Комментарий | 0

Эзра Лумис Паунд "Хью Селвин Моберли. Жизнь и контакты"

 

Поэма (1919 – 1920)[1]

 

Перевод с английского Ильи Имазина (2007)

 

 
Эзра Лумис Паунд в своей студии в Париже, 1923.

 

 

От переводчика

 

Вперые опубликованная сто лет назад поэма «Хью Селвин Моберли. Жизнь и контакты», кратко «Моберли» – важнейшая веха в творчестве англо-американского поэта-модерниста Эзры Паунда, условно разделившая всю его литературную биографию на два этапа – «масок» (1906 – 1920) и «песен» (Cantos, 1917 – 1968) или, иначе, многоликой лирики и нескончаемого эпоса. После «Моберли» Паунд практически не писал компактных стихотворений, всецело посвятив себя масштабной культурно-исторической панораме “Cantos”, которая осталась незавершенной, а, может быть, изначально предполагала принципиальную незавершенность, ибо ни один, даже самый грандиозный и упоительный эпос не может подытожить или исчерапть историю человечества.

«Моберли» – одновременно подведение итогов крайне плодотворного для Паунда десятилетия, в течение которого он стал признанным поэтом и влиятельным литературным критиком, и горький плод разочарования в той культурной атмосфере, которая сложилась в Лондоне после опустошительной Первой Мировой. Это разочарование побудило Паунда вместе в женой Дороти перебраться сначала в Париж, а затем в итальянский курортный город Рапалло, обосновавшись в котором, поэт показательно порвал связи с «англосаксонской культурой», отрекся как от лондонской литературной жизни, облик которой во многом определил, так и от своей родины – США, и вступил в губительный альянс с фашистским режимом Бенитто Муссолини.

Разочарование после долгого вдохновенного созидания и «вулканического» бурления творческих сил характерный для Паунда исход: этап “Cantos” завершился разочарованием еще более глубоким, обернувшимся раскаяньем и сознательно выбранным – как епитимья – молчанием в буквальном смысле слова. Но если поздние “Cantos” приобрели выраженную покаянную тональность («Да простит мне Господь все, что я содеял»), то в «Моберли» настрой скорее ироничный: это не посыпание головы пеплом, а скоре легкая самокритика и череда острых, язвительных выпадов в адрес литературных оппонентов Паунда, лондонских издателей, жрецов художественной моды и дельцов от литературы. Для понимания поэмы важно представлять контекст ее написания, который восстанавливается в приведенном ниже комментарии.

 

    

Обложка первого издания «Моберли» (The Ovid Press, 1920);
справа – обложка итальянского издания с рисунком Жана Кокто

 

 

Vocat aestus in umbram.[2]

Nemesianus, Ec. IV

 

E.P. Ode pour l’élection de son sépulchre[3]
 
Три года, не придя к согласью со своей эпохою,
Тщился он воскресить ту, что уж не раз умирала, –
Поэзию и, наконец, утвердить «высокое»
В древнем значении – затея, обречённая с самого начала…
 
Тяжкий труд, особенно для того, кто рождён
В полудиком краю, по ту сторону календарей,
Лилии из желудей пытался вырастить он;
Капаней; на искусственную наживку ловил форель:
 
«Іδμεν γάρ τοί πάνθ’ őσ’ένί Τροίη»[4]
Вливалось в разверстые уши, и вот,
Натыкаясь на рифы, дрейфуя в море,
Как всегда переменчивом, скоротал он год.

                                                                                        

 

 
Эзра Паунд в 1920.

 

 
Был Флобер Пенелопой в его Одиссее,
Он рыбу удил на затерянных островах
И мог любоваться часами красою волос Цирцеи,
О солнечных не вспоминая часах.
 
Не затронутым «бурным теченьем событий»
Он многим запомнился в l'an trentiesme
De son eage[5]; ни подвигов, ни открытий,
Ни – при всём старанье – от Муз диадем.
 
 
II
 
Но век требовал запечатления
Гримас своих истеричных,
Что-нибудь посовременнее
И без изяществ античных.
 
Без аллюзий, бросающих в дрожь,
Парафраз и мрачных прозрений,
Куда лучше подделка и ложь,
Чем всуе помянутый гений.
 
«Век требовал», преимущественно, литейных форм и лекал,
Экономии средств и времени; возрастали тарифы
На скроенную наскоро прозу a la cinema,
Но, конечно, не на «скульптурно» отточенные рифмы.
 
 
III
 
К чайным розам – и платье чайного цвета…
Нынче косский муслин не в моде,
Вместо лиры Сафо – незатейливые куплеты
И для пианолы мелодии.
 
Диониса сменил Христос,
Истощились и оскудели
И Фаллос, и Дух Святой,
Калибан теснит Ариэля.
 
 
«Всё течёт», как изрёк однажды
Проницательный Гераклит,
Но не Логос – пошлость продажная
В наши дни повсеместно царит.
 
Христианских красот эталон
Меркнет перед Самофракийским,
И мы видим, как τό γάλόν[6]
Выставили на рынке.
 
Что нам Фавнова прыть и похоть,
Как и, впрочем, аскета вериги?
Пресс отныне лишь вафли множит;
Обрезанье – в числе привилегий.
 
Все уравнены перед законом
И, разделавшись с Писистратом,
Мы судьбу вверяем покорно
Проходимцам или кастратам.
 
О, сияющий Аполлон,
Что за муж, герой или бог –
τίν’ άνδρα, τίν’ ήρωα, τίνα υεόν[7]
Примет мой жестяной венок?
 
 
IV
 
Уж эти-то сражались, во всяком случае,
А иные истово веруя, pro domo[8], во всяком случае…
Иные, чтобы побряцать оружием
иные из-за тяги к приключениям
иные из страха бессилия
иные из страха порицания
иные из надуманной любви к кровопролитию,
обучаясь ему со временем…
 
иные, в страхе учась любить кровопролитие,
Опочили иные pro patria, но не изведав ни «dulce», ни «et decor»
 
Брели, взглядом углубляясь в пекло ада,
Веря лживым россказням старцев, и, веру утратив,
Домой, домой, ко лжи возвращались;
Домой к бесчисленной веренице обманов,
Домой к старой лжи и к новому позору;
 
К вековому ростовщичеству, заплывшему жиром,
К лгунам, что ораторствуют на всех площадях.
 
Отважные, как никогда, измождённые, как никогда.
Юная кровь, благородная кровь,
Нежный пушок на щеках, прекрасные, стройные тела;
 
Стойкость духа, не виданная прежде
 
Искренность, не виданная прежде,
Крах иллюзий, какого не знали в прежние дни,
Истерические припадки и исповеди в траншеях
Хохот, доносящийся из мёртвых животов.
 
 
V
 
Мириады бездарно загубленных,
И лучшие среди павших
За старую суку, оскалившую зубы,
За эту протухшую цивилизацию.
 
