Или он на миг в господском парке \ прикорнуть готов был на скамейке, \ даже зная, что поди сумей-ка \ щель найти, где места нет заботам, \ и за каждым новым поворотом \ ждут поля, мосты, дороги... Дальше – \ только город, где довольно фальши. \\ И всегда отсутствие привязки \ к славе, к месту, ко всему, что мило, \ для него важнее счастья было. \ И лишь воду из колодцев стылых, \ ставя на булыжный край бадью, \ пил взахлеб, как собственность свою.

Счетчик Гейгера не работал, по мере приближения к земле штурман подкладывал под себя сборники со схемами аэродромов, труба ЧАЭС целилась своим дулом прямо в светолюк – ощущение было неприятное. От безысходности и неизвестности Энчо попытался с помощью эмалированной кружки защитить свои честь и достоинство, но с кружкой между ног по самолету не побегаешь. В наушниках были слышны переговоры вертолетчиков с кем-то, кто сидел в районе реактора и наводил вертолеты на цель.

Н. Бердяев делает удивительное наблюдение: в истории России «нельзя найти органического единства». Здесь периодически совершалось катастрофическое изменение типов цивилизации, где можно выделить «пять разных Россий: Россию киевскyю, Россию татарскоrо периода, Россию московскyю, Россию петровскyю, императорскyю и, наконец, новyю советскyю Россию»…

Следует сказать, что главный герой романа «Мыс Юноны» не дождался, чтобы авторы наделили его человеческим именем, тем оживив. Сначала это был некий условный НЧ, «Немолодой человек», дальше он преобразовался в «Энчо» – нечто японо-болгарское. Таким он и остался. Судьба.