Проза

 

 

 

Ночевать Кашина определили в комнате, соседней с «залом для совещаний» - так про себя назвал Иван помещение, где его допрашивали. Вместо кровати ему кинули набитый скомкавшейся ватой тюфяк, одеяла не дали вовсе.

      «Ну и дела! – размышлял Кашин. – Вот так полет! Если бы не немцы, то второй очередью Коля Бобков из меня бы сито сделал. А потом вернулся бы в часть и сказал, что на нас напали «мессершмитты», меня сбили, а он сумел невредимым выйти из боя. Как все точно рассчитал, подлец! Меня бы на вражеской территории и искать-то бы никто не стал».

      Внимание его привлек какой-то звук из-за стены. Кашин прислонился к перегородке и услышал, как в «зале для совещаний» солдаты наводят порядок, убирают бутылки, подметают пол. Иван сковырнул тоненькую дощечку, и голоса стали еще отчетливее.

      - Русский не надумает бежать?

      - А куда он побежит, к своим, что ли? У них, если был в плену, расстреливают. Смотри, в бутылке еще осталось. Давай рюмки, допьем за здоровье господ офицеров!

      «Если бы я выбросился с парашютом, и немцы бы не поспели, Николай бы меня не пощадил, - засыпая, обмозговывал ситуацию пленник. – На кой черт я сдался этому оберлейтенанту?».

      Ночью Ивана покусали вши: бич всех фронтов всех народов. Кашин погрешил на тюфяк – больше нигде не мог подхватить. У Глафиры, что ни говори, в хате было чистенько. 

      Утром Кашин убедился, что командование Люфтваффе упорно не желает брать его на довольствие – завтрака не принесли. Голодный и злой он валялся на тюфяке, почесывал зудящее тело, прислушивался к разговорам солдат в коридоре.

      Днем (без часов и солнца Иван не ориентировался во времени) из-за стены раздались голоса. 

      - Посуди сам, Карл, – послышался голос Отто, - к декабрю, самое позднее весной следующего года война на Восточном фронте закончится. Ты останешься на оккупированной территории, станешь бургомистром какого-нибудь городка или пойдешь дальше по полицейской линии, займешь пост начальника гестапо где-нибудь в Риге. Твои жизненные перспективы осязаемы и понятны. А что ждет меня? Возвращение в штаб ВВС? Боже упаси! Карл, я тупею, самым настоящим образом тупею в этом вертепе, набитом напыщенными снобами. Как только окончится война, ноги моей больше там не будет.

      - Странный ты человек, Отто! – ответил эсэсовец. – С твоими связями в Берлине можно сделать блестящую карьеру. Скажи честно, разве тебя не прельщают погоны генерала Люфтваффе и имение где-нибудь в Крыму или на юге Украины?  Не жизнь, а сказка! Молодые пышногрудые крестьяночки, парное молоко, конные прогулки…

      - Карл, какое имение, ты в своем уме? Мое детство прошло в родовом поместье, и я сыт этой сельской жизнью по горло! Когда мычит корова, мне охота заткнуть уши, а парное молоко для меня яд! Нет, нет, нет! Только не деревня! Уж лучше тощие городские шлюхи, чем пышногрудые крестьянки. 

      - Ты хочешь вернуться к литературной деятельности?

      - Не только вернуться, но снискать себе имя на этом поприще. И помочь мне в этом должен наш новый русский «друг». История Ивана – это путь к успеху, это нехоженая тропа в литературе. Представь, каков сюжет: «бытовое убийство на фронте»! Казалось бы, война – это избитая тема: героизм, предательство, кровь, грязь. Но, есть одно «но» – и на войне люди остаются людьми! Они, как и в мирной жизни, любят и ненавидят, ревнуют, изменяют и в порыве страсти забывают о долге и чести, подличают, клевещут, убивают. И этот пласт литературы еще ждет своих авторов.

      - И ты полагаешь…

      - Никаких «полагаешь»! Я уверен, Ивана хотели убить на бытовой почве. Посуди сам: Иван –  он похотливый мужик, бабник. Вспомни, не успел он придти на хутор, как соблазнил жену полицая. Представь, его ищут, он в бегах, ему грозит смертельная опасность. Он попадает на хутор и забывает обо всем, похоть руководит его поступками и разумом. Теперь представь, что он мог вытворять у себя в гарнизоне! Я думаю, он соблазнил жену или невесту своего ведомого, и тот решил с ним поквитаться.