Когда-то светившиеся глаза, улыбчивые губы
Ныне в земной утробе, под крышками гробов,
 
Ради двух десятков изуродованных статуй,
Ради тысячи потрёпанных томов.
 
 
 
Yeux Glauques[9]
 
Гладстон всё ещё был в почёте.
Джон Рёскин как раз представил в печати
«Королевские сокровища». Суинберн и Россетти
Ещё поносились литературной братией.
 
Разражался тирадами Бьюкенен,
Когда одна головка из оравы Фавновой
Посулила живописцам и греховодникам
Так много увлекательного и забавного.
 
Её глазами взирают
На нас Бёрн-Джонса картоны,
Короля Кофетуа в Тейт
Заставляя вздыхать восхищённо.

 

 

 

Э. Бёрн-Джонс. Король Кофетуа и нищенка, 1884

 

 

Прозрачней ручья, глядят,
Пустые и отрешённые.
Так Английские Рубайат
Вошли в моду – мёртворожденные.
 
Лицо в сетке мельчайших трещин,
То же Фавново выражение,
Взгляд покорен и отстранён…
«Что случилось с бедняжкой Дженни?»
 
Озадачена тем, что мир
Почему-то не заинтригован
И не хочет узнать, кто же принц
Ныне в её алькове.
 
 
«Siena mi fe’, disfecemi Maremma»[10]
 
Среди склянок с мощами и маринованных эмбрионов,
Нанятый привести в порядок каталог,
Мне встретился последний отпрыск
Сенаторского рода из Страсбурга, месье Верог.
 
Он два часа кряду разглагольствовал о Галифе,
О Доусоне и о Клубе, куда съезжаются Рифмачи;
Рассказал мне, как Джонсон (который Лайонель),
В пабе, с высокого табурета свалившись, опочил…
 
Но при вскрытии, устроенном приватно сразу же,
Установлено: ткани сохранны, в крови и близко
Не было алкоголя – на Ньюмена чистым разумом
Повеяло, как подогретым виски.
 
Доусон полагал, что отели накладней борделей,
Хедлам был высокопарен, а Имедж искал усладу
И подобье экстаза в союзе Бахуса, Терпсихоры и Церкви.
Так говорил автор «Дорийского Лада».
 
Месье Верог, выпавший из десятки
И не нашедший к сердцам современников путь,
Заслужил насмешки юнцов, ибо кроме подобных бредней
Ему попросту нечем было блеснуть.
 
 
Бреннбаум
 
Ясность в глазах небесного цвета,
Округлое детское лицо,
Негнущийся от ворота до гетр,
Нарочитости служил он образцом.
 
Тяжёлые воспоминания о Хориве, Синае и сорокалетии
Порою при свете дня тенями поперечными
Ложились, делая жёстче лицо этого
Бреннбаума «Безупречного».

 

 

        

 

Заглавные литеры первого издания «Моберли», 1920.

 

 

М-р Никсон
 
В кремовой с позолотой каюте своей самоходной яхты
Мистер Никсон советовал мне добродушным тоном приятеля
Не откладывать в долгий ящик: «Внимательно рассмотрите
Все перспективы работы обозревателя.
 
Я был так же беден, как вы теперь,
На первых порах мне, помнится, платили
Всего пятьдесят авансом, – сказал мистер Никсон.
Послушайте совет, колонку застолбите,
Даже если вы свободный художник по натуре.
 
Обозревателям сытно живётся. Так мой гонорар подскочил
За одиннадцать месяцев с пятидесяти до трёхсот;
Самым крепким орешком, который пришлось мне расколоть,
Оказался доктор Дандес.
 
Оценивая человека, я всегда прикидываю,
Сколько он может заплатить за мою работу.
Чаевые – отличная вещь, что же до литературы,
Признаем, на этом поприще трудно найти синекуру.
 
Мало кто может шедевр разглядеть.
И бросайте стихи, мой мальчик,
За них не платят».
 
***
 
В том же духе однажды меня наставлял друг Блоугрема:
«Не старайтесь протиснуться в игольное ушко.
Рассудите здраво. «Девяностые» эту карту уже разыграли
И, ничего не добившись, сошли на нет».

 

 

 

У. Льюис. Портрет Эзры Паунда, 1920
 
 
 
X
 
Под крышей проседающей
Стилист обретает приют.
Угрюмый и голодающий,
Но зато от хлопот и от пут
 
Мирской суеты он избавлен.
Несведущей кроткой возлюбленной
Талант его ныне предъявлен,
Признаньем пока не загубленный.
 
Гул софизмов и споров идейных
Пропускает хлипкая крыша.
Пищу любит он пожирнее.
На двери проржавела задвижка.
 
 
XI
 
«Ревнительница всего милетского»
В сужденьях, чувствах, привычках, стиле.
Возможно. Но только не в суетном Илинге,
Среди клерков и прочего сброда светского.
 
«Милетское» – скорее преувеличение.
Нет, другой инстинкт, что древней
Заветов бабушки, внушавшей ей:
Главное – занять достойное положение.
 
 
XII
 
«Дафна, чьи бёдра и стан корою покрылись,
Ко мне простирает листвой шелестящие руки» –
Субъективно. В атласом обитой гостиной
Госпоже Валентайн предложить я готовлюсь услуги,
 
Сознавая, что мой выходной костюм,
Очевидно, не того фасона,
Чтобы вызвать бурю страстей
В недрах сердца её и салона;
 
Сомневаясь в том, что одобрения
Заслужат литератора старания
У взыскательной Леди Валентайн,
Но, конечно, не в её призвании:
 
Поэзия для неё окаймленье идей,
Зыбкая, едва намеченная граница
Перехода в иную страту,
Где верх и низ стремятся породниться.
 
Приём для привлечения вниманья Леди Джейн,
Близкая к театральной модуляция,
Ведь не сыскать приятельницы и утешительницы нежней,
Случись очередная революция.
 
 
***
 
Направляется, меж тем, душа,
«Которую высокие культуры питают»,
На Флит Стрит, где уже давно
Доктор Джонсон вовсю процветает.
 
Вдоль этой улицы распродажа
Носков и чулок – вот курьёз! –
Постепенно вытеснила разведенье
Пиэрийских душистых роз.
 
 
Envoi (1919)
 
Ступай, от рожденья немая книга,
Скажи той, что Лоуса песнь мне пела однажды:
«Тебе одной покорна песнь,
Как и всё, что тобою постигнуто ныне,
Когда же ты отпустишь и простишь мне
Грехи, что тяжким бременем легли»,
И да будет хвала твоя ей долговечна.
 
Скажи той, что расточает
Такое сокровище, в воздухе распыляя,
Заботясь лишь об одном: чтобы чары её наполняли
Жизнью мгновенье,
Я мог бы им жить повелеть,
Как могут розы в магическом янтаре,
Износив оранжевый, в пурпур облечься, под стать заре,
Став единой субстанцией, цветом единым
И бросая времени вызов.
 
