«Не надо ее окликать»
Марина Цветаева
***
Пишу я тебе эти клинышки-строки,
И кровью клянется открытая рана.
Всему на земле предначертаны сроки,
Так что ж я тебя окликаю, Инанна?
Сказать, что все также горюю-тоскую,
Думузи, свой долг отдающий Шумеру,
Что мне присудили тоску эту злую,
И срок отбываю – безмерную меру.
Тоска эта тысячелетьями гложет,
Взнесет в небеса и забросит в трясины,
Тоска эта стелет нам брачное ложе
На пепле крушений, на плахе вершины.
Прошел семь ворот я в стране без возврата,
Искал там колечко с двумя именами.
Меня называли Думузи когда-то…
Измучен, измучен я древними снами.
***
Ни рук, ни губ. Двуречья стон двойной:
«Умру, и ты об этом не узнаешь!»
Расстались мы, но, мучимый виной,
Я в том Уруке, черном от пожарищ;
В Уруке том, где черная река
Змеится без конца и без начала,
В том доме, где ни стен, ни потолка,
И где о Гильгамеше ты читала.
Евфрат и Тигр благословляли нас
В ту ночь бессонницей и пропастями,
Предупреждая: предначертан час;
И дух долин, скорбя, витал над нами.
Расстались мы. Не знаю, с кем ты, где.
Но я опять на месте нашей встречи,
Предчувствием томимый (быть беде),
Чтоб ждать свой час в печальном Междуречьи.
Тот час придет. К туманным берегам
Не долго плыть мне в приступе удушья,
Моля богов, чтобы к твоим дверям
Вернулась петь свирель моя пастушья.
***
Прости, прости. Я жертв не приносил,
Ягненка печень мне не нагадала,
Я просто на дороге пал без сил,
А жизнь и без меня начнет с начала.
Построят храм и справят в сорок лет
Священный брак Инанны и Думузи,
И пояса двойного амулет
Им сохранит супружеские узы.
Жрецы свои моленья совершат,
Ячмень в кувшины черные отмерят
И белого барана умастят,
Чтоб серебро пополнилось в Шумере.
Все видит медный семиглазый гвоздь,
Не спрячешься в подвалах подземелья;
Кому жить в страшном мире привелось,
Тот смерти позавидует в Шумере.
Прости меня, я только верю снам,
Проклятиям и заклинаньям верю,
И чей-то плач я слышу по ночам,
Стенанья плакальщиц твоих в Шумере.
***
«Не приручай – потом я буду плакать!»
И будут плакать Ур, Лагаш, Ниппур,
Сиянье дня, тот май, тот сад, та мякоть
И пояса магический тот шнур;
Тех черных птиц слепые хороводы,
Нибиру, затаенная страна,
Там жили-были в счастье долги годы
Какой-то он, какая-то она;
И стерегли страну Нибиру боги,
Энлиль и Энки, и старейший Ан,
И птица Му, хранящая пороги,
И сущность МЕ – мать мировых семян.
О чем я? Неразборчивы таблицы,
Мне не прочесть письмо истлевших рук,
И страшный твой Шумер мне только снится,
Твой глиняный, безоконный Урук.
Потерян рай. Любовь миры не движет.
Тебя ждет Север ужаса и льда;
И никогда тебя я не увижу,
Тебя я не увижу никогда!
***
Забудем всё, на стол просыплем соль,
Не будем знать, что нам вещают знаки;
Уйдет в загробный мир и эта боль,
Пусть судят судьи мертвых, Ануннаки.
В чей дом приходят счастье и беда,
Всегдашних двое – близнецы Шумера?
В чью комнату всю ночь глядит звезда,
Иштар, Инанна, или та – Венера?
Опять она не позволяет спать
И плавит сердце нежное из воска,
И за окном томительно опять
Трепещет в мае чахлая березка.
Забудем всё, забудем все слова,
Развяжет узник свой последний узел…
Но длится этой ночи синева,
Как древнее преданье о Думузи.
Бессонный отсвет неприкрытых спин,
Как раковин морских во мгле свеченье;
И братья-близнецы Нергал и Син
Разделят с нами муку разлученья.
***
Предрешены начала и концы.
Уедешь ты, и ниточка порвется.
Календари изобретут жрецы,
Построятся каналы и колодцы.
Уедешь ты. Исполнится указ:
Преступника задушат в подземелье;
На шестьдесят поделят смертный час,
Нанижут черный жемчуг ожерелья.