      Кашину захотелось постучать в стену: «Да никого я не соблазнял! Хватит на меня всех собак вешать». Вместо этого он еще плотнее прильнул к стене.

      - Его ведомый задумал и попытался осуществить «идеальное убийство». Представь, они летят над нашей территорией, радиостанций в самолетах нет, помощи Иван позвать не сможет. Удар в спину, и всё, проблема мести решена! Смерть Ивана спишут на врага, и даже труп его искать никто не будет.

      - А если дело не в адюльтере? – предположил Карл. – Представь, что ведомый задолжал Ивану крупную сумму денег и не хотел отдавать?

      - Чепуха! Откуда у русских деньги? Нет, нет, Карл, ты не прав! Поверь, здесь дело в женщине. Кстати, а что известно об этом инциденте по линии разведки?

      - Пока наш агент передал сообщение, что 25 июля на задание вылетели два истребителя, один из которых сбили над нашей территорией, второй вернулся. Сбитый пилот пока числится «пропавшим без вести».

      В дверях послышались шаги конвоира. Иван проворно вскочил, ногой придвинул тюфяк к стене. Охранник вывел его на улицу, дал возможность умыться, отвел поесть в подсобное помещение.

      - Здравствуй, Иван! – поприветствовал его Отто в «зале для совещаний». – Как спалось на новом месте? Шучу. Иван, ты за ночь не надумал, почему твой ведомый хотел убить тебя? Нет? Тогда попробуем реконструировать события, пойдем, так сказать, по пути аббата Фариа.

      Допрос без перерыва длился до вечера. Вопросы из будущего литератора сыпались как из рога изобилия: начали с момента призыва Кашина в армию, прошлись по его службе на Волховском фронте, закончили последним боем. Очень подробно Отто расспрашивал о быте в военном городке, взаимоотношениях между летчиками. Узнав, что у Бобкова нет ни жены, ни невесты, оберлейтенант призадумался.

      - Хорошо, пойдем с другого конца. Ты давно женат, Иван? Как вы познакомились? Где жили?

      Кашин женился всего полгода назад. С будущей невестой он познакомился в штабе соединения. Хорошенькая связисточка Зина и бравый летчик полюбили друг друга и стали жить вместе. Ни о каком официальном оформлении брака речи не было – война все-таки. Идя навстречу  пожеланием молодых, командование перевело Зинаиду на службу в Тихвин, поближе к мужу. Ивану разрешили снять частный дом на окраине и вне службы проживать в городе. Вот вроде бы и все о его семейной жизни.

      - Знаком ли с твоей женой Бобков? Какие между ними отношения?

      - Конечно же, знаком. У нас все знакомы между собой, подразделение-то небольшое. А насчет отношений между ними…. Нет, ничего подозрительного припомнить не могу.

      - А в штабе соединения не остался ли у твоей жены отвергнутый поклонник? Не надо, Иван, не кривись так. Жизнь есть жизнь! Мог же у твоей жены до тебя быть возлюбленный?

      - В штабах работает много женщин, а где женский коллектив, там всегда слухи и сплетни. Так вот, о своей жене я ничего предосудительного не слышал. Если бы у нее была интрижка с Бобковым или кем-то другим, то слухи до меня обязательно бы дошли.

      - Хорошо, на сегодня закончим.

      Отто ушел, вместо него пришел гестаповец и тоже задал несколько вопросов, но уже не касающихся недоброжелателей Кашина.

      - Карл, могу я задать вам вопрос? – воспользовался паузой Иван. – Кто такой аббат Фариа?

      - Ты не читал «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма? – удивился  гестаповец.

      - Где бы я его прочитал? Этот Дюма, как я понимаю, не пролетарский писатель, если про каких-то попов пишет. У нас в библиотеках идеологически вредных книг нет.

      Эсэсовец, порядком позабывший историю Эдмонда Дантеса, вкратце пересказал пленнику свою интерпретацию романа.

      - Он всех-всех убил? – Иван поразился жестокости графа. – И бывшую невесту тоже?

      - Всех, вроде бы. Невесту он, кажется, велел отравить, а мужа ее нового застрелил на дуэли…

      Перед сном, ворочаясь на жестких ватных комках, Кашин пытался понять, кто у них в полку мог быть информатором гестапо.

