Комментарий | 0

Покуда упадок

 
 
                                                                               Покуда упадок,
                                                                               Покуда
                                                                               Развал и упадок повсюду…
 
                                                                                Из «Надписей на черепках»
 
 
 
 
 
 
 
Пал Египет
 
Когда скверные зевы свои отворили служанки,
Пал Египет, рассыпалось в прах Великое Царство,
Не в результате внутридинастической перебранки
И не вследствие голода, засухи или коварства
Неприятеля. Все перечисленное случалось
Неоднократно в плачевных масштабах и прежде,
Но никогда еще Слово не предоставлялось –
Ибо это немыслимое святотатство! – невежде.
Никогда еще не восседала кухарка на троне,
Смерд поганый пальцем не тыкал с телеэкрана
При Хеопсе, Рамзесе или, тем более, при Эхнатоне;
Не летали орлы никогда по указке барана…
 
 
 
 
 
***
 
…обзаведясь другом,
что пропал за полярным кругом,
и не прибегая к услугам
сердобольных местных гетер,
живешь трубадуром трущобным,
безобидным, хотя не беззлобным,
даже в приступах злобы способным
выуживать музыку сфер.
 
…извиваясь, как уж на жаровне,
– хотя, собственно, надо чего мне? –
безоглядней и беспрекословней
откликаясь на выкрики муз,
перепутавших явно приметы,
в пустоту взывающих: «где ты?»,
недолюбленный Мусагетом,
оправдать чьи-то чаянья тщусь,
 
для того лишь и существуя,
прозябанье такое рифмуя
с чем-то вечным, помянутым всуе,
дескать, cogito ergo sum:
перед тестем пляшу вприсядку,
голубцы уплетаю украдкой,
поутру ощущаю нехватку
в кабачке истраченных сумм.
 
…и устав от деепричастий,
но привыкнув терпеть напасти,
по углам раскидав запчасти,
воедино силюсь собрать
то, чем был или слыл когда-то.
В мутном зеркале – хмырь бородатый.
Аты-баты… ушли солдаты,
упорхнула небесная рать.
 
 
 
 
 
***
 
Как описать это чувство заброшенности?
Во-первых, оно сухое,
словно опавший осенний лист
в сеточке хрупких прожилок,
или вырванный лист тетрадный,
аккуратно сложенный вдвое,
с неразборчивым завещанием овдовевшего старожила,
в мелкую клетку, на буквы дробящую слово любое, –
в клетке и всякая мысль, что тебя на беду посетила,
задыхается, чахнет.
Оно, во-вторых, пустое,
как ворота без вратаря, в которые мяч лет двадцать
не залетал – а то и с эпохи застоя:
нынешние подростки предпочитают ширяться.
Или оно пустое, точно глазницы
черепа княжеского коня, что князю сулит погибель:
в них тоскливо-тревожный взгляд давно не ютится –
лишь гадюка-затворница облюбовала эту обитель.
А ещё оно беспредметно, как живопись супрематиста,
как вобравший в себя безвидность и мрак запустенья
черный квадрат, в котором ни зги, –
сплошное зияние смысла,
как глухой обрыв на исходе стихотворенья.
 
 
 
 
 
Затерявшись в жизни, словно в стогу иголка…
 
1.
Затерявшись в жизни, словно в стогу иголка,
по проулкам, как тромб по сосудам, блуждая долго,
впасть в отчаянье, как в Каспий впадает Волга,
как в Балтику – Нева, нырнуть в порок
или лучше в бессмысленное упрямство.
Лелея зародыш непостоянства,
подсознания выкидыш, завязь жеманства,
словно зэк, мотаю свой срок.
 
2.
Не найдя в писанине пустой утешенья,
не могу и представить иного решенья,
кроме как, пролистнув эпизод униженья,
продолжить чтение книг о себе,
где среди навязчивых повторений,
психологизмов, длиннот, откровений
лишь одна строка, словно тропка оленья,
или промельк безумца в толпе.
 
