Жизнь как есть

 8 сентября 1941 года началась 900-дневная блокада Ленинграда.

Казалось бы, дети и казарма – несовместимое словосочетание. Однако в беспросветные годы жизни детей в блокадном Ленинграде  это был реальный путь к выживанию.

Я беседую с   выпускником знаменитого Вагановского училища, солистом Кировского (ныне Мариинского театра), а позже преподавателем танца в этом же училище, ныне Академией танца,– Юрием Михайловичем Найдичем.  Это ему ребёнком пришлось в годы блокады пожить на казарменном положении, это блокада определила  его последующий путь на сцену. И  на этой же всемирно известной  сцене  он встретил свою любовь на всю жизнь – солистку балета Марину Андреевну Померанцеву. В дни празднования Великой Победы супруги, посвятившие всё жизнь искусству танца, приехали с  дачи в Петербург. Высокий и по-прежнему стройный и подтянутый Юрий Михайлович и рядом с ним – хрупкая  и нежная, как фарфоровая статуэтка, Марина Андреевна.

Небольшая квартира на Большой Пушкарской улице, стены которой увешаны картинами и портретами танцовщиков. Я интересуюсь происхождением фамилии – Найдич. Отец Михаил Харитонович родом из Белоруссии, родился в Пинске, мать Мария Васильевна, до замужества  Кузнецова, из староверов родилась в деревне близ станции Бабино – ныне в Ленинградской области. В Петербурге родители живут с дореволюционных времён. В школе, где в Пинске учился отец, преподавание велось на польском языке, и он до старости читал журнал «Kobieta». Михаил Харитонович занимался переплётным делом в небольшой мастерской в доме на Старо-Невском в доме 136, в ней позже и жила его семья.  Эти дома с  длинными проходными дворами-колодцами,   занимавшие целый квартал от Невского проспекта до 2-ой Советской улицы, мне хорошо знакомы – там жили многие мои одноклассники. Да и учились мы, как выяснилось, в одной и той же школе на углу 2-ой Советской улицы и Орловского переулка, правда, я значительно позже. В школу Юра Найдич пошёл в 1939 году. Там же учился и его брат  Валентин – он был старше его на семь лет и перед войной закончил школу. В этом доме жил и их дед с сыном Николаем от второго брака – дядей Юры. Этот «дядя Коля» был всего на два года старше племянника.

Мальчишечье детство предвоенного времени: естественно, игры в войну, особенно, когда началась финская компания, тут были и «кукушки» и бои, Юре всегда хотелось быть командиром, но не удалось,– «дослужился» только до комиссара. Но были и трудовые подвиги.

– В нашем доме, – вспоминает Юрий Михайлович,– первый этаж занимала пекарня венской сдобы, выпечку по булочным развозили  рикши. Топили в то время дровами, привозили брёвна длиной около метра, сгружали во дворе. Потом их нужно было сбросить в подвал. И вот мы с дядей Колей – мне было лет восемь, а ему десять – перекидали в подвал пятитонную машину дров. Хозяин пекарни дал нам пакет горячей венской сдобы. Как это было вкусно! До сих пор помню особый вкус впервые заработанного хлеба.

Юрий Михайлович рассказывает, что его мать очень боялась «влияния двора» и  старалась приобщить детей к искусству, дать музыкальное образование.  Его учили играть на рояле и скрипке, а старший брат танцевал в ансамбле  Ленинградского Дворца пионеров. Этот ансамбль был создан по инициативе Исаака Дунаевского в 1937 году, до 1941 года его возглавлял Аркадий Ефимович Обрант. Юру он спросил, любит ли он танцевать.

– Люблю, но не очень, – ответил балетмейстеру семилетний ребёнок,  не представляя, что танцы станут для него и способом выживания в блокаду, и  смыслом всей последующей жизни.

Его приняли. До войны брат танцевал в старшей группе, а он в младшей.  В инсценировке  «Молодёжной песни» на слова Василия Лебедева-Кумача была сценка цирка. Юра в маске  тигрёнка лежал на плечах  укротительницы Нелли Раудсепп, – это ему нравилось.

22 июня 1941 года они с братом поехали на дачу в Мельничный Ручей.  И на Финляндском вокзале по радио услышали это страшное слово – «война», а осенью узнали  и «блокаду» и «голод». Вместо венской сдобы – «дуранда»  - прессованные плитки жмыха от переработки зерновых. Юра купил три килограмма её в конюшне на Дегтярном переулке. Дуранду жарили  на машинном масле -  тавоте, оно изготавливалось в то время на основе сала –  и ели.

– Как выжили? Мать всё осень меняла какие-то вещи на еду. А у брата, когда он был маленький, была няня, перед войной у неё родилась девочка. Их эвакуировали. Продукты, которые  она оставила нам, тоже помогли пережить самую голодную зиму 41 – 42 года. Школа зимой не работала. Ближе к весне мама сказала, чтобы я сходил в ансамбль во Дворец пионеров. Прихожу – никого, полное запустение. Нашёл директора художественной самодеятельности Натана Михайловича, он сказал мне прийти через две недели.