      «Они с самого начала знали, из какой я части, а никаких документов у меня при себе не было. Они даже знали, из какой я эскадрильи. Кто мог донести немцам о моем вылете? Да хоть кто, полеты проходят у всех на виду, а уж весть о сбитом пилоте донесется до каждого. Вычислять изменника – дохлый номер».

      На другой день Отто вызвал Кашина только вечером.

      - Ну что же, Иван, настало время сделать выбор, от которого будет зависеть твоя дальнейшая судьба! Вариантов у тебя два. Первый – отправиться по этапу в лагерь для военнопленных и пребывать в нем до конца войны. Условия в лагере, скажем прямо, скотские, и сколько ты в нем протянешь, одному богу известно.

      Кашин согласно кивнул – что такое концлагерь, он представлял.

      - Второй вариант – ты соглашаешься помочь мне, а я позабочусь о твоем будущем. Ответ надо дать прямо сейчас, никакого времени для размышлений не будет. Итак?

      - Я согласен помочь.

      - Отлично, Иван! Задание будет нетрудным – необходимо вернуться назад, в Тихвин, и выяснить, является ли Бобков любовником твоей жены или нет. Все, больше от тебя ничего не требуется! Никаких диверсий в тылу, никакого шпионажа. Если ты согласен, то мы скрытно перебросим тебя через линию фронта, ты тайно проберешься в Тихвин и установишь наблюдение за своим домом. Если я не ошибся в своих умозаключениях, то Бобков сейчас должен наслаждаться любовью в объятиях твоей супруги. Открыто к ней он придти не может, а вот ночью…. Кстати, через какой срок после твоего исчезновения, он, не опасаясь обструкции со стороны товарищей, может открыто сойтись с твоей «вдовой»?

      - Не раньше, чем через месяц. Даже если я считаюсь погибшим, то с месяц паузу надо выдержать. Потом моё исчезновение отойдет на второй план, позабудется, и они могут начинать жить вместе. У меня  вопрос, герр оберлейтенант: а зачем вам знать правду о моей жене?

      - Скажем так – мной двигает меркантильный интерес. Больше я ничего на эту тему говорить не буду. Ты готов мне помочь?

      - Я-то готов, только как это все технически провернуть? У вас есть план?

      - План очень прост: бойцы разведывательного взвода переведут тебя через линию фронта и объяснят, по каким дням будут ожидать твоего возвращения. По вашим тылам ты выйдешь к Тихвину и устроишь на окраине городка, в лесу, базовый лагерь. Каждую ночь ты станешь наведываться к своему дому. Если обнаружишь, что Бобков захаживает в гости к твоей жене, то свернешь наблюдение и тем же путем вернешься назад. Все, на этом операция будет закончена. Вместо лагеря для военнопленных тебя вывезут в Германию, в имение моего отца, где ты станешь бригадиром сельскохозяйственных рабочих из Белоруссии. Больше о твоей дальнейшей судьбе я ничего сказать не могу, так как сам не представляю, какая жизнь начнется после войны. Но тебе-то, Иван, терять нечего: в лагере для военнопленных ты долго не протянешь, к своим тебе путь закрыт – если в НКВД узнают, что ты был у нас в плену, то расстреляют без суда и следствия. Жена предала тебя, сослуживец хотел убить. Куда ни кинь, всюду клин!

      - Я готов, герр оберлейтенант. С чего начнем?

      До ночи они прорабатывали детали предстоящей операции. На всякий случай решили, что если Иван не сможет вернуться к линии фронта, то, убедившись в супружеской неверности, на  километровом столбе трассы Волхов – Тихвин, оставит условную метку.

      - Выйдешь к дороге и нацарапаешь на столбе свои инициалы. Наш человек будет ехать мимо, остановится справить малую нужду, заметит метку и передаст сообщение мне. Но я, Иван, надеюсь на твое возвращение…

     Подготовка к переходу линии фронта много времени не заняла. В последний день июля Отто попрощался с пленником:

      - Нигде в списках задержанных твое пребывание у нас не отмечено. Если случится непоправимое, и тебя задержат, можешь смело утверждать, что все это время слонялся по лесам, искал выход на передовую. Но я надеюсь, что тебе повезет.

      Ранним утром 1 августа, как только спал туман, двое разведчиков вывели Кашина к неглубокой лощине.

      - Пойдешь по дну оврага до конца, там выберешься наверх и слева увидишь разрушенную силосную башню. За ней заканчивается нейтральная зона, и начинаются расположения русских частей. Справа будет минное поле, туда ни в коем случае не суйся. Если сразу же попадешь под обстрел, возвращайся в овраг, с полчаса мы будем еще тут.