 
 
 
 
Куда-то
 
Братушка, за тридцать баксов – как можно дальше отсюда!
Когда надоем, высадишь на заброшенном полустанке.
Обещаю в дороге не предаваться словесному блуду,
не трындеть про мегеру-тещу,
не скулить о жене-беглянке,
не вдаваться в подробности жизни, зачем-то прожитой наспех,
не спрашивать, кто виноват в том, что с этим хозяйством
ничего уже не поделаешь – всё курам на смех!
Словом, не донимать тебя ерзаньем и краснобайством.
 
Повези меня через степь, где сгинули скифы,
над которой луна из-за тучи
косится верблюжьим глазом,
мимо постов ГАИ, что как подводные рифы,
мимо хибар, где травятся до смерти водочкой или газом.
Туда, где когда-то за ноги привязанного к кобыле
по просторам таскали плененного супостата,
где раньше скитались народы,
а ныне – лишь полчища пыли.
Туда, не знаю, куда. В никуда. Куда-то.
 
 
 
 
 
Лафонтену с Монтенем
приписывают
 
Ну, какие же мы гурманы, если не любим людей?
Не придумаешь более экзотичное блюдо,
чем винегрет из мыслей, желаний, страстей
этих бл..дей,
уставших от блуда,
уповающих на чудо…
 
 
 
 
 
***
 
Ночь умирает, словно Пиковая Дама,
Когда врывается взлохмаченный рассвет
И направляет на старуху пистолет,
Простой разгадки требуя упрямо.
 
А день проходит, словно и не жил.
Как Фирс, ложится на бок и сникает.
Он заперт в прошлом, позабыт,
В нем нету сил…
Жизнь из него по капли вытекает.
 
 
 
 
 
***
 
«Владимир Владимирович, дорогой, я уже!
Еще буквально минуточку подождите в прихожей…»
С утра Маяковский пожаловал, а Имазин лежит в неглиже
С безобразно отечной, небритой и заспанной рожей.
 
Тут бы приободриться, с поэтом чаи погонять,
Незаметно побриться и выглядеть помоложе,
Упросить его что-то из «Облака» почитать,
И сказать, улучив момент:
«Я ведь тоже того… поэт…»
Он нахмурится: «Тоже?!»
 
А потом «Почитайте!» швырнет в меня, как газету,
И придется из памяти разное доставать
И стоять перед ним неприкаянным, будто раздетым…
Не уж, пусть остается в прихожей.
Не буду вставать.
 
 
 
 
 
***
 
Обозначь Крайний Север на контурной карте,
А затем на школьной доске нарисуй его мелом,
Классную комнату опрокинь в веселом азарте,
Так чтобы полом стала стена, и накрой своим телом
Белое пятнышко, что источает нездешний холод,
Впитай белизну, ее чистоту и злобу.
Снегом прошлое запороши, как вымерший город,
Выстуди кровь и вращайся, как старый глобус,
Вокруг собственного пупа, выбеленный и гордый,
Борозди моря неистовым Моби Диком,
Монументом застынь, каменной держимордой,
Истребленных племен идолом безъязыким.
Или, лучше, на контурной карте найди Антарктиду
И свали туда на пмж флегматичным пингвином,
Что под слоем жира надежно спрятал обиду
И расхаживает среди льдин с видом невинным.
 
 
 
 
 
***
 
Как в очереди толкутся светила,
и среди них
что там за толстяк,
подпоясанный нулевой параллелью?
Сперва напирал, хорохорился,
вдруг взял и сник,
как усталый клоун снял рыжий парик
и поплелся прочь,
оплеванный метеоритами,
словно шрапнелью.
Не пытайся его окликнуть –
отныне он глух и нем,
не болтайся в его чемодане
плюшевой обезьяной.
Не ищи отгадку в хитросплетениях теорем:
он просто не стал дожидаться
закрытия балагана.
 
 
 
В оформлении страницы использован рисунок автора, Ильи Имазина.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка