Проза

 

 

 

 

Глава 19

Объясняя Торопцову его задачу, хромой сосредоточил внимание того на скорейшем посещении дома Эммы. Узнав, что он не подвез ее вчера, хромой был сильно разочарован.

– Вам следует помнить о времени – проскрипел он осипшим голосом и несколько раз погрозил указательным пальцем, ткнув его чуть ли ни в лицо своего напарника.

Этот жест рассмешил Торопцова. Откинувшись на спинку стула, он с удовольствием сделал глоток ароматного кофе, подумав о том, что хромой плохо выглядит. Его сильно трясло, хоть он и старался держаться из последних сил. Рассказывая о вчерашнем знакомстве с Эммой и её женихом, Торопцов не раз поймал себя на мысли, что напарник, возможно, плохо понимает его.

– Вы узнали кто он? – тем не менее, спросил хромой, несколько удивив Торопцова своей способностью не терять нить разговора. При этом он сильно поморщился и прижал левую руку к груди.

– Нет. Мне это ни к чему – пожал плечами Торопцов, закинув ногу на ногу. – А вот он меня, кажется, узнал. Хотя, в общем, это не важно.

– Не важно?! – хромой сорвался на крик и воткнулся рукояткой своей трости ему в грудь. – Как вы можете рассуждать о важности и неважности дела, когда сами вчера выполнили лишь одну часть нашего плана?! Вы даже не сумели увлечь девушку, чтобы она предпочла сесть в вашу машину! И не говорите, что это из-за жениха. В конце концов, вы даже не додумались проследить за ними, чтобы выяснить адрес! А затем вы и вовсе не явились на встречу в баре в назначенный час! Ответьте, где вас носило всю ночь?!

Хромой все ближе наклонялся к Торопцову, пытаясь заставить его нервничать. Он поднес руку со скрюченными пальцами прямо к его носу и плотно сжав губы, сверлил того страшным взглядом несколько секунд.

– Я плачу вам огромную сумму не для того, чтобы мириться с вашими выкрутасами – наконец, сквозь зубы процедил хромой.

Торопцов аккуратно поставил чашку на столик и спокойно разгладил складку на рукаве своего пиджака.

– Не тратьте слова и время напрасно – он сильно сжал запястье, убирая руку хромого подальше от своего лица. – Сегодня я буду в её доме. Говорите, что я должен сделать там?

– Запись. Вы принесете мне запись вашей беседы.

– Нужна любовная игра? – уточнил Торопцов.

– Это все равно. Единственное условие – запись должна длиться не менее часа. При этом постарайтесь, чтобы ваши голоса не заглушали возможные звуки в доме. Хорошо бы еще снять видео комнат, если вы найдете мизерную камеру, но на этом я не настаиваю. Важно одно – настройте диктофон так, чтобы он улавливал даже звуки из соседних комнат. Вы меня поняли? Помните об этом условии.

Торопцов промолчал. Хромой вызывал в нем презрение. Втягиваясь в игру, он не то переоценил свои способности, не то недооценил способности Торопцова. Задания, которые он давал последнему граничили с откровенным сумасшествием.

– И все-таки, что я должен записать конкретно? – напирал тот. – Как я понял вам важно не то, что мы будем делать и говорить, а то, что может происходить, так сказать, на заднем плане. Я прав?

Хромой нехотя кивнул.

– Послушайте, – сказал Торопцов – давайте уж начистоту: я вижу, что вы пытаетесь играть со мной, не раскрывая карт. Ладно, пусть будет так. В конце концов, мне плевать на то, что вы затеяли в действительности. Это собственно не мое дело. Завтра утром здесь же вы получите запись.

Он встал. Небрежно бросив на столик несколько монет за недопитый кофе, добавил:

– И готовьте деньги.

Едва Торопцов вышел из бара, хромой почувствовал, что сил держаться у него почти не осталось. Дрожащей рукой он вытер пот со лба и, откинувшись на спинку стула, совсем обмяк. Прошлая ночь и этот разговор настолько измучили его, что он даже стал плохо соображать.

«Черт, времени так мало – промямлил он себе под нос, пытаясь анализировать – как бы я хотел подпугнуть Эмму еще. Поиграть с ней. Но нельзя. Торопцов никудышный напарник. Шахматист, чертов, пытается разыгрывать свою партию.  Чтобы его приструнить, надо повозиться! К сожалению, не до этого. Ведь главное найти часы, организовать кражу, а потом продать их Добролюбову. И на всё это у меня неделя без одного дня. Не стоит усложнять игру, учитывая, что еще предстоит унести ноги. Но завтра его партия будет сыграна. Конечно, перед отъездом в Германию придется затаиться. Но с этим не должно быть проблем: Торопцов почти ничего не знает обо мне, мобильник выкину и дело с концом. Главное, чтобы он принес запись и адрес Эммы. Главное, чтобы принес».

Облокотившись на столик, хромой положил голову на руки. Нестерпимо болело в груди и солнечный свет, пробивающийся в окно, резал глаза. Просидев так пару минут, он тяжело поднялся и постукивая тростью, поковылял к выходу.

«Я снова совершил ошибку? – размышлял он по дороге домой. – Может быть, правду говорят, что всё нужно делать самому? Но ведь у меня не было другого выхода. Явись я к Эмме, также как в Минске, кто знает, как бы она поступила? Всегда нужно действовать, исходя из маловероятного события. А, как ни крути, оно состоит в том, что они могли сбежать из квартиры деда именно от меня. Сегодня вечером Торопцов сам того не зная, определит для меня, есть ли в квартире часы и никакого риска, что завтра их там уже не будет. Нет, все правильно. Надо прекратить обдумывать это по десятому кругу. Надо чуть-чуть поспать, ведь уже совсем скоро мне предстоит разработать самую трудную часть моего плана – кражу часов».

Придя домой, хромой рухнул на кровать, моля об одном: только бы не мерещился Черный Человек. Увидев его однажды в зеркале, хромой никак не мог отделаться от преследовавшего его кошмара. Вначале он был лишь сном, но со временем начал являться хромому и наяву так же, как явился впервые в квартире старика. Он возникал в проемах дверей, в углах комнаты и в оконных стеклах. Бывало, он садился на табуретку за кухонным столом или на кровать Мери. А еще мог появиться из струи текущей из крана воды или из пара, исходящего от чашки с горячим чаем. Иногда он смотрел хмуро, а иногда смеялся. Но этот смех наводил ужас на хромого, поэтому он всякий раз старался зажмуриться и заткнуть уши, в надежде, что когда он откроет глаза, видение исчезнет. Но чаще всего черный человек целился из пистолета прямо в сердце хромого и именно этот кошмар изводил последнего больше других.

Однажды вечером видение возникло из исписанного мелким почерком листа бумаги. Разместившись на подоконнике перед столом, оно впервые заговорило.

– Часы идут, а времени больше нет.

Выронив карандаш, хромой весь затрясся.

– Проваливай к чертям! – заорал он и запустил в окно точилкой.

Черный Человек покачал головой и, растворяясь в воздухе, сказал:

– Я – это ты. Ты – это я. Мне не уйти от тебя, тебе не уйти от меня.

В истерике хромой накрыл голову руками и, уткнувшись лицом в стол, начал бормотать, как заклинание:

– Я не схожу с ума, я не сошел с ума, я не безумен.

С этими словами он провалился в тяжелое забытьё, очнувшись от которого посередине ночи уже не увидел своего мучителя. Но с тех пор он являлся хромому не безмолвной черной тенью. Видение теперь неизменно что-нибудь говорило. Порой его голос становился похож на голос покойного Шишкина, и хромому даже казалось, что в жутком образе проступают его черты.

– Впереди только черная бездна – сказало однажды видение, явившись из зеркала в ванной, когда вместо собственного отражения хромой увидел смазанный образ без лица.

Не выдержав напряжения, он со всей силой ударил кулаком по стеклу. Зеркало треснуло и в раковину упало несколько осколков, из которой мощной струей воды смыло черное рваное пятно мерещившегося образа.

– Часы идут, а времени больше нет – донеслось напоследок откуда-то издалека.