      Иван закинул за плечи поклажу и спустился на поросшее густой травой дно балки.  Путь в 80 километров занял у него трое суток. Шел Кашин ночами, сторонясь дорог и селений, избегая открытых пространств, где его могли обнаружить разыскивающие дезертиров патрули НКВД. К Тихвину, окрестности которого он знал как свои пять пальцев, Иван вышел с северной стороны.

      Еще в пути он решил, что остановится на опушке леса в густом непролазном кустарнике. Так он и поступил – в центре зарослей саперной лопаткой вырубил несколько кустов, разровнял площадку, натаскал хвороста и устроил лежбище, в котором можно было безопасно отдохнуть.

      Коротая светлое время суток в сооруженном логове, Иван доел остатки хлеба, запил водой из фляжки. Махорка, которую ему в дорогу вместо сигарет дали прижимистые немцы, тоже подходила к концу.

      «Отто красиво пел про имение отца, только позабыл сказать, каким образом он меня, офицера и комсомольца, собрался отмазать от концлагеря. Кем бы ни был его папаша, а инструкции нарушать нельзя – до конца войны опасные для рейха элементы должны находиться под усиленной охраной частей СС, а не благоденствовать в помещичьих усадьбах. Так что никто меня не будет ждать в условленный день по ту сторону фронта, никто не станет искать метку на столбе. Ни к чему такие сложности! Расчет Отто прост – я обязательно должен вернуться к своим, но о задании и плене умолчать. Как только в части узнают, что я жив, так отношения Бобкова и моей жены выплывут на поверхность. Те, кто сейчас догадывается об их романе, но молчит, станут активно осуждать Зинку, пойдет сплетни, пересуды, шушуканье по углам. Немецкому агенту, а в нашем полку на них точно кто-то работает, ничего не надо будет делать, ему доброхоты сами все расскажут и прокомментируют: «Вот ведь сучка, не дождалась!» Агент отстучит хозяевам радиограмму, подтверждающую версию оберлейтенанта, и все, Отто может садиться за написание романа, основанного на реальных событиях. Как причудлива жизнь – литературные потуги немецкого летчика дают мне шанс выжить и вернуться в строй. Вот и не верь после этого в удачу!»

      В три часа ночи Иван подошел к своему дому на окраине городка. На улочке было темно и пустынно, в домах давно погас свет – жители экономили дефицитный керосин.

      На крыльце он постоял, прислушался – из дома не доносилось ни звука. Тоненькой щепочкой Кашин, сквозь щель приподнял откидной крючок и вошел в сени. Сапоги гостя стояли там, где и должны были быть – на веранде, у входа в жилую часть дома.

      Иван достал пистолет, осторожно взвел курок. 

      «Ну, что, граф, настал ваш черед поквитаться за рога! На дуэль обидчика вызывать не станем – время военное, не до сантиментов. Вперед!»

      В три шага Кашин очутился у супружеского ложа. Его жена, красавица Зинаида, быстро приподнялась на кровати, стыдливо прикрывая обнаженную грудь одеялом. Мужчина, заслышав шум, что-то пьяно пробурчал и повернулся на другой бок.

      - Кто это, кто? – вполголоса спросила Зина. – Ваня, неужто ты!?

      Вместо ответа Иван в упор расстрелял обоих. Постоял, прислушался. Тишина. Толстые бревенчатые стены и окна с двойным остеклением поглотили звуки выстрелов. На улице никто не всполошился, нигде не зажегся в окнах тревожный огонек.

      Перестраховываясь, Кашин вышел на крыльцо, убедился, что ночной покой городка не нарушен, и вернулся в дом.

     Для имитации ограбления Иван вышвырнул на пол все вещи из комода, забрал из заначки все наличные деньги, со стола сдернул скатерть, в которую сложил первые попавшиеся под руку кофточки и юбки. В гимнастерке Бобкова он обнаружил и забрал себе портсигар и кошелек. Связав скатерть с «похищенными» вещами в узел, Кашин пошел прочь. На убитых он не оглядывался, слова прощания им не говорил.

      У порога ему волей-неволей пришлось забрать с собой офицерские сапоги Бобкова, которые бы ни один налетчик не оставил бы без внимания. От сапог тошнотворно пахло тяжелым мужским потом – чистоплотностью любовник жены не отличался. А уж как разило от самого Ивана! Благо, своего запаха он не ощущал, а то бы в обморок рухнул. 