Я сам на этот день назначил суд –
Судить себя на море и на суше.
Дороже всех из прожитых минут –
Та ниточка, что связывала души.
Аукнется мне полногласный звук
Твоей души, и брошусь я навстречу…
Но – поздно. Слишком поздно я отвечу…
Оттрепетал тот трепет уст и рук.
***
Я возвращаю зрение и слух;
В час разоренья и разлада
Я только околдованный пастух,
Усталое пасущий стадо.
Из года в год двенадцать гнать коров
На брак Инанны и Думузи
И тяжестью магических даров
Затягивать все туже узел.
Прольет ягненка жертвенную кровь
Твой царь, твой первенец, твой Овен,
А вслед за ним Тельца-убийцы рев
Обрушит ужас новой крови.
Как прежде близнецы Нергал и Син
В тоске и скорби пребывают;
И Рак, и Лев, и Дева, и Весы;
И Скорпион Стрельца сражает.
И твой длинноволосый Водолей,
Он, Великан твой бородатый
Опять низвергнет бурей февралей
Потоки Тигра и Евфрата.
И Рыбы, завершая этот круг,
Уйдут опять в свои глубины.
Тогда и я, большой знаток разлук,
Тебя и твой порог покину.
***
Зачем мне снятся эти встречи
И обручи со смуглых рук?..
Отвергнута царем овечьим,
Ты едешь в отчий свой Урук.
В Уруке том Энхедуанна
Слагает гимн твоей тоске,
Надменногубая Инанна,
Семь МЕ держащая в руке.
Тяжел для дочери Саргона
Верховной жрицы жесткий сан.
Я сам на краешке перрона…
Но знаешь, все это туман…
Не разгадать, о чем Шумер твой
Из тьмы столетий пишет нам, –
Какой платить придется жертвой,
Каким в угоду пропастям?
Какой невымерший обычай,
Привыкший в снах повелевать,
По следу письменности птичьей
Придет нас мучить и терзать?
О чем тужить тебе, Нисаба,
Богиня древнего письма, –
Твоих заклятий не сняла бы
С тех криптограмм и смерть сама!
***
Не разгадать нам эту речь,
За море улетела птица.
Язык твой мертв – не петь, не жечь,
Не Феникс ты, не возродиться.
Другие языки придут
Слагать и петь другие гимны.
Лишь ты грозишь мечом нагим мне,
Львиноголовая Анзуд!
Свой меч пошлешь ты в Междуречье –
Карать надменный небоскреб,
И вавилонские наречья
Смешает праведный потоп!
Но после катастрофы всякой
На новом творческом витке
Опять загадочные знаки
Бог Энки чертит на песке.
***
Писец закончил свой рассказ
Глаголом глиняной таблички –
Нашествие жестоких глаз,
Кровавых распрей переклички.
Начертан шестисотый знак –
Клин журавлиных заклинаний.
Киш, Ур, Лагаш и Шуруппак
Разрушены до оснований.
Там гимны петь, там слезы лить;
Храня сказанье о Саргоне,
В корзине по Евфрату плыть,
Чтобы потом воссесть на троне.
В оковах медных проведен
Через врата Энлиля пленник…
Зачем мне этот страшный сон?
Не твой, не твой я соплеменник!
Зачем мне в окруженье звезд
Священный бык твоих печатей,
Твоих могучих стад прирост,
Твой зверский царь-завоеватель?
Скользнуть бы сорванным листом
С последней призрачной ступени,
Не сожалея не о чем
И не желая возрождений.
***
Ты свергнут с лазуритов лестниц,
Низринут в выгребную яму,
Ты видишь пленников и пленниц,
Влекомых на убой к Эламу.
Ты, населивший землю нашу
Потомством сильных поколений,
Теперь поешь «Плач по Лагашу»
В часы резни и разорений.
Ты, прародитель мощи стада,
Теперь бредешь, ярму покорный,
Вымаливать позор пощады
У полководца силы черной.
И скоро жрец бритоголовый
Нам возвестит другую эру,
Но ты меня отыщешь снова,
Плач по умершему Шумеру
***
Кирпич Экура всё поет
Свой гимн стенания и плача;
В Ниппуре жрица слезы льет,
От вечной горечи незряча:
«О мой разрушенный Ниппур!
Уже не быть в тебе венчаньям…»
У этих призрачных фигур
Конца не будет причитаньям.
Не истощится этот хор,
Грозящий Севером и Югом,
Непримирим земельный спор
Серпа с косой, мотыги с плугом.
