Выйдет она из дому – да хоть в магазин за хлебом – глядят люди, дивятся: отчего так сделалось ясно вокруг, будто месяц молодой появился?.. Стоят, разинув рты и глаза – а за спиной услужливый шёпот: «Что, не признали? – так это жена того! Ну тот, на восьмом этаже – что один во всём доме до сих пор стеклопакеты на окнах не поставил. Не верите? – пойдёмте покажу...». Вот так заботой жены стал ты в глазах у людей возвышен и даже достоин зависти.

В окруженье лишь деревьев, \ прячась в книжку и тетрадь, \ я училась слушать время, \ время жить и умирать. \\ Было сладко, было горько, \ но хотелось всё испить. \ Отщепенка и изгойка, \ обречённая любить. \\ Ангел мне играл на флейте: \ "Время – самый лучший врач". \ Жизнь прекрасна – хоть убейте. \ Я так счастлива – хоть плачь!

Пещерный человек перенёс на стену пещеры застывший слепок своего страха – трагичную сцену охоты. Первый и самый правдивый опус искусства, ибо ни на что замысловатое внутри творца не ссылающийся. Много спустя цивилизованные люди стали изображать и ценить не пойми уже что – то ли запомнившееся, с провалами и миражами в нём, то ли измышленное, но будто цельнее и правдоподобней самой жизни. (...) Умелость быстро оттеснила правдивость – и почитай с пещерных времён наставляют нас почитать искусство латания дыр во всём, что помнится и впечатляет. Настойчивая рефлексия не идёт здесь особо на пользу. Происки импрессионистов и прочих ломающих голову: что же на самом деле мы видим? – это погоня на дирижабле за порхающим мотыльком.

И тут ему почему-то вспомнился тот первый день, когда его привезли на остров. Вспомнил хмурого старика с красным, обветренным лицом, который, сказал ему, странно улыбаясь:
– Здесь только ты и море. А еще те, кто приходит…
– Приходит кто?