Рейтинг публикаций

Единственным удовольствием от работы было, пожалуй, то, что в конце рабочего дня я вставлял свою карточку в машину для регистрации количества отработанных часов, и испытывал при этом некую гордость тем, что вытерпел еще день в этом ответственном и монотонном взрослом мире, к жизни в котором я, вроде как, должен был готовиться.

Старики все-таки отличаются от младенцев. Вы когда-нибудь видели, чтобы старые и беспомощные, потерявшие память люди, даже если за ними хорошо ухаживают и лечат их боль – улыбались? Смеялись? А младенцы, которые тоже ничего не помнят и часто плачут и орут – улыбаются. И смеются.

Приезд философа и переводчика Сергея Хоружего в Челябинск оказался значительным событием местной культурной жизни. Хоружий дал массу интервью, провёл несколько встреч. В педуниверситете он рассказывал о Джойсе, на встрече с местными интеллектуалами - о своих изысканиях в области православия. Надо сказать, что зал, вмешавший более трех сотен человек, оказался переполнен. Хоружего слушали крайне внимательно, задали массу вопросов... Лекция, прочитанная Хоружим в Педуниверситете, состоящая из двух частей, предлагается сегодня читателям Библиотечки <Эгоиста>.

После открытия Протогорода, его «внутренняя» сила и магия, оказали настолько сильное влияние на людей, имеющих к нему то или иное отношение, что иначе, как повальным сумасшествием это нельзя назвать. «Власть» и «воля» древней столицы ариев, их храма и обсерватории, закрутили вокруг себя настоящий дурдом, лишили разума ученых и «протогородцев», заставили играть по своим правилам десятки самых разных людей.

Что я узнал? Ничего, кроме того, что было известно и не хотелось знать.

Взрослые с мимолетной подозрительностью посматривали на Монèк: здесь преобладало еврейское население. Девушка была на седьмом небе от счастья, она упрашивала меня погудеть в рожок, а когда я отказывался, ложилась мне на колени и, хохоча во все горло, плющила резиновую грушу.

Избы староверов срублены из могучих, как и они сами, бревен; крыши покаты. А еще кержаки ставят в своих зимовьях капканы или самострелы. Зайдет чужой, – бац! – и нет его. Поэтому я был осторожен на входе.

Раз возник такой разговор в диктофон, то следует, что я оторвался от некоего Целого.

Стол был дубовый, с двумя тумбами. В одной – шарики пинг-понга, в другой топоры. Стол стоял в темной комнате без окна. Комната была заперта и открывалась раз в году – в сочельник

Я ждал появления русского хулигана Григория Распутина, сумасшедшего клирика, взъерошенного, с грязной бородой, соблазнителя императриц и их фрейлин, колдуна с гипнотическими глазами, руководящего действиями царей и гемофилией их наследников. Ужас русского мира давно вселился в меня. Я жалел, что читал Достоевского, свихиваясь вместе с его героями.

Череп «говорил» загадками, но от них на душе полковника почему-то становилось легче. За три или четыре дня пути он прошел более ста километров, но преследователи не отставали, хотя в последнее время за ним гнались только автоматчики на одном грузовике. Несколько раз Шульцу удавалось отсидеться в камышах, когда русские проезжали мимо. А потом снова продолжалась погоня.

Кто же мудрец, вправду выкликающий, вызывающий, изгоняющий из Бакалавра – героя, не снимет шляпу, опознав в ком-то из многоглавого юношества – рыцаря справедливости, взявшегося облупить знатный мешок-архив и раздать шафранные радости его аттестатов – тем, у кого нет?