–У меня нет выбора – пробормотал хромой, медленно сползая по стенке на пол. – Не ты ли, черный дьявол, не оставил мне его? Скажи! Чего молчишь? Куда исчез?

Он пригрозил кулаком в пустоту.

– Ведь я со всем смирился. И с тем, что болен. С тем, что брошен. Кажется, ты отнял всё! Но это я готов терпеть до конца своей жизни. Но ведь тебе мало этих жертв! Ты решил отобрать у меня Мери. Она единственное светлое, что у меня было и есть! Зачем тебе еще и она?! Что ты оставляешь мне? Что я спрашиваю тебя!!! Молчишь.

– У тебя впереди только черная бездна – вновь послышалось хромому.

– Впереди? А сейчас что же? Я уже много лет живу в этой черной бездне…

– Часы идут, а времени больше нет.

– Убирайся из моей головы! – закричал хромой. – Оставь меня в покое.

Тяжело поднявшись на ноги, он оперся на раковину и умыл раскрасневшееся лицо холодной водой.

– Хорошо, что Мери не видит меня сейчас – подумал он, собрав несколько осколков разбитого зеркала.

Но в тот день Черный Человек больше не мерещился хромому. Стараясь отделаться от его навязчивого образа, он сел за стол и начал писать. Писал быстро, не думая о том, что подсознательно ждет и боится его появления. Вначале хромой был очень напряжен, но несколькими минутами позже ушел с головой в работу. Возможно, его мучитель, как и раньше, водил за него карандашом, но в этот раз он не обращал на это внимания. Не отрываясь хромой писал несколько часов, пока опустошенный и измученный не уснул, положив голову на стол.

Ему снилась собственное детство. Мальчишкой лет семи-восьми он прижимался спиной к полуразрушенной стене и пытался закрыть руками лицо от летящих в него со всех сторон камней.

– Мамочка – мысленно умолял он – Почему ты бросила меня? Защити, спаси меня. Где ты мамочка?

Но ответом ему был сильный удар в плечо, от которого хромой испуганно дернулся и проснулся. Потягиваясь, он распрямил спину и вытянул ноги. Некоторое время он продолжал сидеть на стуле, покачиваясь взад-вперед, а потом взглянул в окно.

Уже начало темнеть. Шел сильный дождь. Ветер хлопал открытой форточкой и завывал в щели входной двери, образовавшимся в подъезде сквозняком. Этот звук напоминал хромому плач и снова возвращал в детские годы, когда спасаясь от издевательств, таких же брошенных и озлобленных, как и он сам, мальчишек, прятался в развалинах старого дома. Там, сидя на обломках стены, он тоже слышал, как завывает ветер в узеньких проходах, бывших в свое время лестничными пролетами. Этот звук хромой ненавидел, потому что тот заглушал топот бегающих по развалинам преследователей. Из-за него он не всегда мог определить приближающуюся опасность. В те годы он еще не умел хитрить, выкручиваться и заговаривать зубы. Он был слишком мал, чтобы с успехом применять такие сложные способы защиты. Этому мастерству он обучится позже, а тогда он просто стремился спрятаться понадёжнее. Нередко это ему удавалось. В такие удачные дни он мог оставаться здесь до того, пока не начинало темнеть. Хромой усаживался на свою сложенную кофту, съедал припрятанный с обеда бутерброд и принимался читать. Книги заменяли ему друзей, собеседников, учителей. В человеческом общении он не нуждался, так как оно не доставляло ему радости. Более того, по возможности он вообще старался избегать его. Единственным другом, который был у хромого за всю его жизнь, стала покалеченная кошкой старая ворона. Разодранное крыло не позволяло той летать, поэтому хромой всегда носил её на плече. С ней он разговаривал, делился бутербродом, зачитывал ей интересные страницы из книг, учил ходить.

– Если уж не можешь летать, – говорил он – надо стремиться к тому, чтобы лучше других двигать лапками. Иначе не выжить.

Однако несмотря на все усилия спасти ворону ему не удалось. Однажды утром он нашел её мертвой на снегу. Кошка все-таки разорвала её. В тот день он плача долбил мерзлую землю у развалин, стараясь выкопать ямку. В ней он и закопал то, что осталось от старой вороны. На могилке хромой водрузил деревянную табличку с надписью: «Ты так и не сумела выжить. Но я смогу. Обещаю».

Эта детская панихида по вороне, в самом деле, провела его через многие испытания. Она помогла ему не опустить руки, не сдаться. Позже, когда хромой повзрослел, осознал, что не только смог выжить, но и стать сильнее духом. Теперь он почти ничего не боялся, ведь благодаря своему острому языку и недюжинному уму мог выйти из любой даже самой сложной ситуации. Во всяком случае, так он считал до того момента, как не ввязался в историю с часами и не увидел впервые своего Черного Человека. Его появление означало безумие, что для хромого было невыносимым, ведь могло рухнуть то, что он выстраивал долгие годы, свято веря в силу ума, способную преодолеть всё. Об этом он думал с ужасом, начав напряженно вслушиваться в звуки и всматриваться в окружающий его мир. Со своим подсознательным страхом хромой отныне сталкивался всё чаще, поэтому становился всё более измотанным. Находясь в напряженном ожидании собственных галлюцинаций, он стал вздрагивать от резких звуков и бояться своей тени. Он так мечтал отдохнуть. Хорошенько выспаться, чтобы почувствовать легкость в теле и ясность мышления.

Сегодня ему это было особенно необходимо. Свернувшись калачиком, он повернулся к стене. Хромой старался ни о чем не думать и пролежал так минут пять, после чего неожиданно вскочил и стал бегать по комнате из угла в угол. Своего Черного Человека он еще не видел, но уже начал ощущать его присутствие. Размахивая тростью, он стал отбиваться от невидимой тени до тех пор, пока не упал. Некоторое время он в оцепенении лежал на полу, ожидая вот-вот услышать фразу, с которой его мучитель всегда являлся и с которой исчезал – Часы идут, а времени больше нет. Но на этот раз ожидание оказалось напрасным, и вскоре хромой почувствовал, что его тело расслабляется. Казалось, между ним и страшным образом вдруг появилась надежная стена. Она преградила путь Черного Человека к сознанию хромого, когда он в свете солнца, заглядывающего в окно комнаты, увидел Мери. Она сидела на полу с ним рядом, прикасаясь прохладной ладонью к его горячему лбу и нежно улыбаясь, убаюкивала его, как ребенка. Обхватив её колени, хромой долго плакал, пока опустошенный не провалился в крепкий и спокойный сон.

А в это время прямо из бара Торопцов отправился в свой шахматный клуб. Задерживаться там надолго сегодня он не стал, поэтому уже к полудню был дома. Бессонная ночь за рулем автомобиля, наконец, заставила его почувствовать усталость. Приняв душ, он с удовольствием растянулся на кровати и, положив руки под голову, уставился в потолок. Сейчас он хотел поразмыслить о деле, но все время ловил себя на мысли, что образ Эммы стоит у него перед глазами. Он вспоминал, как приятно было прикоснуться к её руке и долго стоять очень близко. Настолько близко, что стоило ему совершить одно маленькое движение она бы оказалась в его объятиях. Говоря ей о том, что он был на её выступлениях, Торопцов солгал. Эта ложь являлась частью игры, затеянной хромым, но сейчас он отыскал в интернете некоторые записи разных лет и почитал интервью, которые Эмма давала тем или иным изданиям. Долго, одну за другой, он просматривал её фотографии, а потом читал историю её творческого пути вплоть до травмы, полученной прямо на сцене Минского Большого театра. Об этом падении много писалось в прессе и оно, как узнал Торопцов, стало причиной завершения карьеры балерины. Удалось ему обнаружить в сети и видео, где Эмма в небольшом интервью делится своими планами. После чего пошла серия публикаций о начале и об окончании набора в балетную школу, а также заметка о том, что ученицей Эммы стала девочка пяти лет, некая Юля Круглова.

