром походная песнь.
Словно пенье дрозда, был мотив ее прост.
И как пыль водяная, летит на Ахзив,
Звуков тех позабытых искристая взвесь.
***
Знала, конечно, знала,
Вся челядь Сарданапала,
Что будет ужасным конец.
Но челядь не возроптала.
Как знамена, держа опахала,
Онемев, перед ложем стояла,
Когда поджигали дворец.
Царь, свое проигравший царство,
Проморгавший в истоме коварство,
Средь последних услад возлежал.
А когда запахло паленым
В плотном воздухе раскаленном,
Стало ясно рабыням холеным
Назначение опахал.
Приказал раздувать ими пламя,
Что дворец пожирало часами,
Обезумевший Сарданапал.
И челядь не возроптала,
Хотя заранее знала,
Что за гибель всех ожидала,
Сколь ужасным будет финал.
***
Навуходоносору шепчет на ухо доносчик:
Мол, царь всемогущий,
Придворные травят вовсю анекдоты,
Причем не о похоти жен или подлом характере тещи,
А – страшно сказать! – про тебя. Пахнет переворотом.
Навуходоносор зовет палача: есть работа.
Всю ночь сотрясают округу истошные крики.
А утром не может никто рассказать анекдота –
У трона толпится и ежится сброд безъязыкий.
Дворец потонул в раболепно-угрюмом молчанье.
Как рыбы, плывут онемевшие темные лица.
Лишь звезды в тиши изрекают свои прорицанья.
Днем тянется сон беспробудный, а ночью не спится…
***
Оставив империю, завоеванную нахрапом,
Своим сотрапезникам и сатрапам,
Оставив бальзамировщикам мертвое тело,
Гетерам оставив – стенать, как недавно стонали,
Поэтам оставив легенды слагать
и царапать скрижали,
Душа Александра отмучилась и отлетела.
Ей путь предстоял, на этот раз одинокий,
По всем захваченным землям – обратно к истоку,
К украшенной царственным золотом колыбели
И дальше – туда, где последнюю толику власти
Утратит она и забудет о призрачном счастье,
И будет лампадой во мраке мерцать еле-еле.
***
Царица Зенобия в грязных лохмотьях,
Лишенная царства, надежды и плоти,
Невольница римских солдат,
Бредет хилой тенью сквозь улицы Рима.
И шлейфом столетия тянутся мимо,
Златые оковы звенят.
Бредет хилой тенью сквозь улицы Рима,
Когда-то отчаянна, неукротима,
А ныне невзрачна, как моль.
Бессильное эхо погибшего мира.
При ней воспарила и пала Пальмира,
Пустыни больная мозоль.
Былого величия скудный некрополь
Разрушен врагом и ветрами закопан
В беспамятстве жарких песков.
Царица Зенобия в жалких лохмотьях
Плетется с толпою незрячих, бесплотных
Под звон тех позорных оков,
В которые Аврелиан переплавил
Ее украшения. В них он доставил
Бесценную пленницу в Рим,
Желая сограждан потешить добычей.
Как короток срок, что отпущен величью!
Как страшен и неотвратим
Исход, назови его рок или жребий…
Что может быть недальновидней, нелепей
Попыток оспорить судьбу?
Погибшего мира бессильное эхо…
Не каждый способен добиться успеха,
Решившись на спор и борьбу.
***
То, что отнято у журавля, причитается долгоносику.
То, что спрятано в пригоршне риса,
распускается облаком в небе.
Мы спешим на восток, позади оставляя росистую просеку:
Обезьяна, лисица и бык,
Да за ним увязавшийся слепень.
Кто же я в этой троице оборотней придворных,
Что отправлены императрицей к Драконьим Пещерам?
Мне бывать приходилось не раз и лисицей проворной,
И быком, и вождём обезьян,
И Диковинным Зверем.
А быть может, я слепень? Никем не званный четвертый,
Нежеланный попутчик, без сана и поручений,
Пьющий кровь компаньонов, назойливый и упертый,
Утомляющий всех монотонностью нравоучений?
Я – все четверо. Тайным путем к Драконьим Пещерам
Пробираемся мы, позади оставляя росистую просеку,
И бормочем приказ У Цзэтянь молодым офицерам:
«То, что отнято у журавля,
Причитается долгоносику».
***
Священномудрый, облаченный в облако,
Плывет с двумя наложницами в джонке.
Над головой его парит в глубоком обмороке
Нездешний месяц, молодой и тонкий.
«Как ты заплыл сюда, небесный чужестранец?
Где лодочник, что вел тебя по волнам
Закатных туч, чей потемнел багрянец?
Где девушки твои со взором томным?»
Молчит, не отвечает гость непрошеный
Уснувших сёл и зачарованных предместий,
Над серебристой речкой лодкой брошенной
Парит среди рассыпанных созвездий.
***
Терракотовые фигуры императору верных солдат
У некрополя Шихуанди несут безмолвный дозор,
Словно стража ночная у входа – в Элизиум или в ад, –
Не столь важно.
У воина каждого смертью наполненный взор,
Обращен в глубину неподвижных бесчувственных глаз,
Где когда-то давно ночлег искала луна,
Распадаясь на тысячу лун и тысячекратно светясь
Из пещер черепов, из тьмы, что не ведала сна.
Тьма, не знавшая сна, тьма стоящих на страже солдат
Охраняет в подземной ночи императора сон.
В окруженье подобном, как лев под защитою львят,
Вечным сном хотел бы забыться Наполеон.
***
Песни семи царств,
Изголодавшиеся по устам
Дев, еще не познавших
Волю и силу мужскую,
Ныне вверены ветру,
Который один лишь бессмертен
И не брезгует разносить по свету
Слухи, идеи, соблазны,
Запахи, чары, болезни.
Тысячелетий
Отпетые песни,
Эхо эпох, непрестанно
Друг друга сменявших.
Их не спрячешь в нотной тетрадке,
Не запрешь в музыкальный ящик,
Фиоритурно не пропоешь со сцены
Вычурных итальянских опер.
Можно только услышать их в пении ветра.
Услышал – и обмер,
Словно застигнутая врасплох
Хищником добыча,
Или дезертир, пронзенный стрелой
Молодецкого боевого клича.
Над пустыней, над гладью морской
или рисовым полем,
Под тоскливо подмигивающей звездой –
Стоном горы или птичьим воплем,
Рыданием разлученного с плотью духа
Проносятся и настигают
Твое беззащитное ухо.
В оформлении страницы использован эскиз обложки
одноименного сборника работы Илья Имазина.
Последние публикации:
Райнер Мария Рильке. Давид поет Саулу –
(22/02/2022)
Жизнь, хрупкая как одуванчик… –
(04/02/2022)
Форель зимой –
(18/01/2022)
Гора и мышь, или Мнимые уроки прошлого –
(22/12/2021)
Герман Мелвилл "Мальдивская акула" –
(30/11/2021)
Срок годности –
(22/11/2021)
Ничевоки –
(09/11/2021)
Жила-была женщина-комната… –
(20/10/2021)
Прищепка и прыщик –
(23/09/2021)
Будь Клеопатры нос чуть-чуть короче… –
(10/09/2021)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