Гордыне финиковых пальм
Не сговориться с тамариском;
И горе ходит по пятам,
Грозя неисчислимым списком.
Оно преследует меня
Без передышки днем и ночью,
Чтоб этот перечень построчно
Твердил мне чьи-то имена.
***
Где эти глиняные люди
С глазами ужаса и мрака,
На алтарях и на посуде
Двенадцать знаков Зодиака?
У стен священного Ниппура
Я вас не вижу, дети Ана,
И нам не класть кирпич Экура
Для дома твоего, Инанна!
Ни тростника, ни тамариска,
Ни фиников не нужно гробу.
На глине царская расписка
Вернет нас к матерям в утробу.
И мы опять начнем сначала,
Чтоб голос неба слышать лучше,
Пока не сменит мир Меняла;
Ведь мудрых украшают уши.
И в новом календарном круге
Грядет рогатая тиара
Пасти нас на свирепом Юге,
Где всякой твари блеет пара.
***
Расцветшая трава пряденья,
Прельщенье ниточки льняной,
Змеиножалое томленье:
«Кто ляжет в эту ночь со мной?»
Думузи с головой барана,
Пришла, пришла твоя пора!
Избрала светлая Инанна
Тебя для нашего добра!
Пребудет в доме изобилье
И стадо принесет приплод;
А мы велением Энлиля
Оплачем скорбный твой уход.
Храня святыней в нашем храме
Спряденную поверьем нить,
Мы станем щедрыми дарами
Твой замогильный сон кормить.
Но страстной воли исполнитель,
Ты не навеки будешь там,
В могильной тьме по этой нити
Опять найдешь дорогу к нам.
***
Опутан цепкими сетями
И брошен в жертвенный колодец,
Еще я слышу за дверями
Земли – твой плач при всем народе.
С тобой рыдает безутешно
Печаль всех плакальщиц на свете –
О том, что из страны нездешней
Уж не вернутся руки эти.
Тебя так крепко обнимали
Мои пастушеские руки,
Что и у злой Эрешкигали
Возьмут нас судьи на поруки.
Под землю незачем спускаться
Тебе, рыдальщица, за мною;
Что умирать, что расставаться, –
Ведь дело, говорят, простое.
Уберегут ли амулеты
Нас от последней этой сцены,
Ведь мы заложники обета,
И на земле нам нет замены.
***
Днем и ночью твержу все то же,
Знаки древние окликаю,
Всей трясучкой дремучей дрожи,
Всем отчаяньем заклинаю;
Разделеньем Земли и Неба,
Разлученьем птенца и птицы, –
Пусть и быль отойдет, и небыль –
И не снится! О пусть не снится!
Пусть нога твоя не ступает
На священную эту пристань!
Пусть потоки не допускают
К омовениям своим чистым!
Заговорное это слово
На тебя пусть ляжет печатью,
Тайных сил наложит оковы!..
Но – бессильны мои заклятья!
***
Возвратились мы на свое место,
И простили нам долги наши,
И опять идет под венец невеста,
И опять на пиру загремят чаши.
Узник выпущен на свободу,
Целость тела опять обрели калеки,
Обратились к исходному дню всходы,
И к истокам своим вернулись реки.
Все к своим матерям вернулись,
Чтобы заново им родиться.
Что же мы с тобой оглянулись,
Уходя, не желая здесь повториться?
За ночною тьмой придет утро,
За молчанием придут речи,
Только мы с тобой не из тех мудрых,
У кого за разлукой идет встреча.
Может быть, опять мы неправы,
Надо нашим жрецам и царям верить,
Надо ждать: зазеленеют травы,
И возвращеньем домой свой путь мерить.
***
В храме Эанна не молкнут моленья,
Гимны поют и знамения ждут.
Но ведь обманут опять исчисленья;
Мы в Доме Неба – непрочный сосуд.
Не уберечься. Посмотрим налево –
Кинется в грудь окровавленный клин;
Стадо падет, обезрыбеет невод,
Рухнут устои растресканных глин.
Правит на Юге ужасная Дева.
Не убежать. Нас не жалует век.
Но есть Кишкану, заветное древо,
Мудро растущее в устье двух рек.
Там, говорят, для святилищ и храмов
Чище воды ты нигде не найдешь.
Надо идти туда прямо, всё прямо
Тем, кому жизнь все равно ни во грош.
И говорят еще, страшную силу
Приобретает там чудище-бык,
Да и такому, что смотрит в могилу,
Милость есть: омолодится старик.