Торопцов заметил, что в сети не было личных фотографий: везде Эмма была снята одна либо с партнерами по спектаклям. В какой-то момент ему даже стало казаться, что никаких сведений о её личной жизни ему найти не удастся. Но потом он случайно наткнулся на чьё-то любительское видео, скорее всего, сделанное камерой мобильного телефона. На нем Эмма, держа под руку мужчину, в котором Торопцов узнал того, кого видел вчера, шла по дорожке какого-то парка. Неизвестный пользователь, загрузивший видео в сеть, оставил под ним свой комментарий: «Легендарная балерина Э. Петрова восстанавливается после операции в Минской больнице, гуляя вместе с Сергеем Воробьевым». Торопцов на минутку призадумался, а затем в строке поиска забил это имя. Информации нашлось немного, но она оказалась достаточной для того, чтобы увидеть, что тот пишет книги, ходит в экспедиции и читает лекции для студентов. Есть в его багаже и открытые лекции. Как раз сегодня в 15-00 в конференц-зале международного образовательного центра состоится такая открытая лекция на тему: «Большой ключ Соломона. Чернокнижники Европы позднего Средневековья». К этому времени число слушателей, подписавшихся на неё, перевалило за сто пятьдесят. Торопцов присвистнул и на личном сайте Воробьева прочитал краткую информацию по сути предстоящей лекции. В частности, последний писал: «Позднее Средневековье стало временем, когда Европу охватила страсть к магическим откровениям и мистическим ритуалам. Временем, когда маги и алхимики стремились постичь секреты природы, пытаясь превращать свинец в золото, стремясь вникнуть в тайну вечной жизни и найти способы управлять демонами и ангелами. Своё вдохновение они черпали из книг. Назывались такие трактаты гримуарами и писали их главным образом чернокнижники. Однако они редко подписывались своими настоящими именами, опасаясь попасть в серьёзные неприятности. Именно поэтому авторами гримуаров делали библейских царей и пророков. Авторство самого известного и авторитетного из них («Ключа Соломона») приписывают автору знаменитых притч царю Соломону. Но кто и когда в действительности написал этот трактат? И какие тайны сокрыты в его тексте? И есть ли в нем нечто большее, чем фантазии о подчинении демонов и ангелов? Попробуем разобраться вместе».

Читая эту аннотацию к выступлению, Торопцов зевнул. Почувствовав, что начинает клевать носом, он захлопнул ноутбук и повернулся на бок. Уже через минуту он крепко спал, видя себя во сне императором Священной Римской империи. Он шел по огромному залу, освещенному светом зажженных факелов. Вот он садится на свой трон и смотрит, как из глубины зала к нему направляется Эмма. Она движется медленно, величаво, неся в руках позолоченную чашу. На ней пурпурное бархатное платье средневековой дамы и диадема с изумрудами в роскошных рыжих волосах. Присаживаясь перед ним в грациозном реверансе, она протягивает ему чашу с дымящимся розовым напитком и говорит певучим голосом:

– Придворному алхимику удалось получить эликсир бессмертия. Живите вечно император Рудольф II!

Торопцов (он же Рудольф II) взял чашу, надолго продлевая время прикосновения к её рукам. Но пить не стал. Отставив чашу в сторону, он привлек Эмму к себе и заключил в объятия. Целуя её, он уже видел их не в тронном зале, а в императорских покоях, где на широком ложе он снимал с нее бархатное платье придворной дамы и прикасался губами к роскошной груди. Когда желание стало почти непреодолимым, Эмма вдруг оттолкнула его и сказала таким же певучим голосом:

– Примите вначале эликсир бессмертия.

Протянув всю ту же позолоченную чашу с розовым напитком, Эмма соблазнительно изгибается. В нетерпении Торопцов (он же император) делает несколько глотков и отбрасывает чашу. Предвкушая удовольствия, он тянется к Эмме снова, но вдруг начинает задыхаться. Обхватив горло правой ладонью, Торопцов – Рудольф II пытается что-то сказать, но видит, что Эмма уже обнимает Воробьева. Тот злорадно улыбается, глядя на корчащегося в предсмертных муках императора и говорит железным тоном:

– Вы самозванец, скандалист, не чемпион мира по шахматам. И дама эта не ваша. Я десятилетия трудился, чтобы создать свой эликсир бессмертия, но знайте, что стоит его принять лжецу и проходимцу, он тут же превращается в яд. Так умри же лжеимператор!

Торопцов (он же Рудольф II) сжал горло и, судорожно хватая воздух, проснулся. Некоторое время он сидел на кровати и вертел головой, словно желая стряхнуть кошмар. Сильно зажурившись, он похлопал себя по щекам и резко вскочил.

На часах было полтретьего. Торопцов прикинул, что если поторопится, то успеет застать Эмму в балетной школе. В этот раз он решил не показываться ей на глаза, а тайком проследить за ней. Уже через пятнадцать минут он был на месте. Припарковав машину таким образом, чтобы хорошо видеть крыльцо, Торопцов, тем не менее, решил вначале убедиться в том, что Эмма в школе. Однако его ждало разочарование: вахтер на выходе сказал, что она ушла час назад. Вернувшись в машину, Торопцов принялся искать решение проблемы. Несколько минут он вспоминал все то, что ему удалось выудить из интернета и вдруг его осенило: в 15-00 открытая лекция Воробьева! Просмотрев историю своих посещений в браузере, он снова отыскал сайт, где должен был быть указан адрес международного образовательного центра. Забив его в навигаторе, Торопцов лихо сорвался с места.

Уже через полчаса он войдет в конференц-зал, затесавшись в небольшую группу слушателей. Выбрав наиболее укромный уголок, Торопцов уткнется носом в позаимствованные у кого-то материалы лекции. Почти четыре часа Воробьев будет рассказывать о Европе позднего Средневековья, прямо на ходу отвечая на вопросы и замечания, раздающиеся из зала. От нечего делать Торопцов примется рассматривать ученых преклонных лет и молоденьких студентов: одни уютно начинают дремать, а другие сосредоточенно делают вид, что слушают. Хотя, возможно, ему только так кажется: полемика-то нешуточная развернулась. Так рассматривая аудиторию, Торопцов вдруг увидит Эмму. Ощутив небольшой толчок в сердце, он не сведет с неё глаз. Воображая, как целует её шею и плечи, Торопцов забудет о конспирации. Выпрямив спину, он бессознательно отложит в сторону папку, которой до того прикрывал своё лицо. Медленно погружаясь в мечты, он предастся эротическим фантазиям, поймав себя на мысли, что Эмма становится его навязчивой идеей. Вот она поворачивает голову, а вот касается пальчиком кончика носа. Смеется над шуткой своего жениха, а через секунду уже задумчиво смотрит на экран в центре зала. Каждое её движение заставляло Торопцова волноваться и переживать эмоции, рожденные вдруг. Внезапно, как по щелчку. Ведь он и сам пока не мог понять, что произошло. Интересоваться Эммой он хотел только, как одним из представившихся ему способов заработать хорошие деньги, с которыми можно навсегда уехать заграницу. И он никак не ожидал, что так легко попадется в её сети, оказавшиеся ловушкой для его чувств.

Торопцов скажет себе, что отныне ему нужна Эмма, а вот на ночь ли, на всю ли оставшуюся жизнь он разберется позже.

                                                                      

Глава 20

Читая лекцию, Сергей обратил внимание на слушателя в дальнем углу, все время старающегося закрыть лицо папкой. Эта усердная конспирация Торопцова выделила его из всех других участников, присутствующих в конференц-зале. Возможно, она рассмешила бы Сергея если бы он не заметил, как тот рассеянно опустил бумаги и влюбленным взглядом уставился на Эмму. Поначалу его присутствие здесь удивило Сергея, но именно этот взгляд сумел все прояснить. В этот момент он по-другому взглянул на вчерашние цветы и картину. Шутить уже не хотелось. Второй день подряд Торопцов крутиться возле неё. Да так, что даже явился на лекцию. Сергей ожидал, что по её окончании он непременно подойдет к Эмме и, скорее всего, навяжет им свое общество.

«Разумеется, в глубине души он мечтает, чтобы я провалился сквозь землю» – подумал он, стоя в кругу своих слушателей. Напоследок они задавали вопросы и затевали споры, но уделяя всем необходимое на ответы время, он старался не упускать из виду Эмму, ожидавшую его в сторонке. Тот факт, что Торопцов не подошел к ней, конечно, не ускользнул от внимания Сергея. Более того, тот и вовсе куда-то пропал: то ли затерялся в потоке покидающих зал людей, то ли уже ушел раньше.