Скажи той, что бредёт
С песней, не умолкающей на устах,
Но поёт чуть слышно и наугад, не зная
Ни творца этой песни, ни губ иных,
А их пенье, быть может, так же прекрасно,
И они в новый век восславят её сладкогласно,
Когда, наш прах, с уоллеровым прахом
Перемешав, река забвенья унесёт,
И будет всё сокрушено её волной,
За исключеньем Красоты одной.
 
 
 
Данте Габриэль Россетти. Sancta Lilias, 1874

 

 

Комментарий                                                                                                           

 

Согласно авторской ремарке, поэма «Хью Селвин Моберли» представляет собой «попытку джойсовского по духу романа в сжатой форме». Моберли – alter ego Эзры Паунда, как Пруфрок – alter ego Т.С. Элиота. Можно допустить, что Паунд, по аналогии с «Портретом художника в юности» Дж. Джойса, попытался создать «портрет молодого поэта», с характерной самоиронией включив в поэму автобиографические пассажи. При этом он прибегал к откровенной самопародии и даже использовал маску сурового, бескомпромисного литературного критика, выносящего «приговор» раннему творчеству и юношеским эстетическим поискам героя поэмы (а, по сути, самого Паунда). Уместна и аналогия с «Улиссом»: «Моберли» – это модернистское переосмысление гомеровской «Одиссеи», «Улисс» в миниатюре, где молодость поэта метафорически представлена, как долгое скитание и возвращение к когда-то покинутым / утраченным / забытым идеалам красоты и высокого, чистого искусства («Был Флобер Пенелопой в его Одиссее, / Он рыбу удил на затерянных островах / И мог любоваться часами красою волос Цирцеи…»). Как известно, в период написания поэмы Паунд выступил редактором «Улисса» Джойса.

В поэме фигурируют две маски Паунда, в отличии от других личин, к которым он прибегал в ранний «лондонский» период творчества (1908 – 1921) – древнеанглийских, провансальских, китайских, – максимально приближенные к его биографии: некто E.P. (Э.П. – инициалы Паунда) и Моберли. Дж. Борнштейн полагал, что «Э.П. – это то, чем Паунд был, а Моберли – то, чем он мог бы стать, если бы остался в Англии» [Bornstein G. The postromantic consciousness of Ezra Pound, Victoria (B.C.).1977: 61].

Поэма разделена на лаконичные главки, часть которых озаглавлена, а другая пронумерована, что может запутать читателя. К примеру, может сложиться впечатление, что главки II – V входят в состав «Оды на выбор собственного надгробия», но это не так. Фактически это относительно самостоятельные стихи и одновременно фрагменты поэмы, в последовательности которых «Ода...» – стихотворение I (хотя и не пронумерованное).

...«высокое» / В древнем значении… Паунд отсылает читателя к трактату «О возвышенном» (в первом русском переводе – «О высоком», 1803), который посвящен изящной словесности и долгое время приписывался греческому философу-неоплатонику и ритору Дионисию Кассию Лонгину (213 – 273 н.э.).

В полудиком краю, по ту сторону календарей… Полудикий край – родина Паунда США, где его ранние эстетические поиски, по его собственному мнению, были обречены на непонимание. Эзра Паунд родился 30 октября 1885 г. в Хейли, штат Айдахо.

Капаней… Свою борьбу с американским мещанством и неискоренимым провинциализмом Паунд гротескно сравнивает с походом мифического героя Капанея на Фивы (сюжет «Семеро против Фив», отраженный, в частности, в одноименной трагедии Эсхила). Здесь за самоиронией скрыто пророчество, которому впоследствии суждено было сбыться в судьбе поэта. Капаней заявил, что сожжет дотла Фивы, даже если боги этому воспротивятся, и за такое нечестивое отношение к бессмертным понес наказание – был испепелен молнией Зевса. Паунд же, в годы Второй Мировой войны бросивший открытый вызов своей родине, был наказан за государственную измену: чудом избежав смертной казни на электрическом стуле (психиатры признали его невменяемым), тринадцать лет оставался узником психиатрической клиники – госпиталя св. Елизаветы.

Ибо знаем мы всё, что вершилось в Трое… Эти слова из песни сирен «вливались в уши» только Одиссея, тогда как его попутчики, чьи уши были залеплены воском, слышать их не могли. Поэт-протагонист слышит то, к чему не восприимчивы и глухи его современники.

Не затронутым «бурным теченьем событий» / Он многим запомнился в l'an trentiesme / De son eage… Тридцатилетие Паунда пришлось на разгар Первой Мировой войны и ознаменовалось подготовкой к печати таких, далеких от злободневности, книг, как “Cathay” («Древний Китай» или «Поднебесная», 1915) и “Lustra” («Жертва», 1916).

II. Куда лучше подделка и ложь, / Чем всуе помянутый гений… «Всуе помянутый гений» – это римский поэт Секст Проперий, которому Паунд посвятил поэму «Оммаж Сексту Проперцию» (1917), вызвавшую резкую критику со стороны ревнителей классической филологии. Здесь Паунд язвительно откликается на эту критику.

На скроенную наскоро прозу a la cinema… В этом месте комментарием следует сгладить вынужденную неточность перевода. У Паунда “A prose kinema”. В слове «kinema», обозначающем немое кино, которое в 1920 г. при всей популярности, не считалось искусством, Паунд соединяет более привычное английское «cinema» с понятием кинезиса, постоянного движения. Создаваемая в кинематографе иллюзия динамичного изменчивого мира насквозь фальшива и несопоставима по художественной ценности с величественной статикой древнего искусства, например, с античной скульптурой. Это суета, имитация, погоня за формой при выхолощенном содержании, или, как у Осипа Мандельштама – «сентиментальная горячка». Такую имитацию действительности, скольжение по ее поверхности вместо взгляда в глубину и проникновенного отклика, Паунд усматривал и в натуралистическом романе, и в живописи импрессионистов. В статье «Kinema, кинезис, Хепуорт» (1918) Паунд выразился со всей определенностью: «Кино – не искусство. Искусство статично» [Ezra Pound and the Visual Arts. Ed. by Harriet Zinnes. Toronto,1980: 78].

III. Нынче косский муслин не в моде… Родина Гиппократа, Кос – второй по величине из островов греческого Додеканеса – был известен как место, где производили муслин – тонкую, легкую, прозрачную ткань, которая поставлялась гражданам Римской империи. В эллинистическую эпоху Кос был излюбленным местом проживания «литераторов». Как следует из текста Паунда, современная мода («платье чайного цвета») меркнет в сравнении с изысканными одеяниями образованного и утонченного общества острова Кос.