Когда Юра вернулся через две недели, пришло только 15 человек,  кроме  Юры – одни девочки.  Начались репетиции. К концу 1942 года образовался ансамбль Политуправления 55-й армии, которым руководил А.Е. Обрант. Ему удалось уговорить военных  создать детскую группу. Брат Юры Валентин в этом ансамбле не танцевал: чтобы получить рабочую карточку, он пошёл работать, затем его призвали в армию, он участвовал в прорыве блокады, был ранен, трое суток выбирался с места боёв, попал в госпиталь на улице Мира. Отцу удалось на химфарзаводе достать пол-литра спирта,  залили его в рану, чем и спасли ему жизнь.

В репертуаре ансамбля были «Красноармейский танец», «Партизанская сюита», «Тачанка», «Крыжачок». Юра танцевал этот белорусский танец «Крыжчок».

             Юра Найдич в 1943 году.                     

–  Сначала мы жили  по домам,  в дни концертов за нами присылали автобус, на котором и ехали в воинские части, госпитали, заводы  с выступлениями. Но потом нас перевели на казарменное положение, мы жили в 10-м детском доме на Стремянной улице. Один из первых концертов, – рассказывает Юрий Михайлович, – дали в Военно-морском музее, в здании бывшей Биржи. Там на Неве стояла флотилия торпедных  катеров, закрытых брезентом, а в цокольном этаже расположилась военная часть. Это выступление мне особенно памятно. После концерта ко мне подходит матрос и говорит, что меня вызывает командир. Захожу, капитан первого ранга, по-моему, лет сорока. Спрашивает, действительно ли я живу в детском доме, и предлагает меня усыновить. У него в Щлиссельбурге при бомбёжке  погибли жена и сын. Я расплакался, но говорю, что я не сирота, у меня есть отец и мать. Он посмотрел на меня, достал буханку хлеба, молча, разрезал её пополам и говорит «иди». Я спрятал хлеб  за пазуху, вышел. Автобуса нет, видно, им сказали, что меня усыновит командир. Конец ноября. Десятый час ночи. Комендантский час. Город не освещён. Я чуть ли не бегом через мост и Невский спешу домой. Хорошо, что ни одного патруля не встретил. Вхожу домой, протягиваю маме пол-буханки хлеба. Она  ахнула и меня чуть не убила,– подумала, что я украл.

Юрий Михайлович говорит о том,   с каким энтузиазмом дети ездили на концерты.

– В январе 43 года присылают за нами грузовую машину ехать в воинскую часть. А тут начинается обстрел. Лейтенант, который приехал за нами, говорит, что концерт отменяется. Мы, человек двадцать, хором: «Нет, всё равно поедем!». Поехали. Выехали с Невского на Владимирский, а в районе улицы Чайковского взрывы бомб. Водитель машину под арку. Мороз, сквозняк. Щёки, носы замёрзли. Переждали, поехали дальше  до Таврического сада, там,  в Академии связи дали концерт. Вышли после концерта  – стоят солдаты 3 квадрата человек по сто.  Поехади, а за нами –  воинская колонна. Через 10 дней начался прорыв блокады. 

Мне везло, – продолжает он рассказ.–  Весной 43 года ехали мы в Девяткино, подъезжаем к Кушелевке. На мосту – маневровый паровоз, раздувает пары, стоит  над ним пар с дымом.  Нырнули под мост, – взрыв перед самым паровозом. Немцы стояли у Вороньей горы, это место было пристреляно. Летом 43 года бомбёжек стало меньше, в основном артобстрелы. Как-то я вышел из сада отдыха на Невский проспект, взрыв на Садовой. Бегу к Аничкову дворцу[1], –взрыв. Мужчина, бежавший мне навстречу, кубарем покатился к Фонтанке, а я во двор кинотеатра «Аврора», в бомбоубежище. Казалось, что бомбы рвутся прямо над головой. А я заснул  и проспал с 12 до пяти часов. Какой-то мужчина разбудил меня, я пошёл домой, смотрю – у пальто полы нет, как бритвой срезана. А уже дома обнаружил на правой ноге следн от пореза, царапнуло осколком.

Апрель 1943 год. Жизнь продолжается, как будто нет ни войны, ни блокады. В Ленинграде объявлена олимпиада детского творчества! В школе  ребята дружно кричат, чтобы Юра танцевал лезгинку. А он не знал, что это за танец. Подошёл к помощнику Обранта – Авакову, попросил его поставить ему танец, а тот отвечает, что он не грузин, а армянин. Но всё-таки  поставил лезгинку. И тут Юре впервые пришлось показать мужской характер. Руководительница детской танцевальной группы – Роза Абрамовна Варшавская хотела, чтобы он на смотре танцевал Красноармейский танец. Но мальчик не уступал – одноклассники хотели лезгинку,– взял в костюмерной грузинский костюм, договорился с аккомпаниатором.  

