Поэзия

 

 

 

 

 

 

То, о чем забывалось, теперь достается легко.
Время сбора плодов называется попросту старость.
Завершается август! Небесных коров молоко
потекло по усам, да в словесной трухе затерялось.

На пороге – сентябрь. Но и этого хватит с лихвой
на попытку отцовства, в которой бы нежность звучала.
Заскучала дружина и стяги пробиты травой.

И, воспрянув из пепла, как прежде стоим у начала.

Здравствуй, Время мое! Время осени, время стихов,

время долгих прощаний, коротких объятий, распада,

изменений, измен… Время точных и яростных слов,

обретаемых разом, когда уже счастья не надо.

Я люблю эту горечь и скудных итогов распыл,

эту вязкую глину и оклики птичьих становий
в час отбытия к югу. Прощайте! Я снова простил.
Я приму вас обратно, как женщину поздней любови!

Всё как в том кинофильме, чей, в общем, банальный сюжет
до предела запутан, снят наспех и сыгран бездарно.
Но мила героиня… Не важно, солжет или нет.
Важно: верит в любовь и улыбка ее лучезарна.

 

 

 

 

Осыпает сентябрь чистым золотом дальние дали.
То-то будем жалеть, если завтра зарядят дожди!

Остановимся здесь. Мы на все поезда опоздали...
И заветные цели остались давно позади.

Остановимся здесь, на продутой ветрами стоянке,
Попирая ногами щелястый железобетон,
На глухом полустанке, где в лужах консервные банки;
И дорога, ведущая в гору, протяжна, как стон.

Здесь гудят электрички и гравий воняет мазутом,
И, с неистовой силой по рельсам прогрохотав,
Мимо ситцевых окон (до боли знакомым маршрутом)
Сразу в светлое «завтра» уходит груженый состав.

Сам рабочий поселок, как путник, не слишком тверезый,
С виду прост и обшарпан, хотя, если вдуматься, жох.
Он в таком беспорядке, как будто грозой и угрозой
Поднят с теплого места и ливнем захвачен врасплох.

Видно, бросились к лесу, да так и остались,
Те две-три развалюхи, взбежавшие на косогор;
И кирпичная церковь, пустыми глазницами пялясь,
Осеняет погост и заваленный мусором двор.

Весь окрестный пейзаж, как неравная битва, фатален.
С каждым шагом картина становится жестче и злей.
Но отчаянья нет. Никакой новоявленный сталин

Не сумеет сломить эту кроткую волю полей.

Не напрасно в асфальт одинокая церковь вросла ведь!

Мне бы только успеть в оправдание прежних щедрот

Этот воздух в слова перелить и восславить
Наступающей осени праздничный переворот.

Потому что и нам, неспроста обреченным на зависть

К этой мертвой листве, излучающей радостный свет,

Нужно долго терпеть и хранить драгоценную завязь,

И однажды понять, что ни старта, ни финиша нет.

1991 г.

 

 

 

 

Увядает медленно лето,
вот и птиц, хороня в тумане,
приговаривает к отлёту
время грусти и расставаний.

Прежде думалось, что не скоро;
но уже сдирают упрямо
вместе с гримом лицо с актера
постановщики новой драмы.

Декораторы нагловаты;
впрочем, действия их резонны:
лихо выставлены на скаты
боги минувшего сезона.

Невзначай все пустилось падать,
чтоб увязнуть в снегу в итоге.
До корней опустела память.
Обнажился мотив дороги.

Равнодушные к посторонним
и не сделавшие карьеру
пишут рощи пером вороньим
приглашение на премьеру.

 

 

 

 

Как в лепке осени красив этюд ухода!

Беспечна листьев царственная медь,
и кажется – не горечь, а свобода
дает им право так дышать и петь.

Спектакль окончен… Занавес! И сразу
ворвется дождь, заплачет роскошь стен,
и без пощады станет ясен глазу
реальный смысл грядущих перемен.

И будет синь в подтеках краски черной
(жесток итог и облик боли зол)
и наготы, суровой и позорной,
суровый и опасный произвол.

Декор красив, хотя уже недужен
надлом ветвей. И крови стук затих
когда листва предвестьем лютой стужи
свой пестрый флаг развесила на них.

О, как легка ее литая нота,
как волен взлет по острию ножа!
И падает медлительная ржавь
сухой листвы на жадные болота.