Вместо лиры Сафо – незатейливые куплеты / И для пианолы мелодии… Пианола, как и немое кино, чрезвычайно популярный аттракцион начала XX в., служит у Паунда символом механизации и обезличивания искусства. Ей противопоставляется лира Сафо – в первоисточнике барбитос, многострунный, требующий от исполнителя виртуозности инструмент, звуками которого, согласно преданию, Сафо, Алкей и Анакреон сопровождали пение своих стихов. Оппозиция «механистичность / искусственность / обезличенность – подлинность / аутентичность / виртуозность».

Диониса сменил Христос… Характерное для ницшеанской мысли и модное в конце XIX – начале XX вв. противопоставление («Дионис против Распятого»), предполагающее восхваление диониссийства, как чистой витальности, и критику христианства, в котором ослабевает исконная жажда жизни и воля к ее приумножению.

И Фаллос, и Дух Святой… Дихотомия «низменно-витального и возвышенно-духовного»: обе животворящие инстанции истощаются в эпоху упадка культуры; верх и низ одинаково бесплодны. В оригинале у Паунда “Phallic and ambrosial” – «фаллическое» и «неземное, божественное, сладостное» (от «амброзия») претерпевают “macerations” – процессы «размягчения, разрыхления, разложения, умерщвления».  

Та же бинарная структура повторяется в четвертой строке:

Калибан теснит Ариэля… Калибан и Ариэль – персонажи-антиподы «Бури» У. Шекспира, олицетворяющие соответственно дикость, темное невежество и светлое одухотворенное начало. Таким образом к концу четверостишия «витальный порыв» вырождается: от почитаемого древними бога Диониса – к дикарю Калибану.

Христианских красот эталон / Меркнет перед Самофракийским… Самофракия (Самотраки) – греческий остров в Эгейском море, который традиционно ассоциируется с культом красоты и ее эталонным олицетворением – Никой Самофракийской.

Пресс отныне лишь вафли множит… Подразумевается изобретенный Гутенбергом книгопечатный пресс, который в эпоху всеобщей пошлости уподобляется вафельнице.

И, разделавшись с Писистратом… Писистрат (ок. 602 до н.э. – весна 527 до н.э.) – афинский тиран, правление которого считается «золотым веком», эпохой расцвета Афин. Паунд с явной симпатией противопоставляет деятельного тирана, приведшего свой город к процветанию, «проходимцам» и «кастратам». Симпатия к харизматичным диктаторам была присуща поэту: в “Cantos” Паунд восхвалял просвященного тирана эпохи Реннесанса Сигизмундо Малатеста (несмотря на его патологическую жестокость и извращенность), а в жизни восхищался дуче итальянских фашистов Бенито Муссолини.

τίν’ άνδρα Примет мой жестяной венок. В оригинале у Паунда каламбур: греческое “τίν” (“какой” в “τίν άνδρα”) созвучно английскому “tin” (“жестъ, жестяный”).

IV. Уж эти-то сражались, во всяком случае… Данный пассаж воспроизводит ритм и структуру «Плача по Адонису» греческого пасторального поэта Биона из Смирны (120 – 50 до н.э.).

К вековому ростовщичеству, заплывшему жиром… Паунд считал ростовщичество главным экономическим бедствием современного мира и ассоциировал с тотальным бесплодием, опустошающим культуру («Металл долговечен, но он не воспроизводит себя…»). В Cantos ростовщичество, как мировое зло, персонифицировано у Паунда в образе Юзуры (латинское «Usura» и английское «Usury») – омерзительного чудовища, губящего язык и культуру, разрушающего всё творческое и живое в человеке и обществе.

Хохот, доносящийся из мёртвых животов… Аллюзия на Уиндэма Льюиса, в рассказах которого встречается подобная языковая игра: “manslaughter” («убийство») – “man’s laughter” («мужской хохот»).

V. И лучшие среди павших… На фронтах Первой Мировой погибли ближайшие друзья Эзры Паунда: один из родоначальников вортицизма, скульптор Анри Годье-Бжеска (1891 – 1915), талантливый поэт и критик Томас Эрнест Хьюм (1883 – 1917) и др.

За старую суку, оскалившую зубы… Подразумевается Британская империя.

Yeux Glauques. Эта главка посвящена музе «Братства прерафаэлитов», поэтессе и художнице Элизабет Элеанор Сиддал (1829 – 1862), ставшей прототипом многих полотен этого течения, в частности, картины Джона Эверетта Милле «Смерть Офелии» (1852). Сиддал вышла замуж за лидера «братства», поэта и художника Д.Г. Росетти (1828 – 1882) и вскоре умерла от передозировки лаунданума (вероятно, покончила с собой на фоне тяжелой депрессии после потери ребенка).

Гладстон всё ещё был в почёте… Уильям Эверт Гладстон (1809 – 1898) – либеральный политик, государственный «старожил»: за свою более чем шестидесятилетнюю карьеру он четыре раза занимал пост премьер-министра (1868 – 1874, 1880 – 1885, февраль – июль 1886 г. и 1892–1894), чаще, чем кто-либо другой. Гладстон также был старейшим премьер-министром Великобритании, ему было 84, когда он ушел в отставку в последний раз.

Джон Рёскин как раз представил в печати / «Королевские сокровища»… Джон Рёскин (1819 – 1900) – английский поэт, писатель, художник и теоретик искусства, оказывавший поддержку «Братству прерафаэлитов». Будучи ведущим английским искусствоведом викторианской эпохи, Рёскин прославился как всесторонне образованный и многогранно одаренный человек: рисовальщик-акварелист, знаток истории искусств, выдающийся общественный мыслитель, меценат и филантроп. Спектр тем, охваченных в его трудах, весьма широк и разнообразен: от геологии до архитектуры, от мифологии до орнитологии, от литературы до проблем образования, от ботаники до политической экономии. Рёскин писал очерки и трактаты, лекции, путеводители и учебники, стихи и даже сказки. Лекция «Королевские сокровища», посвященная сокровищницам литературы – библиотекам, была прочитана в Манчестере с благотворительной целью – в пользу местной библиотеки и опубликована в 1865 г.

Суинберн и Россетти / Ещё поносились литературной братией… Алджернон Чарльз Суинберн (1837 – 1909) – английский поэт, драматург, романист и литературный критик. Возродил поэтическую форму рондель, написал несколько романов, участвовал в подготовке Одиннадцатого издания Британской энциклопедии. Ежегодно номинировался на Нобелевскую премию по литературе с 1903 по 1907 гг. и вновь в 1909 г. Оказал значительное влияние на молодого Паунда. Когда тот прибыл в Лондон, Суинберн был еще жив, и Паунд всегда сожалел, что не успел познакомиться с ним. Писатель Эдмунд Госсе считал, что Гладстон помешал Суинберну стать поэтом-лауреатом после смерти Теннисона в 1892 г. Данте Габриэль Россетти (1828 – 1882) – английский поэт, переводчик, живописец и иллюстратор. В 1848 г. вместе с Уильямом Холманом Хантом и Джоном Эвереттом Милле основал «Братство прерафаэлитов».