В тот вечер Сергей ничего не сказал ей о своих наблюдениях, но о присутствии Торопцова на его лекции все-таки вскользь заметил. Она только пожала плечами, переключив внимание на свое недавнее знакомство с его родителями. На это Сергей заметил – стоило им увидеть, что избранницей сына стала самая известная балерина современности, старики разволновались так, что казалось будто бы это не они принимают её в своем доме, а напротив она их у себя.

Сергей выехал на проспект, и Эмма вдруг предложила:

– Давай купим торт и навестим их.

Он отрицательно повертел головой, но ответил не сразу, потому что в этот самый момент неожиданно понял, что их ведет новенькая Subaru Impreza. Она шла след в след. Уверенно и неотступно. В какой момент пути она села на хвост Сергей не знал, поскольку только сейчас у него возникли подозрения в том, что спортивная машина не обгоняет их и не сворачивает никуда на протяжении очень длинного участка пути.

– Не сегодня – сказал он Эмме, сосредоточенно глядя то на дорогу, то в зеркало переднего вида. – Надо по горячим следам внести в тему лекции замечания слушателей, ответить на спорные вопросы и написать статью. На это потребуется время. Давай к моим старикам съездим завтра.

Эмма погладила его по волосам и улыбнулась. Но в этот миг Сергей вдруг совершил неожиданно резкий поворот и запетлял по дворам. Она удивленно уставилась на него, но промолчала. Эмма продолжала молчать и потом, когда он снова выехал на проспект и аккуратно повел машину дальше.

– Попробовал сократить дорогу. Жаль, что поворотом ошибся.

«Преследователь либо потерял нас, либо все это мне только показалось» – подумал Сергей. Так или иначе подозрительного спорт-кара на хвосте больше не было. Но кому и зачем нужно следить за ним? Ответа на этот вопрос он не находил, поэтому тревога не покинула Сергея даже тогда, когда припарковавшись в собственном дворе, они оставили машину и направились к подъезду. Ему все время казалось, что кто-то упорно продолжает вести их. Только теперь преследователь тщательнее соблюдает конспирацию. Выдав себя на дороге, он стал осторожнее. Несколько раз оглянувшись по сторонам, Сергей взял под руку Эмму. В этот момент он, наконец, согласился с тем, что она права, когда говорит о том, что им следует поскорее переехать в новую квартиру, которую они купили недавно. Она все-таки находится в доме с охраняемым двором и подъездом. В ближайшее время надо заняться этим вопросом.

Конечно Сергей не ошибался в своих подозрениях, поскольку Subaru Impreza действительно остановилась в пару метрах от подъезда. Еще по дороге Торопцов понял, что выдал себя. Очень неожиданно Воробьев развернул машину, пытаясь уйти. Безнадежная попытка, учитывая мастерство Торопцова и его любовь к скоростям, но наблюдательности и реакции Сергея он отдал должное. Именно поэтому он припарковал машину чуть ближе подъезда, спрятавшись за большим деревом. Наблюдая за тем, как они входят в подъезд, Торопцов направился следом. Дождавшись в укромном уголке пока лифт начнет подниматься, он побежал по лестнице и остановился этажом выше. Через пролет он видел, как Сергей открывал дверь ключом. Когда же они зашли в квартиру, Торопцов спустился ниже. Некоторое время он топтался на площадке и даже достал из кармана диктофон, намереваясь включить его. Однако вдруг резко развернулся, нажал кнопку вызова лифта и снова спустился вниз.

Вернувшись в машину Торопцов долго сидел, не трогаясь с места и размышлял. Сейчас он без труда мог бы выполнить свою задачу. Ведь ничто не мешает ему вернуться и позвонить в дверь. Своё неожиданное появление он объяснил бы тем, что якобы узнал, что живет в соседнем дворе, поэтому счастлив выразить своё удовольствие от этого открытия. Эта версия показалась Торопцову очень удачной, а учитывая их недавнее знакомство, он мог бы снова появиться с букетом цветов и глубокими извинениями за беспокойство и вторжение. Едва ли она сходу прогонит его при таких условиях, а для дела и нужен всего то час времени.

Всё складывается хорошо, но Торопцов жаждал остаться с Эммой наедине. Страсть завладела им настолько сильно, что он даже готов был снова вызвать гнев хромого и отложить дело до того момента, когда сумеет застать её в доме одну. К примеру, до завтра.

Торопцов открыл ноутбук в надежде найти на сайте Сергея хоть какую-нибудь информацию о новых лекциях, семинарах или занятиях. Словом, обо всем, что свидетельствовало бы о его гарантированном отсутствии дома. Однако Торопцову не повезло. Такая удача, как сегодня, еще раз на него не свалилась. Кроме того, никто не мог бы гарантировать, что Эмма снова не выразила бы желание посетить лекцию Сергея. Всё это случай, которого можно ждать бесконечно долго.

Но так или иначе в этот вечер Торопцов решил отложить дело. Завтра утром он пойдет к ней в балетную школу и попробует прощупать обстановку. Хромой подождет. Никуда он не денется, потому что выхода у него нет. Он и сам вначале говорил, что на все у них неделя. Почему вчера он стал торопить и нервничать известно лишь ему. Важно другое: все его угрозы ничего не стоят.

«Разговоры о том, что он якобы легко может найти другого исполнителя – размышлял Торопцов – не более, чем блеф. В действительности он загнан в угол, поэтому вынужден ждать столько сколько потребуется».

Приняв окончательное решение, он лихо сорвался с места. Выехав со двора на проспект, Торопцов пронесся пару километров. Но время еще было не позднее, поэтому он сходу попал в образовавшуюся пробку. Застряв в ней на долгих два часа, Торопцов продолжил витать в облаках, мечтая об Эмме. Он воображал, как будет целовать её, как сумеет подчинить её своей воле, как вызовет в ней ту же страсть, какой охвачен сам. Глубоко увязнув в собственных фантазиях, он вдруг вздрогнул от резких гудков. Кто-то высунулся в окно соседней машины и кричал, злясь на то, что он не сдвинулся ни на метр и тем самым парализовал хоть какое-нибудь продвижение вперед. Торопцов посмотрел на него невидящим взглядом и попытался вырулить в другой ряд. В это время он всегда старался меньше ездить по перегруженному городу, предпочитая гонять по нему позже, когда улицы пусты.

Однако сегодня он впервые за долгое время не стал этого делать и, вырвавшись из плотной колонны машин, поехал домой. Весь вечер Торопцов промаялся желанием, а ночью так и не смог уснуть. Каждые полчаса он смотрел на часы, сетуя на время, которое практически остановилось. Еще никогда он так не жаждал наступления завтрашнего дня, хотя утром ему предстояло одно весьма неприятное обстоятельство – разговор с хромым.

Встреча с ним была назначена в том же баре, где они виделись раньше.  Посетителей здесь было мало, и он сел за столик у окна. Из него хорошо просматривалась пешеходная дорожка, ведущая к крыльцу. Торопцов заказал себе плотный завтрак и принялся обдумывать планы на вечер.

«Девушка эта – знаменитая балерина, – вспоминал он слова, сказанные хромым – у которой в роду человек из Южной Америки – довольно обеспеченный. Пусть и не богач, но фирма его, наверняка, приносит неплохой доход».

Этот факт делал Эмму еще более притягательной для Торопцова, который стал задумываться о том, что хорошо бы не просто соблазнить её, уступая своей страсти, но и влюбить в себя. Или даже, в крайнем случае, жениться на ней. Правда, тут нужно быть готовым к особым трудностям: шустрый Воробьев уже опередил его и всех других возможных претендентов на руку и сердце.

«Да и с ней непросто будет – думал Торопцов. – Непохожа она на вертушку. Слишком серьезная. Кроме того, видно, что чем-то зацепил её этот лектор. Придется брать напором и страстью».