      На рассвете он прошел мимо лежбища, в котором заранее уничтожил все следы своего пребывания. В ближайшем болоте Кашин утопил пистолет и узел с вещами. Еще через несколько километров, в глухой чащобе, он разжег костерок и сжег все похищенные деньги. Прогоревшее кострище, как мог, забросал землей и двинулся дальше. При себе Кашин не оставил ничего, ни единой вещи. В карманах его было пусто, поясной ремень отсутствовал.

      На другой день его, едва держащегося на ногах от усталости и голода, подобрали на трассе тыловики – артиллеристы.

      - Братцы, мои! – рыдал Кашин, падая на колени перед солдатами. – Наконец-то дошел! Наконец-то я дома! Родные вы мои, думал не дойду, сгину на чужбине!

      Его доставили в родной полк и, как водится, заперли на гауптвахте под охраной часовых.

      Летчики и техники, узнав о его возвращении, один за другим наведывались проведать товарища. Караульный пытался отгонять их, но, наслушавшись забористых матов и угроз, плюнул и разрешил общаться через зарешеченное окно. От друзей Иван узнал трагическую новость: его жену ограбили и убили дезертиры, терроризирующие мирных жителей в прифронтовой зоне. Правда, убили ее не одну – Коля Бобков ночевал у нее…

      Андрей Семенович, техник обслуживавший самолет Кашина, нашептывал ему в окно:

      - Вань, у нас в полку никто не верит, что немцы тебя сбили, а Бобков, щенок еще необстрелянный, смог из боя без единой царапины выбраться. Вань, ты скажи правду, он, как заметил немцев, так сбег, бросил тебя одного?

      - Семенович, да не видел я, куда он делся! Не до того мне было… 

      Младший лейтенант особого отдела НКВД Виктор Сумароков, надзирающий за личным составом 283 авиационного полка, допрашивал Кашина двое суток. Контрразведчик все пытался выведать, каким путем шел Иван через линию фронта.

      - Мать его, я что, зарубки на деревьях должен был оставлять! – горячился Кашин. – Откуда я знаю, каким путем шел! Солнце встанет, по нему сориентируюсь, где восток, туда весь день и иду. Что ел в дороге? Даже лягушек жрал, когда больше нечего было в рот кинуть. Пистолет где? Потерял, мать его, при падении. Спроси еще, почему я без самолета вернулся!

      Устав от однообразия ответов Кашина, Сумароков составил соответствующий рапорт и направил задержанного дальше в тыл, в особый отдел Волховского фронта.

      Пасмурным августовским днем лейтенант Кашин дожидался у гауптвахты автомобиля. Сослуживцы уже простились с ним, пожелали удачи и заверили, что будут добиваться у командования возвращения Ивана в родной полк. Охраняющие Кашина солдаты не обращали на него никакого внимания – конвоирование Ивана они воспринимали, как пустую ненужную формальность. Как только во двор гауптвахты въехал грузовик, появился особист. Он подозвал Кашина к себе, угостил «Казбеком».

      - Я отметил в рапорте, что считаю твой рассказ правдивым и не нуждающимся в дальнейшей проверке. Не знаю, как к нему отнесутся в особом отделе фронта, но, думаю, скоро ты вернешься в действующую армию. Летчиков сейчас не хватает, так что тебе должно повезти.

      - Если все обойдется, я вернусь в свой полк?

      - Вряд ли. Сейчас под Сталинградом становится жарко, так что, скорее всего тебя направит туда.

      Они, молча, покурили.

      - Осматривал я место убийства твоей жены, – глядя в сторону, сказал Сумароков. – Кухонька у вас в доме маленькая, не развернуться. Как зайдешь, так в стол упираешься. А на столе булка хлеба осталась, консервы, бутылка водки початая…. Сытые, видать, были бандиты, что на кухню заходить не стали. Все в доме истоптано, а на кухне никаких следов обуви нет. Странно, правда?

      Водитель нетерпеливо посигналил  – пора ехать!

      - Живи, Ваня, бог тебе судья, - контрразведчик, не попрощавшись, швырнул под ноги папироску и пошел прочь.

      Стал накрапывать теплый летний дождик.

      Иван затушил окурок о каблук и поспешил к солдатам, дожидающимся его у грузовика. Возвращение состоялось.