Там же и славного Утнапиштима
Праведный суд уподобил богам…
Все эти прелести недостижимы
И предназначены вовсе не нам.
Это не наша аскеза и сфера,
Мы ведь кубы и квадраты кладем.
Как ни посмотришь, а ужас Шумера
Подстерегает за каждым углом.
***
Где они, эти рогатые боги,
Родоначальники жаркой страны?
Не охраняют уж наши пороги,
Жертвы и почести им не нужны.
Это они нас всему научили:
Сеять и прясть, и считать, и писать,
И по Евфрату на лодке уплыли,
Пообещав возвратиться опять.
Только прощальные их отголоски
Все еще слышатся издалека,
Нам оставляя путь темный и скользский,
Шорох тревожный и дрожь тростника.
Мало надежды на то возвращенье,
Боги уходят своим чередом,
Но как и прежде чудес воскрешенья
Мы от ячменного зернышка ждем.
***
Я только писец, понемногу кропаю;
А в призрачной школе занятья идут,
То ходят по кругу, то ходят по краю
И что-то бормочут и воду толкут.
Похоже, мы старых имен не меняли
И учим обряды жестоких богинь,
И грабли все те же, и те же скрижали,
И шорох песков и рассохшихся глин.
И нас заставляет какая-то сила
Мучительно верить в гаданья и сны,
И в то, что, уж если судьба разлучила,
Ждать нечего вести с чужой стороны.
Так что ж я опять эту боль призываю,
Дрожу и по краешку бездны скольжу,
Как будто очерченный круг повторяю
И все еще старой привычке служу?
***
Нет, я все это не брошу, не брошу!
Раз суждено, так уж надо нести;
Я не прошу, чтобы личную ношу
Сняли с меня на моем же пути.
Не изменяются буквы закона,
Не пошатнется наскучивший свод;
Шест твой как прежде стоит у загона
И освященья овечьего ждет.
Я твой не слишком прилежный служитель
Список богов не прочел до конца;
Где-то в Лагаше Нингирсу воитель
Что-то свершил, почитая тельца;
И непонятный Нинурта в Ниппуре
Тоже герой. Только что мне до них.
Мне бы и в этой поношенной шкуре
Догоревать об утратах своих.
Смерть Гильгамеша
Гильгамеш и Энкиду ушли на рассвете,
А куда – никому не сказали в Уруке,
Воевать ли со злом, добывать ли бессмертье –
Никому неизвестно. Лишь слухи, лишь слухи.
Не расскажет поверженный мертвый Хувава,
И молчат вековые могучие кедры.
Что все царства земные и царская слава,
Если мерят все те же могильные метры!
Говорят, Гильгамеш на судьбу ополчился:
Что ему умереть по закону природы,
Что здесь правят часы и жестокие числа,
И текут, и текут равнодушные воды.
Говорят, говорят. Верить или не верить.
Гильгамеш и Энкиду, два друга, два брата…
Но – закрылись за ними подземные двери,
Не вернуться уж им из страны без возврата.
***
Я все твержу твое святое имя
И встречи жду с тревогой и тоской,
Хоть знаю я, что мы уже другими,
Не прежними увидимся с тобой.
Когда-нибудь опять сведет нас случай,
Ведь тесен мир, и сходятся пути;
Как ни бичуй себя, как ни терзай, ни мучай,
А все нам эту клинопись плести.
Быть может, в этом мире превращений
Теперь мы призрак, стертая медаль,
И нас уже вели в зал умерщвлений
К владычице теней Эрешкигаль.
И все-таки пусть будет эта встреча.
Все пять тысячелетий я молю, –
Чтоб на табличке мертвого наречья
Ты вновь читала древнее «люблю».
Примечания
Сны Шумера. Древние шумеры считали сон посланием бога Солнца Шамаша. Толковали сны жрецы, служившие в храмах.
Инанна – в древнем Шумере богиня любовной страсти и войны, покровительница шумерского города Урук.
Думузи – бог весны, плодоносной силы, плодородия и изобилия; бог пастух, изображался с головой барана. Жертвенный бог, каждое лето в канун летнего солнцестояния, оплакиваемый женщинами, уходил в подземный мир. В Шумере весной праздновали священный брак Инанны и Думузи. Об Инанне и Думузи созданы мифы и любовные песнопения.
«Страна без возврата» – так в Шумере называли подземный мир мертвых. Чтобы в него попасть, необходимо пройти семь подземных ворот.