Уж чего, чего, а напора и страсти в Торопцове было хоть отбавляй. Еще ни одна женщина не смогла устоять перед ним, если он задавался целью заполучить желанный объект. Именно так он когда-то сумел разрушить семью своей первой, но теперь уже бывшей жены. Тот брак мог оставаться крепким и по сей день, но Торопцов долго и упорно ухаживал за ней, не принимая в расчет отказов, принципов и требований. Он забрасывал её цветами, дорогими подарками и путевками на моря. Он даже дрался однажды с её мужем. Правда, тот оказался более сильным физически, в результате чего Торопцов попал в больницу с переломанной челюстью и вывихнутым плечевым суставом. Но и это не остановило его. Как только он чуточку подлечился, взялся ухаживать за ней с удвоенной силой. Ухаживал он красиво, романтично, страстно. Порой, ему самому начинало казаться, что это любовь. Наверно по этой причине он женился сразу, как только рухнул ее брак. А когда первый муж уехал куда-то на Север, Торопцов почувствовал себя безоговорочным победителем в этой долгой борьбе за желанную женщину. Надеясь стать совершенно счастливым, он вскоре с удивлением обнаружил, что все как раз наоборот. Его страсть потихоньку улеглась, а то самое тихое семейное счастье, за которое уже ни с кем не нужно было бороться, в действительности оказалось отвратительной и скучной штукой. Оно опостылело Торопцову даже быстрее, чем он мог бы предположить. От него хотелось сбежать куда подальше. Хоть к черту на рога! Он, собственно, так и сделал. Много лет катаясь по загранице, он вернулся к жене лишь однажды, чтобы оформить развод. Но с тех пор о браке Торопцов не хотел даже думать, считая его бессмысленным адом, в который люди попадают по собственной воле. Любовниц он менял одну на другую очень легко, стараясь ни с кем не заводить хоть сколько-нибудь серьезных отношений.

Но Эмма – совсем другое дело. Если помнить о её преимуществах, то и жениться можно. Словом, она стоит того, чтобы снова запутаться в брачных узах и стоит борьбы. Сейчас Торопцов уже не желал ее на одну ночь. Он делал ставку на долгий роман, иначе жар-птица достанется Воробьеву, а он до конца жизни так и будет ублажать разных куриц. Именно поэтому сегодня он закончит свои дела с хромым («кинуть» его нельзя. Обещанное вознаграждение греет душу), а затем продолжит уже свою собственную игру. При ее успешном завершении Эмма будет принадлежать ему.

Торопцов улыбнулся такой радужной перспективе и взглянул в окно. По дорожке ковылял хромой. В этот раз он выглядел немного лучше, но шел медленно. Казалось, каждый шаг дается ему с большим трудом, поэтому он еще сильнее вдавливал в тротуарную плитку конец своей трости. По мере того, как хромой походил к дверям, ее стук становился все более отчетливым.

Когда минуту спустя он уже сидел за столиком Торопцова, последний сходу постарался занять главенствующую позицию. Не дав хромому вымолвить ни слова, он спросил:

– Вы принесли деньги?

Того перекосило, но вопрос он проигнорировал. Чтобы взять себя в руки, ему понадобилось несколько секунд. Потом он наклонился близко к лицу Торопцова, пытаясь снова проделать свой излюбленный трюк, но от него на последнего волной накатило раздражение.

– У меня есть для вас информация – сказал Торопцов, чуть отклонившись – Ею я готов поделиться сию минуту.

Хромой напрягся, сверкнув злым взглядом.

– Вначале запись – сквозь зубы процедил он, намереваясь уткнуться концом трости в грудь Торопцова.

– Ваши жесты и взгляды, как способы давления, примитивны – отрезал тот, схватив трость, которую медленно отвел в сторону. – Ими вы не запугаете меня, поэтому прекратите отвлекаться от дела. Что касается записи, то её вы получите завтра.

От неожиданности хромой поперхнулся слюной и закашлялся.

– Почему завтра? – с трудом выдавил он из себя. – Вы сделали её?

– Да – соврал Торопцов, вставая.

– Вы куда? – почти прокричал растерявшийся хромой и вскочил, стараясь преградить тому дорогу. – Мы еще не договорили.

– Ошибаешься, хромоногий ублюдок! – Торопцов схватил его за грудки. – Слушай меня внимательно: у тебя еще есть шанс до завтрашнего утра, чтобы принести деньги и получить свою запись и адрес. И предупреждаю, не вздумай меня надуть! Ты хорошо всё понял?!

Подержав хромого еще несколько секунд для пущей убедительности, Торопцов отпустил его, деланно расправив скомканный воротник пиджака. Затем улыбнувшись опешившему напарнику, он спокойно отсчитал несколько монет и бросил их на столик. Уверенно Торопцов направился к выходу, но на пороге обернулся, и обращаясь к хромому, сказал:

– И, кстати, жених Эммы – Сергей Воробьев. Если это имя ничего не говорит вам, найдите в интернете его сайт. Он пишет книги и читает лекции по истории.

Торопцов вышел из бара, а хромой обессиленно опустился на стул, глядя на закрывшуюся за ним дверь. Пораженный информацией, он вспомнил свой поход в Новогрудскую крепость.

«Значит история с часами не закончилась для Воробьева той экспедицией – подумал хромой. – Все это время он шел параллельным путем и умудрился гораздо быстрее отыскать их. Причем ему удалось еще и Эмму охмурить. Ну, что ж браво!»

Хромой уперся локтями в стол и обхватил голову. Он чувствовал сильную усталость, справляться с которой становилось с каждым днем всё труднее. Как бы ему хотелось в этот миг прижаться к Мери, чтобы ощутить тепло её рук, услышать мягкий голос и прочитать во взгляде, что все беды скоро закончатся. Но вместо этого за соседним столиком снова возник Черный Человек. Он сидел, закинув нога на ногу и без тени улыбки на лице наблюдал за хромым. Тот сильно зажмурился в надежде, что когда снова откроет глаза, навязчивого образа уже не будет. Он исчезнет так же, как и появился.

– Не старайся избавиться от меня таким образом – послышалось хромому. – Я в твоей душе и в твоей голове.

– Прекрати повторять это всякий раз – прошипел хромой, испуганно оглядевшись по сторонам. Но в баре в этот ранний час было только двое молодых ребят в наушниках. Каждый из них с аппетитом ел свой завтрак, не обращая на него внимания. Тем не менее, хромой поспешил уйти. Ковыляя по дорожке, он видел, что Черный Человек неотступно следует за ним.

– Незачем бегать от людей – говорил он. – От себя ты все равно не убежишь.

– Убирайся к чертям! – гаркнул хромой, размахивая тростью.

Черный Человек засмеялся и поднялся над землей. Под свой собственный нарастающий смех, он стал описывать в воздухе круги, вращаясь вокруг хромого. С каждым таким оборотом скорость его вращения увеличивалась и мгновения спустя хромой оказался в центре воронки. Он уже переставал различать детали черного образа, превратившегося в большое размазанное пятно, стремительно носившееся по кругу. Вскрикнув от ужаса, он закрыл газа и заткнул уши. Но это и вправду было бессмысленно: всё виделось и слышалось так как-будто существовало в нем самом.

«Нет! Нет! Только не безумие!» – с отчаянием подумал хромой и перестал сопротивляться происходящему с ним кошмару. Он просто ждал и прислушивался, что позволило ему собраться с силами. И в конце концов, хромой понял: напряжение отпускает его. Постепенно уменьшается скорость вращения и Черный Человек становится огромным размазанным в воздухе пятном. Оно медленно сползало вниз до того момента, пока не ляпнулось в лужу, по которой растеклось огромной черной кляксой.

Хромой облегченно вздохнул и потер ладонью вспотевший лоб. Медленно он побрел дальше. Но дрожали колени, отчего идти было еще труднее. Чтобы немного отдохнуть и перевести дух, он сел на ближайшую скамейку. Нестерпимо болело в груди, но эта боль уже становилась привычной. Почему-то она пугала хромого меньше, чем собственный помутившийся рассудок. Ведь ясность ума – это то, что он всегда считал поводом для гордости. Это то, что ставило его на одну ступеньку со здоровыми людьми. Это то, что помогло ему завоевать сердце Мери.