А мне – ты спросишь – как такое сметь?
Прими ж урок теряемых мгновений,
нагих лесов торжественную смерть
и просветленность горечи осенней.

 

 

 

 

Бесплодной юности, простушке записной,

мы говорим «адьё!» за труд неблагодарный,

за скорбный перечень, оправданный одной
наивной песенкой – да памятью янтарной.
Стареющий листок срываю календарный:

державу осени томит роскошный зной.
Скорей бы, что ли, дождь! И вот очередной
обрывок времени проколот рифмой парной.
Дитя иллюзии, тебе недолог срок!

Прощай, уютный, замкнутый мирок,

где верят на слово и любят изначально…
Плоды побед, перемоловших Рим,

вкушаем мы – и чаще говорим
о милой юности, о юности печальной.

 

 

 

 

 

Давай, поссоримся в последний раз? Весна
глашатаем летального исхода
торопит массы к выходу. Свобода 
что бес в ребро, хоть нам запрещена.
Ты ж не монах, чье дело – сторона,

чтоб устоять, когда зовет природа?

Чу, ария Любви. Мотив – процесс развода
атланта с перекрытием. Цена
ясна из Части Первой: «Времена
копания чужого огорода».

Речитатив (вполголоса): «Нет брода 
в огне страстей…» Иди-ка, мальчик, на
гастрольный круг! Такое время года;

концерт окончен, дальше – тишина.

 

 

 

 

 

Пускай знаток заморских див
иное слово скажет,
а мы нацелим объектив
на местные пейзажи.

Широким жестом, как на стол,
на скатерть снега бросим
ворону, куст, древесный ствол...
И наст прокупоросим.

Вдали поселок разместим;
к нему ведет дорога;
на шифер крыш ложится дым
и месяц смотрит строго.

Нам все от школы до холма
из первых рук знакомо,
и знаешь, глядя на домá,
что пребываешь дóма!

Здесь непроглядны вечера,
однако мир привычен,
и лишь размерами двора
невольно ограничен.

Ему не свыкнуться, поди,
в сердцах дойдя до края,
с пустым пространством позади
котельной и сарая,

с консервной банкой в борозде
и даже частью малой
тех мест, давно забытых, где
скучали мы, бывало...

 

 

 

 

Чужими стихами – так, будто своими – 
Увлечься, негромкое выискав имя.

Следить, как становится без проволочек
Гармония жизни – гармонией строчек,

Где голос Поэта (изящный и кроткий),
Как дождик в июле (слепой и короткий),

Где, в точности дети соседской квартиры,
Есть паиньки-строчки и строчки-задиры,

И рухлядь эпохи в футляре старинном
Занятна, хоть пахнет слегка нафталином.

Здесь нету насмешки, не хмурься, приятель!
Я тоже наивный и добрый Читатель,

И верю, пока не закрыли читальню,
В наглядную прелесть судьбы театральной,

Где бархат метафор и кружево слов
Дороже богатства торговых рядов,

И свято хранится за створками точек
Гармония жизни – в гармонии строчек…

И видно, в старинную эту игру
До слез буду верить, пока не умру!

 

 

 

 

Спасибо за любовь, спасибо за свободу,
за нежные слова, подобные свинцу…
Сирень цветет вовсю самой себе в угоду,
и слезы на глазах, конечно, не к лицу.

Мой ветреный божок, мой ангел большеглазый,
лети к чужим мирам, сквозь вечность напролет!
Мы встретимся с тобой на том конце рассказа:
предчувствием грозы в сюжете «Вешних вод».

Сокровище мое, я бесконечно тронут,
отравлен, может быть… верней, сведен с ума
вниманием твоим, так и не утоленным
порывом... но куда? не знаешь ты сама.

Всей судорогой губ сыграй обиду, ну-ка,
воздушный поцелуй оставим на потом;
опомнись, оглянись! Портрет готов. Разлука
внесет последний штрих. И опустеет дом.

Я вспомню профиль твой нездешнего чекана
и буду зол, как черт, и горд, как падишах.

... прощальные дары любовного романа:

серебряный смешок, хрустальный звон в ушах.

Вот, в сущности, и все. О прочем – между строчек.
И можно бы зайти, да как-то недосуг;

а жизнь, как твой малыш, твой мальчик-с-ноготочек,

спешит. Еще чуть-чуть, и вырвется из рук.