Разражался тирадами Бьюкенен… Критик Р.В. Бьюкенен (1841 – 1901) выступил с резкими нападками в адрес так называемой «плотской» (“fleshly”) школы поэтов, в частности, обрушился на Суинберна и Россетти в “Contemporary Review” (октябрь 1871 г.).

одна головка из оравы Фавновой… Возможно, аллюзия на стихотворение Артюра Рембо (1854 – 1891) “Tête de Faune” («Голова фавна»). Возвращение к дионисийской теме: «оттесненное» дионисийское начало возрождается в поэтическом и изобразительном искусстве.

Её глазами взирают / На нас Бёрн-Джонса картоны… Сэр Эдвард Бёрн-Джонс (1833 – 1898) – английский художник, иллюстратор, оформитель и мастер витража, близкий по духу к прерафаэлитам. В галерее Тейт выставлена его картина «Король Кофетуа и нищенка», за которую Бёрн-Джонс в 1889 г. был удостоен Ордена Почетного Легиона на Всемирной выставке в Париже.

Английские Рубайат. Первый и наиболее известный английский перевод «Рубайят» Омара Хайяма был опубликован Эдвардом Фицджеральдом (1809 – 1883) в 1859 г. и игнорировался критиками до тех пор, пока Д.Г. Россетти не обнаружил и не оценил его. Паунд высоко отзывался о переводе Эдварда Фитцджеральда.

«Что случилось с бедняжкой Дженни?» Отсылка к скандально известному стихотворению Д.Г. Росетти о проститутке Дженни.

последний отпрыск / Сенаторского рода из Страсбурга, месье Верог. Ироничный намек на английского поэта Виктора Густава Пларра (1863 – 1929). Пларр происходил из страсбургской аристократической семьи, был библиотекарем Королевского Хирургического Колледжа и действительно составил каталог этой библиотеки. Состоял членом Клуба Рифмачей (Rhymers Club), который посещал Паунд.

Галифе Гастон Александр Огюст де (1830 – 1909), маркиз, французский генерал во время франко-прусской войны и военный министр, отличился крайней жестокостью при подавлении Парижской Коммуны 1871 г.

О Доусоне и о Клубе, куда съезжаются Рифмачи… Эрнест Кристофер Доусон (1867 – 1900) – английский поэт, романист и автор коротких рассказов, причисляемый к лондонским декадентам. Доусон и Лайонель Джонсон (1867 – 1907) были членами лондонского Клуба Рифмачей, в который также входили Артур Симонс (1865 – 1945) – английский поэт-символист и критик, пастор С. Хедлам (1847 – 1924) и издатель Селвин Имедж (1849 – 1930). Клуб Рифмачей основали в 1890 г. У.Б. Йейтс и Эрнест Рис. Это была группа поэтов, собиравшихся за обедом в пабе на Флит-Стрит, куривших глиняные трубки и читавших стихи. Некоторые собрания посещал Оскар Уайльд. В 1892 и 1894 гг. Клуб выпускал поэтические антологии. Группа в целом соответствовала идее Йейтса о «трагическом поколении», обреченном на провал и в ряде случаев на раннюю смерть.

Джонсон (который Лайонель) / В пабе, с высокого табурета свалившись, опочил… В действительности Лайонель Джонсон умер на улице от разрыва сердца. Вероятно, здесь намек на то, что Джонсон, как и Доусон, был склонен к алкоголизму.

…на Ньюмена чистым разумом / Повеяло, как подогретым виски… Д.Г. Ньюмен (1801 – 1890) – английский кардинал и писатель.

Хедлам был высокопарен, а Имедж искал усладу / И подобье экстаза в союзе Бахуса, Терпсихоры и Церкви… Епископ Лондона заставил священника Стюарта Дакуорта Хедлама оставить свой приход и пасторскую деятельность в 1878 г. из-за его чрезмерной любви к театру и танцу (балету). Хедлам читал лекции о театре и танце в рабочем клубе. В дальнейшем совместно с Имеджем Хедлам издавал журнал «Конек» (“Hobby Horse”) и основал Церковную и Театральную Гильдию; вероятно, именно ее Паунд язвительно именует «союзом Бахуса, Терпсихоры и Церкви».

автор «Дорийского Лада»… Упоминается единственная книга стихов Виктора Пларра “In the Dorian Mood” (дословно «В дорическом духе»).

Бреннбаум. Прототипом послужил сэр Макс Бирбом (1872 – 1956), английский литератор и карикатурист, подражавший известным писателям и рисовавший на них карикатуры. Был близок кругу Оскара Уайльда, печатался в журнале «Желтая книга». С 1910 г. жил в Рапалло. В 1930 г. посвящен в рыцари.

Тяжёлые воспоминания о Хориве, Синае и сорокалетии… Хорив – Исх. 3:2 (видение неопалимой купины); Синай – Исх. 19:20 (Моисею ниспосланы Десять Заповедей); сорокалетие – Ис. Нав. 5:6.

М-р Никсон. Прототипом этого персонажа считается английский писатель, драматург и эссеист Арнольд Беннетт (1867 – 1931), которому принадлежит известное высказывание: «Мне ли сидеть и смотреть, как другие парни кладут в карман по две гинеи за рассказы, которые сам я могу написать лучше? Нет, не мне. Тот, кто воображает, будто моя единственная цель – искусство ради искусства, жестоко обманывается».

Оказался доктор Дандес. Вероятно, этот собирательный образ намекает на Литтона Стрейчи, Ивлина Во и Эдмунда Госсе, называвшего Паунда «вульгарным фигляром».

друг Блоугрема. Отсылка к «Апологии епископа Блоугрема» Роберта Браунинга (1812 – 1889).

Под крышей проседающей / Стилист обретает приют… Подразумеваются друг и единомышленник Паунда Форд Мэдокс Форд и Стелла Боувен. Когда в мае 1919 г. Паунд посетил их пристанище в Суссексе, у них действительно протекала крыша.

«Ревнительница всего милетского»… Отсылка к «Стратагемам» из «Магических историй» (1894) Реми де Гурмона, которые Паунд в 1921 г. опубликовал в английском переводе. В статье, посвященной де Гурмону (1919), Паунд писал, что его «Стратагемы» хранят знания утерянных эротических «милетских рассказов». Таким образом, «Милетское» – также намек на эротические «Милетские рассказы» Аристида из Милета (II век до н.э.). Примечание И. Кутика.

Но только не в суетном Илинге… Илинг – аристократический квартал Лондона, который в 1890-х гг. называли «королевой» лондонских пригородов.