«Что же случилось теперь? – спрашивал себя хромой. – Ведь безумие началось в тот день, когда Черный Человек впервые померещился мне в квартире деда Эммы. Те странные отражения дьявольских часов в зеркале стали толчком всех моих галлюцинаций. В петроглифе их циферблата, по-видимому, заложена какая-то сила древних знаний. Сочетание символов и знаков, заключенных в круг, может рождать тонкую связь между реальностью и человеческим подсознанием. И тогда уже наше подсознание само создает свой собственный мир. Пусть он только кажется иллюзорным, ибо существует мгновения, но он все равно реален. А значит он не безумие, не галлюцинация. Он проявление скрытых от нас граней мироздания. Эти грани раскрываются пугающе, потому что мы пока не можем найти им объяснения. В моем случае всё выглядит жутко, ведь Черный Человек – это моя невидимая грань. Рано или поздно он окончательно победит. В противостоянии с самим собой я буду повержен. Еще не раз он явится мне, но изменить это я бессилен. О, Мери, Мери. Прости меня, за мою черную душу, в которой осталось лишь одно маленькое пятнышко света – это ты. Вернее, моя любовь к тебе».

Хромой тяжело вздохнул и опираясь на трость, встал со скамейки. Прижимая руку к груди, он поковылял по дорожке.

Завтра он придумает, как вырвать у Торопцова запись и адрес. У него для этого нет денег, но, в конце концов, есть пистолет.

 

Глава 21

Последние дни августа выдались в этом году особенно дождливыми. Казалось, лето спешит уступить свои права приближающейся осени. Кое-где уже пожелтели листья и по ночам на землю опускались первые туманы. Правда, еще иногда гремели грозы, но они становились короче, напоминая об уходящем лете далекими зарницами.

Час назад самолет, на котором прилетели Эмма и Сергей, приземлился в аэропорту Пулково. Питерская погода встретила их моросящим дождем, что составляло резкий контраст с солнечным Мехико, где они пробыли два месяца. Это путешествие не было запланированным. Твердое намерение на время увезти Эмму из Петербурга появилось у Сергея в тот самый вечер, когда Торопцов пришел к ним в дом.

Звонок в дверь тогда раздался через минут пять после ухода Сергея. Эмма была уверена, что это он вернулся за какой-нибудь впопыхах забытой вещью, но к её великому изумлению на пороге стоял Торопцов. В одной руке он держал торт, в другой шампанское.

– Не прогоните незваного гостя? – сходу спросил он. – Эмма подумайте, ведь я совершенно неожиданно для себя узнал, что мы с вами соседи!

– Я переехала сюда недавно, поэтому ни с кем не знакома – ответила она, приглашая Торопцова зайти в квартиру. – Но близких соседей видела. Вас среди них нет.

– Прошу прощения. Я выразился не совсем верно – принялся он плести паутину лжи. – Ваши окна должны выходить на перекресток с двумя многоэтажками? Так в одной из них я и живу. Можно ли в этом случае считать нас соседями?

– Думаю, да. Но вы не стойте в дверях, проходите.

Торопцов огляделся вокруг, намереваясь оценить обстановку. К его великой радости Сергея не было дома. Отдав Эмме торт и шампанское, он сунул руку в карман, чтобы нащупать включенный диктофон. В первую очередь для хорошей записи, удовлетворяющей требованиям хромого, нужно было выбрать место. Квартира хоть и была большой, но современная планировка сводила две комнаты и кухню в одну гостиную.

– Поставлю чайник, а вы располагайтесь – сказала Эмма.

«Где-то здесь и надо приспособить диктофон» – подумал Торопцов, отвечая ей кивком. Он искоса наблюдал, как она наливает воду в чайник и достает из шкафчика чашки. Такой он, разумеется, видел её впервые. Худенькая девушка в домашнем светлом костюмчике могла быть царицей. Это он понимал хорошо.

Прохаживаясь по комнате, он делал вид, что рассматривает книги на полках, фотографии в рамках, разные безделушки. Последних здесь было немного, ведь в холостяцкой квартире Сергея Эмма появилась недавно, а он был любителем минимализма. Остановившись у подаренной им картины, Торопцов внимательно смотрел на неё. Она висела в рамке.

– Я благодарна вам за этот подарок – сказала Эмма, засыпая чай в заварник. – Жаль, что вы незнакомы с художницей.

– Мне тоже.

– На самом деле у меня из головы не выходят ваши слова о ней. Ведь, как я поняла, она оказалась в какой-то непростой жизненной ситуации? Возможно ли ей как-то помочь?

– Об этом сложно сказать. Но если хотите я попробую что-нибудь узнать для вас.

«Завтра вытрясу из хромого душу – подумал Торопцов – ведь это он всучил мне картину».

Тик-так-дон-дили-дон-тик-так вдруг раздалось позади него и Торопцов обернулся. Напротив большого зеркала висели часы с необычным циферблатом. Две стрелки, выполненные в форме танцующих фигурок, соединились внизу, указывая на странный символ, заменяющий цифру шесть.

Он подошел ближе, чтобы разглядеть какую-то надпись в центре круга и в этот момент ему пришло в голову, что диктофон можно положить на небольшой столик прямо под часами. Взглянув на Эмму, разрезающую на кусочки торт, он быстро засунул его за большую вазу и отступил на несколько шагов, как бы желая получше разглядеть часы. Торопцов уже даже хотел сказать что-нибудь на их счет, но в этот момент случайно увидел в зеркале свое отражение. Не поверив своим глазам, он зажмурился и повертел головой. Ему вдруг стало казаться, что время пошло медленнее. Он словно наблюдает за своим отражением, которое движется в зазеркалье. В плавающей размазанной картинке Торопцову мерещилась извилистая дорога, по которой он сам уходит куда-то вдаль, постепенно превращаясь в черную точку. Эта точка просуществовала лишь мгновение прежде, чем исчезнуть навсегда.

«Что это? – испуганно подумал Торопцов, глядя, как на перевернутое отражение часов накладывается дрожащая призрачная лента дороги. Себя в зеркале он больше не видел, как если бы не стоял сейчас прямо перед ним. В нем отражались только часы. Две танцующие фигурки-стрелки вращались по кругу назад.

Некоторое время он не мог даже пошевелиться, но потом усилием воли заставил себя отойти от часов, чтобы не видеть их отражения в зеркале. Вначале он еще чувствовал напряжение. Им завладела какая-то непонятная, невесть из чего родившаяся, тревога. Казалось бы, без видимой на то причины она вдруг всё окрасила серой краской. Даже Эмма на миг перестала быть такой желанной, какой была еще мгновение назад.

Торопцов сел на диван и уставился в одну точку. Он не мог бы сказать, как долго просидел так, но очнулся он от ее прикосновения к своей руке.

– С вами всё в порядке? – спрашивала Эмма и Торопцов поймал себя на мысли, что не слышал, как она подошла и села с ним рядом. Он молчал несколько секунд, глядя ей в глаза. Прижимая её руку к своей груди, он постепенно начал приходить в себя. На самом деле сейчас ему очень хотелось спросить, что с ним произошло, но Торопцов побоялся, что Эмма примет его за умалишенного.

«Может быть всё это мне только показалось? – подумал он. – Ну конечно, а иначе это безумие какое-то! Не будь дураком Торопцов!».

Откинувшись на спинку дивана, он вздохнул с облегчением и взглянул на Эмму, продолжавшую сидеть рядом с ним на диване. К нему вновь вернулись все его прежние чувства и Торопцов наклонился ближе, прижав к губам её руку.

– Я люблю вас – сказал он тихо. – Люблю с первой встречи.

Эмма растерянно молчала, поэтому Торопцов попытался её обнять.

– Если бы я только мог надеяться на то, что когда-нибудь вы ответите мне взаимностью! Я был бы счастлив!

Обхватив за талию, он привлек Эмму к себе и не обращая внимание на сопротивление, принялся целовать её.

– Будьте моей – горячо шептал он, рассчитывая, что его страсть сумеет подчинить её. – Будьте моей женой. Подождите! Подождите, не торопитесь отказывать мне. Я уверен, вы созданы для меня!