– Уговаривал Розу Абрамовну разрешить лезгинку. Бесполезно И тогда я ей говорю,– улыбается Юрий Михайлович, – что Иосифу Виссарионовичу понравилось бы, если бы я танцевал лезгинку.  Последний аргумент возымел действие, она замолчала. Первый тур проходил в нашей школе, прошёл на районную олимпиаду. Она проходила в актовом зале бывшей гимназии в школе на  углу Греческого проспекта и 7-ой Советской улице. Конечно, волновался.  Выскакиваю на сцену– и глаза  в глаза с Розой Абрамовной. Но станцевал, да ещё на бис. Прошёл на городской смотр.

Юрий Михайлович рассказывает, что он, как артист ансамбля, приравнен к вольнонаёмным в частях Красной армии, показывает архивную справку, в которой написано, что он «… Активно участвует в производственно-концертной работе по обслуживанию бойцов и детей-фронтовиков».  И показывает реликвию, сохранившуюся с военного времени, – афишу концерта  Молодёжного танцовального (так напечатано в афише – Т.Л. )  ансамбля  под руководством балетмейстера А.Е. Обранта, где среди артистов назван и Юра Найдич. За его концертную деятельность во время блокады  13-летний артист был награждён в 1944 году Медалью «За оборону Ленинграда». Юрий Михайлович думает, что не последнюю роль в том, что его наградили одним из первых сыграла победа его –лезгинки» на городской олимпиаде.

    Зимой 1944  Нина Васильевна Пельцер, прима-балерина Театра Музыкальной Комедии, проработавшая всю блокаду в Ленинграде, поставила в ансамбле гопак. Она же сказала Юре, что когда вернётся хореографическое училище, чтобы он сходил туда показаться. Юрий Михайлович снова улыбается.

– А я тогда и слово такого «хореографическое» не знал. Но осенью пошёл на улицу Росси. Поднимаюсь, выхожу в коридор. Темно, иду на ощупь. И вдруг уткнулся в чей-то живот. Это был художественный руководитель училища  Николай Павлович Ивановский. Спросил меня, из какого я класса. Приняли  в подготовительный класс. Набралась группа подростков от 12-ти до 14-ти лет. Нам нужно было проходить ускоренный курс: за полгода – первый класс, за следующие полгода – второй, пока не догоним сверстников. У нас была дивный педагог – Евгения Петровна Снеткова-Вячеслова.  Её школа помогла мне в дальнейшей жизни, когда сам стал преподавать в Вагановском училище. А тогда…

И Юрий Михайлович вспоминает свои первые шаги в училище. На четвёртом месяце учёбы он  уже был занят в репертуаре  кировского театра – не хватало мальчиков.

Юра Найдич в Кировском театре: танец буффонов в «Щелкунчике» в постановке В.И. Вайнонена. 

Ему выдали рабочую и литерную карточки.В то время детям платили за каждое выступление 15 рублей. И однажды на заработанные деньги он принёс домой половину индейки! В 1950 году он окончил училище и был принят в Кировский театр, но… пришла пора послужить в армии: Суэцкий канал, Германия… После армии вернулся в кордебалет Кировского театра. Служба в армии вредна для артистов балета: отсутствие ежедневных тренировок приводит к потере формы по классике.

Юрий Михайлович прослужил в Кировском театре до 1972 года, а затем посвятил себя педагогической деятельности. В числе его учеников знаменитые танцовщики – Рузиматов, Вазиев. Говоря об учениках, он снова  тепло вспомнил своего педагога Снеткову-Вячеслову.

Его супруге, Марине Андреевне Померанцевой тоже пришлось хлебнуть горя блокады, правда, не всех её девятисот дней.

Умерли от голода отец, её крёстная… А её, в то время уже балерину Кировского театра, пригласил в ансамбль Балтфлота Сергей Корень. В этом ансамбле она танцевала до весны 1942 года, когда  их через Ладогу отправили в Москву готовить репертуар.

Я слушаю рассказы танцовщиков об их жизни. Война, блокада, искусство, артисты, зрители… Как всё переплелось и сплелось в едином стремлении – выжить в невыносимых, казалось бы, условиях и победить. Выжили, достойно жили, достойно живут, отдавая свои знания и талант следующим поколениям так же, как и их незабываемые учителя.  Может быть, не все сбылись мечты, на алтарь искусства принесены какие-то общечеловеческие ценности,  возможно, не все покорены вершины, но…

   *

Воистину не хлебом единым жив человек!

Санкт-Петербург                                                                                                                                                       Июнь 2015 года

*) Фотографии Натальи Чайки.