В "Эстетике" Гегеля обозначены две основные жанровые разновидности эпоса. Первая из них - героический эпос, соответствующий тем историческим условиям, которые не стесняют гражданской инициативы отдельной личности. Не будем далеко ходить за примерами: прекрасными образцами "не стесненной гражданской инициативы" в русской литературе были Тарас Бульба и Павел Иванович Чичиков. Удивительно ли, что оба они возникли в период активного поиска национально-литературной идентичности?

Дело в том, что на морском побережье одежда сохнет очень долго, несколько дней, два, а то и три. Завильский этого по рассеянности, конечно же, не учёл, а тут смена подошла к концу, нужно вещи собирать и сматываться. Завильский начал вещи на балконе снимать, а они ещё совсем влажные. Получается, что ли, у него ни одних свежих трусов не осталось ?

Рассказывают такую легенду: на территорию Оксфордского университета во время оно забежал кабан и погнался за студентом, задумчиво шедшим куда-то с томом Аристотеля под мышкой. В целях самообороны студент швырнул в пасть кабану книгу трудов древнегреческого философа; кабан подавился и умер на месте. Тут, в этой незамысловатой истории, показывается, сколь находчив английский студент, сколь убийственен Аристотель (даже кабана в могилу свел), но никто не думает о бедном кабане. Конечно, у кабана была жена и, уходя утром на работу, кабан пожаловался ей, мол, что-то голова сегодня болит очень сильно. А она по-деревенски грубо ему ответила: <Голова болит - заднице легче>. А теперь кабана уже нет в живых и кабаниха раскаивается за свои слова; если бы время удалось повернуть вспять, то она уже не произнесла бы этих обидных слов, а сказала бы: <Болит голова - оставайся сегодня дома>...

Любовь, да хоть бы и тети Дуси к дяде Пете, это вовсе не вызов бесчеловечному строю, а наоборот, его какая-никакая легализация. И последовал взрыв отечественной и зарубежной любви. Любовь стала такой же национальной идеей, как и врожденная святость пролетариата. За любовь прощали многое. И полуфронду Окуджавы, и моветоны Евтушенко, и белогвардейские замашки Ахматовой и Цветаевой. И фельетонную едкость Булгакова. Потому что вся эта романтика доказывала критикам социальной модели гуманное содержание казалось бы бесчеловечной формы. Но дело было не только и не столько в этом. Изображаемая наполненность человеческой жизни простым и понятным эмоциональным содержанием (как бы ни изображалось) на самом деле была такой же ложью, как и поголовная озабоченность населения ростом производительности труда, например. Но романтическую любовную ложь пипл еще хавал. Как наркотик, допинг, без которого вся эта поистине порнография существования не продержалась бы и дня. Но и не в этом только также было дело, а еще и в том, что любовь, как бы там ни было, такая же правда в сердце человека как Бог. Какое бы безбожное государство не являлось его, человека, страной пребывания.