– Отпустите меня немедленно! – резко и строго сказала она. – В своем ли вы уме? Вы решили, что любовь можно вызвать с помощью силы?

Торопцов ослабил натиск, сообразив, что перегнул палку. Тем временем, вырвавшись из его объятий, Эмма встала с дивана и отошла в сторону, остановившись возле часов.

– Если бы вы только полюбили меня – не сдавался Торопцов, повторяя свои признания.

– На это вам лучше не надеяться, потому что моё сердце занято – отрезала Эмма. – И давайте поставим на этом точку.

– Вы слишком категоричны – сказал он, подходя к ней. В этот момент он даже не придал значения тому, что видит себя в зеркале. – Это слишком жестоко, а вы не жестоки. Вам следует быть гибче, податливее. Не нужно портить нашу с вами любовную драму!

– Любовную драму? О чем вы? Нет никакой драмы! Нет и быть не может!

– Ну почему же? Вы так ошибаетесь Эмма! И вы совсем не знаете меня. Однако только в вашей власти превратить её в счастливую сказку. Неужели вы станете упираться? Не надо – мой вам совет, потому что я все равно не отступлю. Вы моя, а на все остальное мне плевать, дорогая.

– Даже на то, как я к вам отношусь?

Торопцов усмехнулся.

– В этом мире нет ничего вечного. Вы думаете, что ваша любовь к Сергею непоколебима? Ох, Эмма скоро всё может измениться. Тем более, как я уже сказал, вы созданы для меня. Потом вы сами поймете это, а пока, дорогая, я не буду торопить вас. Время пока терпит. Я подожду чуть-чуть.

Эмма пожала плечами и развела руки в стороны. Она уже даже хотела ответить, что это ожидание бессмысленно, но заметила, что Торопцов больше не смотрит на неё. Мельком бросив взгляд в зеркало, он застыл на месте. В мутном отражении снова возникла дорога. В какое-то мгновение ему даже показалось, что он видит припаркованные на обочине машины, настолько правдивой была эта картина. Он как-будто несся мимо них на огромной скорости и при этом чувствовал ее, словно не стоял сейчас в комнате, а был за рулем своей Subaru Impreza. Так же, как и несколько минут назад, себя самого он не видел.

«Ха, ха, ха – вдруг послышалось ему. – Зеркала отражают только то, что существует».

Торопцов зажмурился и заткнул уши. Ощутив дрожь в коленях и в руках, он боялся открыть глаза, опасаясь снова увидеть все эти отражения. 

 Die Uhr läuft, und die Zeit ist nicht mehr. – прошелестело в тишине. – Часы идут, а времени больше нет.

В этот момент Торопцов вдруг почувствовал резкую боль во всем теле и согнулся, обхватив голову обеими руками. Он вскрикнул и не разбирая дороги, пулей вылетел за дверь. Своих действий он не осознавал, а просто бежал вниз по лестнице. Опомнился Торопцов только на улице. Его сильно трясло, но боль постепенно утихла. Переведя дух, он прислонился к фонарному столбу. Способность думать вернулась к нему повисшим в воздухе вопросом: «Что со мной происходит?».

Еще некоторое время потом он сидел в машине, не трогаясь с места. Откинув голову на спинку сиденья и закрыв глаза, он размышлял: «Никогда больше я не переступлю порог этой квартиры и никому ничего не скажу. Иначе сочтут сумасшедшим. Ведь, как заставить людей поверить в то, что я видел своими глазами? В то, чего нет и быть не может? Куда из этого чертового зеркала исчезло моё отражение? Как возможно вместо себя, стоящего напротив него, видеть какую-то дорогу? Зеркала отражают реальность, а не создают её! И откуда звучал этот голос? Слышала ли его Эмма или он существовал только в моей голове? Так много вопросов!!!»

Ответить на них Торопцов не мог. В общем, и не хотел. Единственное чего ему хотелось – это убраться отсюда поскорее. Наконец, он стал чувствовать, как расслабляются мышцы и проясняется в голове. С облегчением вздохнув, он тронулся с места. Минуту спустя всё случившееся с ним, он готов был уже считать глупостью, о которой больше не стоит думать. Пусть оно исчезнет, как дурной сон.

Вернувшись домой, Торопцов принял душ, с аппетитом поужинал и с удовольствием растянулся на кровати. Желая уснуть, он проворочался с боку на бок минут двадцать. Сон не шел, и он снова подумал об Эмме. Но сейчас она больше пугала его, чем притягивала. Казалось, от неё исходила опасность, которой он раньше не понимал.

«Возможно, и это мне только кажется? – размышлял он. – Что это я, в самом деле? Она красива, богата и знаменита. Что я себе выдумал? Торопцов! Пора, наконец, прийти в себя!!!».

Он резко сел в кровати и похлопал себя по щекам. Усилием воли он постарался отогнать дурные мысли, но в этот момент перед глазами встала картинка, померещившаяся ему в зеркале. В воображении лентой бежала дорога, маня Торопцова сесть за руль. С трудом дождавшись ночи, он схватил ключи и пошел к припаркованной у подъезда машине. Постояв несколько секунд возле своей Subaru Impreza, он понял, что придет в себя только тогда, когда погоняет по ночной трассе, ощутив скорость и дорогу.

Не обращая внимания на приближающуюся грозу, Торопцов выехал за город и понесся по кольцевой. Надавливая на газ, он опустил окно и высунул в него левую руку. Когда в ночном небе сверкнули молнии и стал подниматься сильнейший ветер, он заорал во все горло, ощутив закипающую в жилах кровь. Мчась вперед, он чувствовал, как скорость и риск за короткое время вернули ему бодрость и ясность мысли. Торопцов больше не был подавленным и растерянным, каким сделала его загадка старинных часов. Напротив, сейчас он чувствовал себя сильным, энергичным и умным. Способным справиться с любой проблемой, включая ту, которую не может объяснить.

«Эмма будет моей! – проорал он, показав средний палец сверкнувшей впереди молнии. Как бы презирая опасность, Торопцов захохотал. – И хромой ублюдок завтра заплатит мне за запись!».

Продолжая смеяться, он вдруг испуганно дернулся и резко крутанул руль. Почувствовав, что потерял управление, Торопцов успел вспомнить, что диктофон остался на столике под часами. Унося из квартиры ноги, он забыл его!!! Эта мысль обожгла его за пару секунд до того, как на мокром асфальте занесло машину. Она несколько раз прокрутилась вокруг одной точки, прежде чем удариться о дорожный знак и перевернувшись, вылететь за ограждение в кювет.

В эту ночь гроза гремела жуткая, поэтому почти не было машин на трасе. Когда же через полчаса после аварии прибыли спасатели, Торопцов еще был жив. Они вытащили его из покореженной машины и переложили на каталку скорой помощи. На мгновения он даже пришел в сознание, но почувствовав острую боль в груди, вскрикнул и закрыл глаза. По дороге в больницу он все пытался что-то сказать, но врачам удалось разобрать только несколько коротеньких фраз:

– Меня нет в зеркале, а на этой дороге я стал точкой. Она исчезает…

Чтобы избавить от мучений, Торопцову вкололи обезболивающее, но он умер спустя несколько минут после того, как его уже без сознания, доставили прямо из машины скорой помощи на операционный стол. Никто не обратил внимания на сказанные им слова, посчитав их предсмертной агонией или бредом.

Его покорёженную Subaru Impreza вытащили из кювета только утром. Любитель гонок по ночным улицам города и трасе, Торопцов давно был проблемой ДПС-ников. Его спорт-кар числился во многих эпизодах, связанных с нарушением скоростного режима.

– Закономерный конец – отметили они, оформляя бумаги. – Очень жаль, что свою энергию он растрачивал так бессмысленно. Ведь гениальный был шахматист.

– Да, уж. Немало я хлебнул из-за этих его гонок, будь он неладен. Вернее, упокой его душу.

О гибели Торопцова сообщат в утреннем выпуске новостей. Эмма и Сергей будут завтракать, когда на экране мелькнет установленная на эвакуатор искореженная машина. Вчера после неожиданного бегства Торопцова, она долго размышляла о том, что произошло в квартире. О его визите Эмма рассказала Сергею тем же вечером, но утром, узнав об автокатастрофе, они вновь заговорили о нем.