 «Дафна, чьи бёдра и стан корою покрылись, / Ко мне простирает листвой шелестящие руки»… Первые две строки этой главки являются вольным переводом из «Замка памяти» Теофиля Готье (см. в сб. «Эмали и Камеи»). Примечание И. Кутика.

Госпоже Валентайн предложить я готовлюсь услуги… Прототипами леди Валентайн послужили леди Оттолайн Моррел и леди Джеральдина Оттэр, державшие литературные салоны в Лондоне (примечание И. Кутика).

…душа, / Которую высокие культуры питают… Аллюзия на Жюля Лафорга (1860 – 1887), у которого душа питается письменами (“Menez l'âme que les Lettres ont bien nourrie”).

Доктор Джонсон вовсю процветает… Ироничная отсылка к двум однофамильцам: английскому поэту, критику, эссеисту и лексикографу Сэмюэлю Джонсону (1709 – 1784) и Лайонелу Джонсону (см. выше).

Вдоль этой улицы распродажа / Носков и чулок – вот курьёз! – / Постепенно вытеснила разведенье / Пиэрийских душистых роз… В античной Пиэрии почитались музы (ср. у Осипа Мандельштама: «На каменных отрогах Пиэрии / Водили музы первый хоровод…»). Массовая культура потребления оттесняет высокое и чистое искусство.

Ступай, от рожденья немая книга… Envoi (франц.) – букв. «посылка». Здесь обыгрывается известная песня английского поэта и композитора XVII в. Генри Лоуса «Ступай, прекрасная роза». (“Go, lovely Rose”) на стихи Эдмунда Уоллера. Генри Л. Лоус (Lawes, 1596 – 1662) был придворным композитором короля Карла I. Написал музыку к маскараду Дж. Мильтона «Сomus», к «Гесперидам» Геррика, положил на музыку множество стихов современных ему английских поэтов (примечание Я. Пробштейна и И. Кутика).  Когда, наш прах, с уоллеровым прахом / Перемешав, река забвенья унесёт… Эдмунд Уоллер (Edmund Waller, 1606 – 1687) – английский политик и поэт-классицист, автор религиозных, политических и апологических стихотворных произведений, мастер любовной и анакреонтической лирики.

“Envoi” – термин средневековой французской поэтики. В качестве признака жанра посылка становится обязательной в старофранцузской балладе XV в.; она появляется в конце и обычно содержит посвящение. Для Паунда характерно напутствие, обращенное к собственным стихам. Так в сб. “Lustra” («Жертва», 1916) есть напутствие “Ité” (в переводе с латыни «Ступайте» – намек на заключительные слова римско-католической мессы “Ite, missa est”):

 
Идите же, песни мои, обретите хвалу нетерпимых и юных,
Бродите одиноко меж влюблённых в совершенство,
Постарайтесь выстоять в суровом софокловом свете
И раны, им наносимые, радостно примите.
 
(Перевод с английского Ильи Имазина)

 

 

МОБЕРЛИ (1920)
 
«Vacuos exercet in aera morsus»[11]
 
Повернувшись от «eau-forte
Par Jacquemart»[12]
К узкому лицу
Мессалины:
 
«Его истинной Пенелопой
Был Флобер»,
И творил он резцом,
Как гравёр.
 
Сдержанность
Полуулыбки,
Искусство его –
Твердый контур;
 
Обесцвеченный
Пьеро Франческа,
Пизанелло, лишённый уменья
Чеканить Ахайю.

 

 

 

Медальон работы Пизанелло

 

 

II
 
“Qu’est ce qu’ils savent de l’amour, et qu’est ce  qu’ils 
peuvent comprendre?S’ils ne comprennent pas la poésie, 
s’ils ne sentent pas la musique,qu’est ce qu’ils peuvent 
comprendre de cette passion en comparaison avec laquelle 
la rose est grossière et le parfum des violettes un tonnerre?” 
 
CAID ALI 
 
Три года, diabolus[13] в звукоряде,
Пил он амбросию,
Всё проходит, Ананке торжествует,
Настал конец и этой Аркадии.
Он шёл в плену её фантасмагории,
В кружении её галактик,
NUKTIS’AGALMA
 
Теченьем… теченьем подхваченный,
Плыл, моля время об избавлении…
От своего же смущения, – к запечатлению
Только что найденной им орхидеи…
 
Ко все большей уверенности… к определённости…
(Среди эфемерных цветов)… время соглашений –
Уносило течением
К окончательному отчуждению;
 
Неспособный в нарастающей тьме
Отсеять агаты от мякины,
Пока не отыщется сито…
В крайнем случае, сейсмограф:
 
– Чтобы выявить его «страсть»,
А это требует согласования
Движений век и скул
В вербальном выражении;
 
На медальоне поместить
Ряд забавных профилей –
 
Он брёл мимо, безотчетно, взор полнился
Радужными переливами ирисов
И боттичеллевскими узорами брызг
В их diastasis’е[14]:
 
Анестезированный через год,
Выявленный, взвешенный его великий аффект
(Орхидея), мандат
Эроса, взгляд назад.
 
 
Пасти, хватающие пустой воздух,
Безмолвные изванья догов,
В череде метаморфоз отловленные, были
Оставлены им вместо эпилогов.
 
 
«Век требовал…»
 
Ибо ловкость случая, что выделил его
Среди прочих, невостребованной вскоре
Оказалась; Кифереи красноклювым жеребцам
Упряжь кованная не в пору.
 
Отблеск на глади фарфора
Не сулил новизны ощущений:
Социальная жизнь представлялась
Потоком хаотичных изменений.
 
И когда его пристальный взор
Пленял неземной колорит,
Как свечение сквозь глазурь
Был он и тускл, и размыт.
 
И ни к обществу, ни к индивиду неприменимы
Плоды его тщательных изысканий,
Месяц прошёл в воздержании,
В служенье красоте неуловимой.
 
Коралловый остров, песок цвета львиной гривы
Прорвался сквозь фарфоровую онемелость:
Его воображения порывистость
И смелость.
 
Мягкость посреди нео-ницшеанской трескотни,
Его тонкое чувство градаций
Не могли примененья найти в разгар
Борьбы с недугами цивилизации,
 
Склонный, попросту склонный к восприимчивости,
Он неизбежно оказывался в изоляции –
Там, где требовалась, быть может, большая терпимость,
Навыки исследованья и ориентации.
 
 
Постоянно вынося «за скобки»
Внеположный сознанию космос,
Он ковал броню, упреждая
Парализующий ужас.
 
Минойская волнообразность,
Как можно допустить, в числе отрадных частностей,
Служила надёжным противовесом
Отрезвляющей доктрине вероятностей,
 
А его воля к выживанию,
Слабея вследствие частого перенапряжения,
Превратилась в олимпийское apathein[15],
Пронизывающее избранные впечатления.
 
Тусклое золото в воспроизводимом орнаменте,
Неуместные ладони пальмовых ветвей,
Замысел художника подрывающие, несомненно,
Да ещё ему оставалось наслаждаться, в воображении
Слушая бормотанье морской волны эфемерной.
 