Двуречье – область Месопатамии между Евфратом и Тигром, Междуречье.
Урук, Ур, Лагаш, Ниппур, Шуруппак, Киш – шумерские города.
Гильгамеш – легендарный царь-герой Шумера. О нем сложены гимно-эпические песни и мифы. Главный герой шумерского эпоса.
Магический пояс – шумеры всю жизнь носили на талии, не снимая, надетый на голое тело магический двойной шнурок, оберегавший жизнь и здоровье.
Нибиру – загадочная планета, упоминаемая в шумерских и вавилонских текстах.
Энлиль – Бог повелитель воздуха и ветра, покровитель царской власти, древних праздников и жертвоприношений.
Энки – бог повелитель подземных вод, создатель человечества, бог мудрости, покровитель шумерских школ и ремесла писцов.
Ан – старейшина богов, властитель звезд, первый создатель мира.
Птица Му – таинственная птица, упоминается в одном из шумерских текстов.
МЕ – священные сущности вещей.
Безоконный Урук – у шумерских домов не было окон.
Ануннаки – судьи мертвых в загробном мире.
Иштар – богиня любви в Вавилоне.
Нергал и Син – божественные братья-близнецы, разлученные по велению совета богов. Нергал правит в подземном мире, Син – на небе.
Шестьдесят – деление часа и минуты на шестьдесят впервые было принято в древнем Шумере.
Энхедуанна – верховная жрица в главном храме Урука, дочь шумерского царя Саргона, слагательница священных гимнов.
«Птичья письменность» – клинопись шумеров похожа на следы птичьих лап.
Нисаба – богиня письма у шумеров.
Анзуд – птица с львиной головой, львиноголовый орел, определяет судьбы богов и людей.
Саргон – царь, завоеватель Шумера. В мифе о Саргоне говорится о том, что его мать жрица положила новорожденного младенца Саргона в корзину и пустила плыть по Евфрату.
«В оковах медных проведен» – пленников, захваченных на войне, проводили в медных оковах через «Ворота Энлиля» в священном центре Шумера городе Ниппуре.
«Священный бык твоих печатей» – на печатях богини Инанны был изображен священный бык в окружении звезд.
Лазурит – полудрагоценный камень, которым шумеры украшали свои храмы.
Элам – государство в Месопатамии, враждебное Шумеру, с которым Шумер постоянно воевал.
«Плач по Лагашу» – шумерский текст о разорении города Лагаш.
«Дети Ана» –так называли себя шумеры.
«Кирпич Экура» – так у шумеров называли главный храм в городе Ниппур. Символизировал закладку первого кирпича в фундамент строящегося дома.
Тростник, тамариск, финиковая пальма – у шумеров были священны.
«На глине царская расписка / Вернет нас к матерям в утробу» – в начале Нового года царь издавал указ об освобождении жителей страны от всех долгов и освобождении узников из тюрем, что означало начать новую жизнь с нуля, с чистого листа. Называлось – «возвращение к матерям», то есть в утробу матери для нового рождения. Новый год в древнем Шумере начинался 23 июля.
«Ведь мудрых украшают уши» – в Шумере «ум» и «уши» обозначались одним и тем же словом.
«Рогатая тиара» – символ могущества. Шумерские боги изображались с рогатой тиарой на голове.
«Расцветшая трава пряденья» – так в Шумере называли юную девушку, достигшую брачного возраста. «Трава пряденья» – лен.
«Спряденная поверьем нить» – в святая святых шумерских храмов помещалась спряденная льняная нить.
«Твой замогильный сон кормить» – в Шумере было принято приносить жертвоприношения умершим. Называлось – «кормление предков».
Эрешкигаль – владычица мира мертвых.
Храм Эанна – храм в городе Уруке, «Дом Неба».
Кишкану – некое заветное дерево, произрастающее в устье двух рек.
Утнапиштим – праведник, уподобленный богам.
«Шест твой как прежде стоит у загона» – шест, стоящий у овечьего загона, символизировал обряд священного брака между Инанной и Думузи.
Нингирсу – бог-воин, покровитель шумерского города Лагаш.
Нинурта – бог покровитель шумерского города Ниппур.
Гильгамеш и Энкиду – миф о царе-герое Гильгамеше. Во всех походах Гильгамеша сопровождал его верный, самоотверженный друг Энкиду.
Хувава – хранитель священного кедрового леса и «семи лучей сияния», которые дают вечную жизнь.