– Это отражение часов – заметила она. – Оно напугало его чем-то. Так нельзя. Я думаю, что пора изменить эту семейную традицию и снять зеркало.

– Может быть, ты и права. Но не отражения виной тому, что он разбился.

– Они. Отражения вывели его из равновесия, а потом в таком состоянии он сел за руль.

– Ну, не знаю. В этом есть что-то другое – Сергей подошел ближе к часам и принялся задумчиво разглядывать циферблат.

– Понимаешь, ведь они много лет висели в мастерской деда, – говорила Эмма – а потом и в моей собственной квартире. И за все эти годы только два раза проявили свою загадку при гостях. А в лондонской квартире их бывало у меня немало – друзья, коллеги, корреспонденты! И лишь хромой, напугавшись отражения, сбежал тогда из квартиры деда в Минске и вчера Торопцов отсюда. И это всё!

– Действительно странно – пробормотал Сергей, вдруг заметив на столике за вазой какой-то предмет – Диктофон?

Он повертел его в руках и, взглянув на Эмму, спросил:

– Забыли корреспонденты, что ли? У тебя брали интервью дома?

Она отрицательно покачала головой. Сергей отмотал запись на начало и включил диктофон.

– Вы принесли деньги? – доносилось сквозь какой-то небольшой шум.

– У меня есть для вас информация. Ею я готов поделиться сию минуту.

– Вначале запись.

– Ваши жесты и взгляды, как способы давления примитивны. Ими вы не запугаете меня, поэтому прекратите отвлекаться от дела. Что касается записи, то её вы получите завтра.

Один из говоривших поперхнулся слюной и закашлялся.

– Почему завтра? – с трудом выдавил он из себя. – Вы сделали её?

– Да.

– Вы куда? Мы еще не договорили.

 – Ошибаешься, хромоногий ублюдок! Слушай меня внимательно: у тебя еще есть шанс до завтрашнего утра, чтобы принести деньги и получить свою запись и адрес. И предупреждаю, не вздумай меня надуть! Ты хорошо всё понял?!

Дальше слышалась какая-то возня. Разговор прервался на несколько секунд, после чего один из говоривших добавил:

– И, кстати, жених Эммы – Сергей Воробьев. Если это имя ничего не говорит вам, найдите в интернете его сайт. Он пишет книги и читает лекции по истории.

На этом Сергей выключил диктофон на короткое время.

– Что все это значит? – спросила Эмма – Один из них Торопцов. Это точно. Я узнала его голос, а второго он назвал хромоногим ублюдком. Неужели он снова преследует меня? Хромой был знаком с Торопцовым?

 – Постой, ты засыпала меня вопросами. Похоже, что так и есть. Не совпадения же это, в самом деле? Тогда о какой записи они говорили? Давай-ка, прослушаем дальше.

Сергей снова включил диктофон.

– Не прогоните незваного гостя? Эмма подумайте, ведь я совершенно неожиданно для себя узнал, что мы с вами соседи!

– Я переехала сюда недавно, поэтому ни с кем не знакома. Но близких соседей видела. Вас среди них нет.

– Прошу прощения. Я возможно выразился не совсем верно. Ваши окна должны выходить на перекресток с двумя многоэтажками? Так в одной из них я и живу. Можно ли в этом случае считать нас соседями?

– Думаю, да. Но вы не стойте в дверях, проходите.

– Я благодарна вам за этот подарок. Жаль, что вы незнакомы с художницей.

– Мне тоже.

– На самом деле, у меня из головы не выходят ваши слова о ней. Ведь, как я поняла, она оказалась в какой-то непростой жизненной ситуации? Возможно ли ей как-то помочь?

– Об этом сложно сказать. Но если хотите я попробую что-нибудь узнать для вас.

Тик-так-дон-дили-дон-тик-так.

Далее разговор прервался минут на пять, после чего послышался вопрос, заданный Эммой:

– С вами все в порядке?

– Вот. Он только, что увидел отражение, – заметил Сергей – поэтому ошарашен и напуган. Считает это безумием. Послушаем дальше.

 – Я люблю вас. Люблю с первой встречи.

– Если бы я только мог надеяться на то, что когда-нибудь вы ответите мне взаимностью! Я был бы счастлив! Будьте моей. Будьте моей женой. Подождите! Подождите, не торопитесь отказывать мне. Я уверен, вы созданы для меня!

– Отпустите меня немедленно! В своем ли вы уме? Вы решили, что любовь можно вызвать с помощью силы?

– Если бы вы только полюбили меня.

– На это вам лучше не надеяться, потому что моё сердце занято. И давайте поставим на этом точку.

– Вы слишком категоричны. Это слишком жестоко, а вы не жестоки. Вам следует быть гибче, податливее. Не нужно портить нашу с вами любовную драму!

– Любовную драму? О чем вы? Нет никакой драмы! Нет и быть не может!

– Ну почему же? Вы так ошибаетесь Эмма! И вы совсем не знаете меня. Однако только в вашей власти превратить её в счастливую сказку. Неужели вы станете упираться? Не надо – мой вам совет, потому что я все равно не отступлю. Вы моя, а на все остальное мне плевать, дорогая.

– Даже на то, как я к вам отношусь?

– В этом мире нет ничего вечного. Вы думаете, что ваша любовь к Сергею непоколебима? Ох, Эмма скоро всё может измениться. Тем более, как я уже сказал, вы созданы для меня. Потом вы сами поймете это, а пока, дорогая, я не буду торопить вас. Время еще терпит. Я подожду чуть-чуть.

– Здесь мы как раз стояли возле часов – тихо сказала Эмма. – Он снова что-то увидел в зеркале. В этот момент он и выбежал из квартиры.

– Жаль, что меня не было дома. Я спустил бы этого влюбленного Ромео с лестницы еще до того, как он напугался своего отражения.

Потом Сергей долго не мог соединить концы с концами, прокручивая запись снова и снова. Ведь не исключено, что именно её требовал от Торопцова хромой. Но зачем? Что он хотел услышать? Ну, в самом деле, не любовные же признания последнего?!

«Скорее всего, хромому по-прежнему не дают покоя часы – размышлял Сергей. – Если попробовать понять схему, то становится очень даже прозрачной вся эта чехарда с диктофоном. Хромой ведь был в квартире деда Эммы и прекрасно слышал, как они бьют. Звук у них нежный, но довольно громкий, поэтому всё, что он хотел услышать в этой записи – тик-так-дон-дили-дон-тик-так.

Надо сказать, придумано неплохо, если учесть, что хромому лучше не обнаруживать себя. Торопцов всю работу сделал за него и сегодня утром должен был предоставить ему запись, из которой тот понял бы, что часы находятся здесь. А дальше, скорее всего, он попытался бы залезть в квартиру и украсть их. План сложный и рискованный, учитывая непредсказуемый и независимый нрав Торопцова. А то, что у него именно такой нрав видно, хотя бы по его громким скандалам с FIDE. Возможно всё было бы так, как они распланировали, если бы они могли знать о странной особенности часов. Правда, хромой уже сталкивался с ней минской квартире деда, но, по-видимому, не до конца поверил тому, что увидел своими глазами. Поразмыслив, он, скорее всего, пришел к выводу, что это всё ему показалось и просто забыл об этом. Теперь можно быть уверенным в одном – хромой снова ищет способ, чтобы украсть их».

Чуть позже, когда Эмма принялась писать ответ Дмитрию Васильевичу, Сергей, устроившись на диване в гостиной, открыл дневник Добролюбова. В своем письме к сыну он написал: «Эти часы бесценны, поскольку созданы в согласии с древними знаниями и верованиями в Высшую Истину, частью которой являемся мы тоже. В них заложена таинственная сила, способная беречь тебя и время твое».

– Вот и снова они уберегли тебя, Эмма, от беды – прошептал Сергей.

В этот же день Сергей отнесет диктофон в полицию, где расскажет о своих выводах и подозрениях, а уже через неделю увезет Эмму в Мехико до конца лета.

В Петербург они вернулись уже в новую квартиру, куда незадолго до отлета перевезли некоторые вещи и, конечно, часы.

От греха подальше.