Неспособный ни к высказыванию, ни к созданию произведения,
Ни к ревизии, ни к сохранению «доброй традиции»,
Ни к совершенствованию методов, ни к устранению излишеств,
Ни к царственному очарованию, ни к сосредоточению.
 
Ничего в остатке, только слёзная исповедь,
Безответность перед человеческой агрессией,
Когда вместо осадков на землю падают
Хлопья иллюзорной манны,
И доносится робкий sussurus[16]
Его единоличной «осанны».
 
Крайне презрительное отношение
К человеческой неумеренности;
 
Самозванных «лучших» не чтила его лира,
Что и привело, как он сам понимал,
В итоге  
К исключению из поэтического мира.
 
 
IV
 
Разбросанные Молукки[17]
Девственно-дикие, день за днём,
На исходе первого дня, в следующий полдень;
Безмятежные воды,
Непотревоженные Самуном;[18]
 
Густая листва,
Безмятежная под жаром солнц,
Прибрежная полоса,
Омываемая кобальтом забвения;
 
Или сквозь оседающую мглу
В своем праве проступающие серыми
И розовыми пятнами
Фламинго;
 
Сознание разобщено,
Живое, но островковое,
И в нём
Разрывов множество;
 
Шхуна в тихоокеанском рейде,
Непредсказуемое взморье;
А потом читаешь
Нацарапанное на весле:
 
Вот только жил и… –
Как быстро
Теченье подхватило
Гедониста.
 
 
Медальон
 
Луини в фарфоре!
И фортепьяно
Богохульствуя, спорит
С ее чистым сопрано.
 
Восковая матовость лба
Выплывает из полумрака
Вуали золотистой, как Анадиомена
Из раскрытой книги Рейнака.
 
Медово-красное, скрывающее овал лица,
Кружевное плетение, словно в чертогах царя
Миноса искусно изготовленное
Из металла или неподатливого янтаря.
 
Овал лица под глазурью,
Сияние вкрадчивых черт,
Подобных лучам в полуватт,
Глаза превратившим в топазы.

 

 

Комментарий                                                                                                                                  

 

Vacuos exercet in aera morsus” (лат.) – эпиграф взят из «Метаморфоз» Овидия (VII, 786), где описывается, как пес Кефала Лэлап пытался укусить неуловимого монстра, разорявшего Фивы: “vanos excercet in aera morsus” – «тщетно кусает воздух». Однако в конце второй главки Паунд изменяет смысл, переставляя слова: «псы кусают пустой воздух».

Жакемар Жюль (Jacquemart Jules, 1837 – 1880) – парижский художник, гравер, автор офортов к стихам Теофиля Готье, в частности, фронтисписа книги «Эмали и камеи» (“Émaux et Cameés”, 1881).

Мессалина – жена Римского императора Клавдия; её профиль появляется на римских монетах в I в. н.э.

Пьеро делла Франческа (ок. 1420 – 1492) – итальянский художник Раннего Ренессанса, математик и теоретик искусства, автор трактата о перспективе и выверенных, композиционно строгих, сбалансированных и гармоничных картин и фресок, на которых нередко изображал персонажей в профиль, как на монетах или медальонах.

Пизанелло или Пизано Антонио ди Пуччи (ок. 1392 – 1455) – художник итальянского Ренессанса (раннего кватроченто), виртуозно чеканивший медальоны и получивший широкое призвание на этом поприще. Далее в поэме мотив медальона получает развитие. Моберли стремится «чеканить стихи, как медальоны»; он одержим лаконизмом и строгостью формы. Паунд сознательно меняет метрику и стилистику, сжимая строфы и спрессовывая смыслы, делая стих, по замечанию Иосифа Бродского, «предельно подтянутым». Творчество Пизанелло становится метафорой или зримым аналогом того «чистого искусства» поэзии (очищенного от всего избыточного, конъюнктурного и наносного), которому хочет служить герой второй части поэмы. Для более точного понимания этой метафоры приведем ниже детальное описание техники изготовления медалей и медальонов, предложенной Пизанелло.

«Медали были известны в Древнем Риме, но общепринято, что искусство изготовления медалей началось в XIV–XV вв. (Италия, Византия). Ее создателем является Антонио Пизано, или Пизанелло. Не являясь непосредственным изобретателем медали, он выдвинул ее как независимый вид искусства. Пизанелло, резко порвав с традицией, создал совершенно новое, своеобразное искусство, мало имеющее общего, как с монетами античности, так и с теми медалями, которые изготовлялись до него в Италии. Медаль Пизанелло не носит характера монеты. Изготовленная из бронзы или свинца, его медаль ценна исключительно своими художественными достоинствами. Крупные по размеру медали Пизанелло выполнены в технике литья с последующей доработкой штихелями, пуансонами и чеканами, что придает им особую выразительность. Медаль – отчеканенная или отлитая из металла миниатюрная художественная барельефная композиция. Знатоки кладут медаль на ладонь и рассматривают тончайшую игру света на рельефе» [см. Ермаков М.П. Основы дизайна. Художественная обработка металла. – М.: ЛитераФорте, 2014].

чеканить Ахайю Ахайя или Ахейя – греческая провинция на севере Пелопоннеса, также обозначение Древней Греции. Возможно, имеется в виду «чеканить медальоны, подражая древним мастерам Ахейи».

Qu’est ce qu’ils savent de l’amour, et qu’est ce qu’ils peuvent comprendre?
S’ils ne comprennent pas la poiésie, s’ils ne sentent pas la musique, qu’est ce qu’ils peuvent comprendre de cette passion en comparaison avec laquelle la rose est grossière et la parfum des violettes un tonnerre?” Caid Ali (франц.) – «Кто знает любовь, кто может ее понять? Если они не понимают поэзию, не чувствуют музыку, как они могут понять эту страсть, в сравнении с которой роза груба, а запах фиалок громоподобен?» Саид Али (псевдоним Э. Паунда).

diabolus в звукоряде… Средневековые музыканты считали добавление четвертого звука к терции дьявольским (имеется в виду диссонансное звучание малой секунды) и поэтому говорили: «Ми контра фа // Диавол в музыке». (Сообщение Екатерины Державиной).

Ананке торжествует… Ананке (греч. Ἀνάγκη, «неизбежность, судьба, нужда, необходимость») – богиня необходимости и персонификация Рока в античной мифологии. Согласно Паунду, «Ананке современности – это необходимость денег» («Литл Ревью», Август 1918, с. 11).

Nuktos Agalma (греч.) – дословно «жемчужина ночи». Отсылка к стихотворению греческого пасторального поэта Биона из Смирны (120 – 50 до н.э.) «Геспер, ты светоч златой Афродиты, любезной для сердца…» В русском переводе М.Е. Грабарь-Пассек – «ночей украшенье»:

 
Геспер, ты светоч златой Афродиты, любезной для сердца!
Геспер, святой и любимый, лазурных ночей украшенье!
Меньше настолько луны ты, насколько всех звезд ты светлее.

 

Только что найденной им орхидеи… Őρχις у греков одновременно неземной (эфемерный) цветок и «мужское яичко». Слово «орхидея» можно буквально перевести, как «похожая на (мужское) яичко». Каламбур в духе Фрейда: за манифестируемым значением чего-то возвышенного, сублимированного, эфемерного, что символизирует эстетические поиски молодого поэта, душа которого рождает этот цельный образ, «как земля цветок» (К.Г. Юнг), обнаруживается латентная коннотация явно плотского, сексуального характера. Паунд обыгрывает это ниже, рядоположно выстроив «его великий аффект», Орхидею и «мандат Эроса».

взор полнился / Радужными переливами ирисов / И боттичеллевскими узорами брызг… Вероятно, аллюзия на «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли (1447 – 1510).

Безмолвные изванья догов… Дополнительная визуальная аллюзия: перед каждой дверью здания Суда Лондоне – пара каменных псов.

Кифереи красноклювым жеребцам… В колесницу Кифереи (Афродиты) впрягались мелкие птицы, в частности, голубки (columbae).

Apathein – у стоиков «апатия» означала отрешение от всех страстей и неумеренных желаний, умение властвовать над собой; это главный отличительный признак мудрости и добродетельного состояния, к которому приводит философия. Олимпийское apathein – это еще и отрешенность бессмертных, их невовлеченность в суету земных дел и человеческих страданий. Паунд использует это понятие явно иронически; речь о самоустранении героя от потрясений его эпохи.

СамунФламинго… Ни самун, ни фламинго не встречаются на Молуккских островах. Возможно, вся картина навеяна африканскими образами «Саламбо» Флобера.

Теченье подхватило / Гедониста… Исходя из версии Борнштейна (согласно которой Моберли – это то, чем Паунд стал бы, если бы остался в Англии, см. выше), можно заключить, что к концу поэмы автор, уже определившийся, сознательно ликвидировал эту маску, отказываясь от ассоциированной с ней возможности своей дальнейшей судьбы. Моберли так и не вернулся из эстетической Одиссеи – он сгинул, утонул, подхваченный течением времени. Прощаясь с этой ипостасью, Паунд размежевывается с акцентированной во второй главке пассивностью героя поэмы («Теченьем… теченьем подхваченный…»).

Медальон. Согласно устойчивой версии, это образец творчества Моберли, так же как “Envoi” – стихотворение Э.П., подытоживающее его ранние поиски и выражающее эстетическое кредо. Медальон – двойственный символ. С одной стороны, чеканность, виртуозное мастерство, с другой – мертвенность. Он изготовлен из металла, который, как мы помним, «долговечен, но не воспроизводит себя…» (см. выше); являясь тонким произведением чистого искусства, одновременно напоминает монету, подразумевая важную для Паунда дихотомию «ценности и стоимости». Характерно, что в «Медальоне» описывается не живая женщина, а ее изображение, прекрасный, совершенный, но застывший и немой образ, тогда как в “Envoi” главный смысловой акцент делается на голос, звучание песни. В последней строке этого стихотворения и всей поэмы глаза превращаются в топазы, живой взгляд уступает место блеску драгоценных камней. Достигая совершенства формы, чистое искусство утрачивает жизненность, витальный импульс в нем иссякает.

Луини в фарфоре! Бернардино Луини (ок. 1480 – 1532) – североитальянский художник, входивший в круг так наз. «леонардесков» – учеников и эпигонов Леонардо да Винчи, которому долгое время приписывались многие работы Луини. Паунд, возможно, описывает картину “La Columbina”. По мнению упомянутого здесь археолога Саломона Рейнака, «утонченность Луини поверхностна, его рисунок неуверен, а воображение ограничено» («Аполлон», 1904, с. 191). Луини был художником успешным и плодовитым, но в сравнении с титанами Ренессанса – второстепенным. Возможно, в его упоминании скрыт намек на то, что и Моберли – поэт второстепенный, не достигший в своем творчестве высот истинной поэзии, которые служили ему эталонами. Пассивность, очарованность искусством прошлых эпох, отрешенность от своей эпохи, второстепенность – таковы основные атрибуты этой маски.

…как Анадиомена / Из раскрытой книги Рейнака… Возможно, Паунд обращается к картине «Голова Анадиомены» из коллекции Леконфилда, которая была воспроизведена в «Аполлоне» Рейнака. Паунд использует некоторые выражения из комментариев Рейнака к этой картине, в частности, заимствует эпитет «медовый» («Медово-красное, скрывающее овал лица…»): как писал Рейнак, «наиболее характерной чертой Луини является некая медовая мягкость».

При подготовке комментария были использованы примечания Я. Пробштейна и И. Кутика.

 

 

[1] London: The Ovid Press, April 23, 1920.

[2] Жара гонит в тень (лат). – Строка из эклоги IV римского поэта Немезиана (III в. н.э.).

[3] Э.П. Ода на выбор собственного надгробия (франц.). Здесь Паунд заимствует название одной из од Ронсара.

[4] Ибо знаем мы всё, что вершилось в Трое (древнегреч.). Из песни сирен, «Одиссея», XII, 189. См. Комментарий.

[5] Год тридцатый отпущенного ему века (франц.). Обыгрывается строка из «Большого Завещания» Франсуа Вийона.

[6] Прекрасное (древнегреч.).

[7] Какого мужа, какого героя, какого бога… (древнегреч.). Обыгрывается строка из второй олимпийской оды Пиндара: «Какого бога, какого героя, какого мужа будем мы чествовать?»

[8] За дом (лат.). Ср. Гораций: Dulce et decorum est pro patria mori / Сладко и почётно умереть за отчизну (Гораций, «Оды» III, 2, 13.)

[9] Иссиня-зелёные (цвета морской волны) глаза (франц.). Отсылка к одноименному стихотворению Т. Готье из сборника «Эмали и камеи» (у Готье латинский вариант заглавия: “Coeruli Oculi”).

[10] «Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла» (итал., Данте, «Чистилище», V, 134).

[11] Тщетно кусает воздух (лат.).

[12] Офорт Жакемара (франц.).

[13] Дьявол (лат.).

[14] Диастаз; в данном случае, видимо, разделение / расхождение / распыление.

[15] Безразличие.

[16] Шёпот (лат.).

[17] Молукки (Moluccas) или Молуккские острова – группа островов в восточной части Малайского архипелага в Индонезии.

[18] Simoon или Simoom – самум, сильный сухой горячий ветер в пустынях Северной Африки и Аравийского полуострова. Самум часто сопровождается песчаными бурями, иногда – грозами.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка